Ловля хищной рыбы кунджа на Камчатке

Когда собираешься на водоем, то загодя настраиваешься на определенный сорт рыбалки, готовя снасть, приманки и прочее мудреное снаряжение. Редко доводится обудачиться лососиной на щучьей рыбалке! Такие эпизоды, скорее всего, займут место в затейливом ряду исключений из строгих рыболовных правил и обычаев.

В конце июля мне здорово подфартило попасть на реку Журанова, что всего в 40 минутах лету на МИ-8 от Петропавловска-Камчатского.

Река красивая, полноводная, стремящаяся меж пухлых, кедрачом обросших сопок и запойно-курящихся вулканов к Тихому океану. Рыбы, как, впрочем, и везде на Камчатке, тут навалом: и чавыча, и кижуч, и нерка, и голец. Знаменита эта речка не только тем, что в ней обитает самая крупная микижа на полуострове (до метра длиной), но и тем, что здесь расположена база частного предприятия "Пурга" (владелец — А.Г. Коваленков). В условиях жесточайшего постсоветского "бесколбасья" это предприятие умудряется поддерживать и даже развивать рыболовно-охотничий туризм почти на 5-звездном уровне.

Заглядывают сюда — на базу — в основном люди заезжие: ближние (американцы и японцы) и дальние — бывшие братья по СССР, а ныне гордые экономически необеспеченной независимостью (например, прибалты; на творожных сырках эстонского производства, заполнивших местные лавки, все написано сплошь кириллицей — безо всякого намека на надменно-европейскую латынь). Но разница между ними есть. Если американцы проворят нахлыстом по методу "поймал — отпусти", то иные гладят рыбех тройниками и совсем не брезгуют усладить себя "от пуза" крепко заваренной юшкой. Немало тут слоняется и начальствующего московского люда, начиная с "верхов" и до последнего водопроводчика из Думы, но откровенного проку от таких посещений мало (как, впрочем, немного толку от велеречивых бонз и в самой златоглавой).

В один из жарких июльских дней прошедшего лета, на пару с 70-летним америкосом Доном Хакетом, мы выползли на джонботе с 90-сильной "Ямахой" вниз по течению. Без водомета тут дело дрянь — перекаты шелестят один за другим, а кое-где именно во внезапных сужениях может подкарауливать вас здоровенный живец, ловко притаившийся за беспечно-пенистыми бурунчиками.

Напарник мой — рыбак бывалый, исходил и "обстучал" заковыристыми мушками не одну речку в обоих полушариях, дважды терся и у нас — на Кольском, но годы отрезают кое-что безвозвратно — стал подхрамывать. В лодке это совсем не беда, а вот при ловле взабродку на перекате такой рыбачок — нечто иное, как стопроцентный "жмур".

Имея означенного пассажира, да при таком славном моторе, заранее усадил я его понадежнее и закрепил удочки покрепче.

До обеда мы по-церковному тихо и благостно спроворили пару микиж сантиметров по 60, одного кижуча килограммов на 5 (все это — на здоровенные мокрые мушки) да штук тридцать задиристых гольцов с полкило и выше (на мелкие сухие варианты), хотя, по правде говоря, этих хапуг можно было наворотить и целую сотню — так жадно они охотились на комара в устье небольшого горного ручейка, сервировавшего жупановский коктейль столь необходимым кислородом.

Правда, двух серебристых проказников мы запекли в томатном соусе с луком на костре, что усугубилось наперстком граммов этак в 70 душистого вискаря, после чего славный американский дедок тотчас обмяк и задремал.

Я же, приспустив неопреновые вейдерсы (для аэрации собственных конечностей) принялся выковыривать забившиеся в решетку водозаборника камушки, да совершать прочие масло-смазочные обрядовые экзерсисы, каковые рекомендовано ежедневно делать при постоянной эксплуатации хорошего мотора. Спокойствие мое длилось, однако, недолго — минут с двадцать, не более.

— Ну, куда поедем? — неожиданно встрепенулся неугомонный Дон. — Давай-ка попробуем на струе, может какая ходовая хапнет...

Что верно, то верно: иногда на течении повезет подцепить приличный оковалок, хотя это гораздо сложнее технически. Сложнее в плане вываживания "хвоста" да и якорения лодки — тем летом не единожды пришлось обрезать якорный конец, ибо даже мощнейшей "Ямахе" порою не под силу было справиться с каверзными жупановскими камешками, накрепко прикусившими разлаписто-арматурный якорек.

Сказано — сделано. Минут через пятнадцать мы зацепились на самой стремнине с глубиной около двух метров, напротив беспорядочно танцевавших белый танец зарослей всяких ивово-тальниковых пород.

Уже на третьем забросе американский дед что-то подсек — по сгибу его удилища я понял, что снаряд у него — ничего, хотя значения его удаче сперва не придал, лишь только смотал свой шнур на катушку. Понятно: если в лодке у одного — рыба, второй должен сушить весла, дабы не путаться лесками и меньше иметь шансов сигануть из судна в воду ранее намеченного срока.

Минут через 10-12 у Дона проступили первые капельки пота, но вожделенный объект так и не был приближен к борту нашей посудины ближе чем на 10 метров. Раз за разом страшилище уверенно выматывало напрочь шнур и метров 50 капроновой подмотки, используя и собственную прыть, и могучую струю течения.

На 26-й минуте их поединка я скромно предложил свои услуги, но дед уперся обломками американских рогов и по-прежнему норовил лично либо поломать дорогущее удилище, либо втянуть эту пакость в лодку.

Вскоре, при очередной ближней схватке, мне удалось подглядеть бочину противника — коричневая да вся в белых крупных пятнах: кунджа! Если даже полистать самые научные книжицы, немного чего удастся про нее выяснить. Одно то, что рыбный классик — динозавр Сабанеев не упомянул этого гольца в своих великих книгах, говорит о многом.

Salvelinus leucomaevis — проходная рыба, большую часть жизни проводит в море, в реки заходит только для икрометания. Обитает в водах вокруг Камчатки и Сахалина, встречается в Амуре. Как и все гольцы, кунджа — хищник. Вырастает до 90 см. Нерестится с июня по сентябрь. Так вот какой господин к нам пожаловал!

Тем временем дед упорствовал из последних сил, и никакой возможности помочь ему не было. "Щука" — так за повадку хапать все, что не попадя, безо всякого разбору, прозвали кунджу местные рыболовы, не подворачивала к лодке ни коим нужным нам галсом, не ведая, что мы — не охотники до ее белесого мяса, а всего-то жаждем сфотографироваться на память, да отпустить ее восвояси.

"Бах!!!" Сзади раздался серьезный грохот. Пока я предавался мимолетным лирическим отвлечениям, старина Дон был положен на лопатки королевой бала: после очередного мощного рывка кунджи что есть силы грохнулся он на дюралевое дно пятиметрового "Коффлера". Но главное — удилище удержал, хотя опять дал красавице фору метров сорок вниз.

Шла тридцать восьмая минута ристалища. Не ведаю, что случилось бы далее, если бы буквально через три минуты мне не повезло намертво оклешнить верткий хвост упрямицы и втащить голубушку в лодку. А может, просто надоело ей бодаться и сжалилась она над престарелым чужестранцем?

Мы вдоволь поснимали ее, передавая из руки в руки, и тотчас отпустили строптивицу прочь — догуливать преднерестовые каникулы. При этом, в отличие от благородных лососей, 6-килограммовая "щука" юркнула в струю, будто и не было до того 40-минутной схватки, зло обрызгав нас отнюдь не минеральной жупановской водой.

— Кунджа, пожалуй, это — лосось, умноженный на три! — потирал ободранные до ссадин ладони довольный Дон. — Сколько ни ездил, такого сопротивления вряд ли припомню! Давай скорее по стопарю за удачу!

Никогда и нигде истинно русское сердце не поворачивалось затылком к вовремя и "по случаю" предложенной чарке. Не произошло этого и теперь.

— Наливай, Дон, за знакомство с камчатской щукой!