Столкновение яхты с теплоходом при ходе на буксире

После финиша крейсерских гонок на «Кубок Волги» предстояло возвращение домой своим ходом. Дорога дальняя — вверх по реке около 800 км, шлюзы на пути... Так что следовало запастись терпением.

Однако началось обратное путешествие совсем неплохо. Рыбаки дали нам преотличных лещей. Сварили юшку, даже засолили несколько рыбин под ворчание нежелавших возиться с ними. Под вечер первого дня — вторая удача. Нагнала нас самоходная баржа, тащившая на буксире яхту нашего же класса. «Со всех ног» — под парусом и мотором — бросились мы к ней и довольно ловко передали на яхточку свой буксирный конец — надежно заложенный за мачту мощный швартовный трос.

Настроение у нас — все в гору! Заварили вечернюю ушицу, поделились с соседями. Благодать. Мелькают километры, уходя за корму. Так на буксире можно далеко пойти! Главное, никаких забот, один культурный отдых. Но вахту несем строго, чем черт не шутит.

Когда солнце закатилось, старпом с матросом улеглись спать, а мы со вторым матросом остались в кокпите. Жарко. Спасжилеты под себя подложили, устроились поудобнее.

Впереди по курсу появился и сразу же привлек наше внимание своими странными маневрами ярко освещенный пассажирский теплоход. Он шел то навстречу нашему каравану, то наперерез, и чем ближе подходил, тем более неприятным становилось зрелище. Все более угрожающе надвигалась сверкающая огнями музыкально-танцующая трехпалубная громадина. Как потом выяснилось, на теплоходе в это время начинался вечер знакомств, и молодой старпом, бросив вахту на новичка-матроса, решил, видимо, принять в нем участие. Как бы то ни было, но мы сразу поняли: дело — плохо!

Теперь-то я знаю твердо, что при малейшей опасности надо первым делом будить спящих. Пусть лучше не выспятся, чем не выплывут Но почему-то крикнуть «полундра» в рубку нам в голову не пришло. Нет, мы, конечно, не молчали. Мы оба орали во всю мощь своих легких, не жалея голосовых связок. Но все это оказалось гласом вопиюшего в пустыне.

В руках у меня при этом все еще был румпель, я пытался отвести яхту в сторону — спрятаться за корму баржи, но так как буксирный конец был слишком короткий, сделать это никак не удавалось.

Нос теплохода вырастал стремительно. Острый, железный, жестокий, вспарывающий воду все ближе. У моего матроса нервы не выдержали — он метнулся, чтобы броситься за борт, не думая, что может оказаться под винтом. Я заметил это боковым зрением и успел удержать его.

Страха, как ни странно, не было. Работали одни рефлексы, выработанные годами хождения на яхте. Страх пришел потом, когда я спокойно лежал в больнице, «прокручивая» ситуацию.

И вот — удар. Точнее, сильнейший рывок. Нос теплохода рубанул по буксирному концу, но даже не порвал его — швартов-то был толщиной с руку! Яхту рвануло в сторону и ударило бортом об якорь, торчащий из клюза теплохода. Мгновенно образовалась дыра огромного диаметра.

С этого момента все происходило, как в замедленной съемке. Сознание четко, с мельчайшими подробностями фиксировало последовательность событий. Буксирный конец буквально срезал мачту; она медленно, кусками, посыпалась на палубу. (Сердце пронзила жалость: где еще найдешь такую? Английская, настоящий «Проктор»!) В те же секунды яхту швырнуло в другую сторону, и белый борт теплохода величаво проплыл мимо. Мы, уже глядя на корму, проводили его «ласковым» словом, и — наступила тишина.

Отдыхающие в рубке, оказалось, не приняли всерьез наши вопли и даже не поняли, что на нас «кто-то наехал». Правда, один из них, обнаружив воду, хлынувшую в яхту, быстро пришел в себя и пытался заткнуть пробоину подушкой, но подушка... вывалилась наружу.

Только мы собрались все четверо в кокпите, как яхта из-под наших ног уверенно пошла на дно. От момента удара до полного ее погружения прошло около двух-трех минут.

На четверых мы имели две тельняшки, один непромоканец, два спас жилета и одну такелажную скобу (теперь это амулет). В самые последние секунды мы заметили далекие огни на берегу, где-то в 8—9 км от нас, и осевой буй, мигнувший примерно в полукилометре. Здравый смысл направил нас в сторону буя. Запомнилось, как мы плыли. Все очень внимательно следили друг за другом, чтобы кто-то не обессилел, не утонул.

Теплоход, утопивший нашу яхту, вернулся и подошел к бую, где мы висели. Еще недавно спокойно танцевавшая публика сгрудилась на один борт. По моим понятиям, три сотни любителей острых ощущений вполне могли опрокинуть теплоход, так он накренился.

Дальше все было серо и буднично. Возвращение домой, следствие. С паспортами, конечно, получился анекдот: добрых полгода с нас требовали представить справки от свидетелей, которые видели бы, как тонули документы...

Все четверо попали в больницу, где и провалялись от двух до четырех месяцев. Ребята мои, включая старпома, исчезли: больше на яхтах я их не вижу. Меня вернула на них давняя любовь к парусу.

Побочное явление: первый год после этого происшествия я спал на яхте очень плохо. Сейчас, как и все капитаны при хорошем старпоме, сплю хотя и спокойно, но очень чутко. И еще. Служба у нас поставлена гораздо строже, чем у других капитанов. Когда костлявая заглянет в глаза — шутки в сторону!

И мораль. Швартовный конец, игравший роль буксира, у нас был слишком толстый. Он, я думаю, должен быть такой толщины, чтобы при столкновении или посадке на мель рвался. Теперь при любой длительной буксировке конец за мачту мы не крепим, а жилеты ночью в любой ситуации надеты на вахтенных. Инструкции, я вам скажу, пишут люди с опытом!