9 мая 1971 г. мы отправились в путь по следам наших земляков — землепроходцев XVII века. Три месяца продолжалось путешествие. На двух лодках «Обь», отличавшихся от серийных только тем, что на них были тенты, мы прошли ледоход, пороги, мели, трижды по железной дороге перебрасывались через водоразделы. Поднявшись, сколько можно было, по Мае, мы оставили лодки, а за перевалом спустились к берегу на плотах по реке Улье.
Пятая часть экватора. Такое расстояние мы прошли, так хотим назвать книгу о своем путешествии. Предлагаем вниманию читателей две главы из нее, — наши впечатления от встреч с Ангарой и Леной.
Испытание Ангарой
Река настолько разъярена, что «Вихрь», работающий на полную мощность, не может нн на метр протолкнуть нашу лодку, она колотится в струях потока, содрогаясь от подводных ударов. А прямо перед нами, метрах в пятидесяти, высится серая громада плотины. Высокая и могучая, она уперлась бетонными плечами в нависшие над рекой скалы, чтобы сдержать буйный бег Ангары. И вода, «спрессованная» колоссальным давлением, грохочет, как десяток товарных поездов, вырываясь из-под перемычек, разбивает вдребезги подвернувшиеся доски, и эти обломки колотят по дюралевому днищу лодки.
Да, пройти под плотиной против течения будет сложно. Мы поворачиваем к берегу, и Ангара сразу же сносит наши посудины метров на сто. Выруливаем к мыску, туда, где относительно спокойно, если судить по шеренге рыбаков, выстроившихся вдоль воды. Они ловят хариусов, вразнобой взмахивая длинными удилищами, и отсюда, с реки, похожи на дирижеров, управляющих буйством водной стихии.
Пристаем и, не мешкая, начинаем вытаскивать из лодок запасные моторы, ящики, рюкзаки, канистры, — все то, что составляет в общей сложности 800-килограммовую загрузку «Томича» и «Первопроходца». Лодки надо облегчить до предела, может быть, тогда у мотора хватит силы протолкнуть дюралевую скорлупку под плотиной. Рыбаки, видя наши приготовления, прижимают удочки камнями и немедленно собирают около нас оперативное совещание. Решение их категорично:
— Ребята, не пройти. Вода бешеная. Там катера лебедками протаскивают. Везите лучше свои лодки кругом на машине...
Везти, это значит — терять день. А нам дорог каждый час весеннего половодья, потому что за Ангарой будет Илим, где 200 километров, наверное, не зря считаются летом несудоходными. Успеть бы их проскочить по большой воде! Убедившись в нашей непреклонности, рыбаки начинают сообща разрабатывать «технологию» операции, взяв за основу тезис: «Ангара, — она коварная»...
Познать это у нас уже было достаточно случаев. Вот два дня назад по реке неожиданно пошел лед. Такое казалось удивительным, потому что остатки уже давно прошедшего ледохода повсюду громоздились выше прибрежных скал. Как пучки соломы, торчали среди них измочаленные сосны.
И вот опять лед. Откуда? За высоким плесом у села Рыбное плотно столпились в маленьком зеркальце чистой воды самоходки, катера, буксирные пароходы. И было смешно, что они назывались «Бекас», «Лебедь», «Чирок», «Аист», так как и впрямь напоминали стаю испуганных пернатых. Ошвартовались к крайней самоходке. На самом верху, у мачты выше всех ящиков и контейнеров, заполонивших палубу, сидел молоденький матросик и в бинокль разглядывал нас. Он был похож на ученого, обнаружившего под своим- микроскопом что-то невероятное.
— Эй, на самоходке! Откуда на реке лед взялся? — спросили мы.
Матросик высунул из-за окуляров бинокля веснушчатый нос и очень охотно объяснил:
— Это, верно, в протоке лед рвут. Через час пройдет!
Подкрутили у моторов гайки, переложили поудобнее вещи. Переход предстоял большой. Через час лед действительно вроде бы стал реже. Запустили «Вихри»...
Помню изумительную картину. Солнце висит низко, редкие льдины, плывущие навстречу, блестят и переливаются разноцветными искрами. Лодка, идущая впереди, словно окунается в радугу северного сияния. Лед шуршит, осыпается, вспыхивает. Все это очень красиво, но уже через полчаса устают глаза.
А лед идет все гуще и гуще. Мы давно проскочили мимо протоки из которой, как предполагалось, началось это шествие. Откуда же лед? И только тут вспомнили, что у Ангары ледоход бывает дважды: один раз,— когда очищается главное русло, и второй — когда вскрываются ее протоки, а их множество.
Лед движется на нас то горами айсбергов, то огромными, на глазах расползающимися белыми полями, и все меньше на воде чистого пространства, да и оно уже заполнено ледяным крошевом. Мотор ревет на полной мощности, но по прямой линии лодка проходит не больше метра: приходится со скоростью вентилятора крутить баранку, чтобы увернуться, проскользнуть. Опасности возникают неожиданно. Льдины то обрушиваются сверху, то выныривают из-под воды, то напирают сразу со всех сторон.
Медленно вращаясь, надвигается голубая многослойная сопка. Льдины, взгромоздившиеся друг на друга и пропаянные солнцем, превратились в монолит, и все это гигантское сооружение покоится, очевидно, на каком-то широком основании. Как угадать его границу под бурлящей поверхностью воды? Я круто выворачиваю баранку, и все же — удар! Мгновенно глушу мотор. Сергей валится на ветровое стекло, но тут же выдергивает из гнезда весло и отталкивает лодку. А нас уже поджимает к торчащей из воды скале, остаются какие-то секунды, чтобы запустить мотор и выскочить из смыкающихся тисков...
Опять лодка идет крутыми виражами на предельной скорости. Ледяная каша шуршит по днищу, которое вибрирует под ногами, ледяные резцы сдирают краску с бортов.
— Бензин кончается! — кричит Сергей.
Я вдруг замечаю, что уже сумерки, что солнце давно закатилось, скалистые берега как-то придвинулись к воде, нависли мрачно и угрожающе. Как быстро прошел день! Надо где-то приставать, но ни мы с Сергеем, ни Григорьев с Крюковым не можем найти такого места, где удалось бы приткнуться. Торчащие из воды скалы напоминают лемехи плуга, который перепахивает ледяную начинку реки. У берегов треск и грохот.
Уже в полной темноте мы увидели среди скал песчаную косу. Обошлось...
Да, это было с нами всего два дня назад.
После такого общения с Ангарой нас уже не очень пугал предстоящий путь под плотиной. Рыбаки, оценившие нашу решимость, пришли к выводу, что лучше «попробовать» под «бычками» левого берега.
«Первопроходец» был разгружен первым. Григорьев запустил мотор и отчалил на разведку боем. Смотрим, как легкая лодка стремительно прыгает по волнам, и успокаиваемся. Все нормально. Проскочит! Вот Виктор немного постоял у плотины, осмотрелся, врубил газ, лодка зашла под «бычки». Зря, конечно, он не дождался, пока мы разгрузим «Томича», по, пожалуй, там ему виднее. И вдруг люди, стоящие на плотине, закричали, замахали руками, по цепочке рыбаков долетело до нас — «Перевернуло!»
Течение выбрасывает из-под плотины нашу «дюральку»: над волнами маячит только нос, захлебнувшийся мотор держит ее в вертикальном положении. Стелется по течению привязанный к носовой ручке швартовный конец, а сам Григорьев, намотав его на руку, мотается, как поплавок, вокруг своей лодки. Вдоль берега бегут люди. Я едва не обрываю стартер, запуская мотор «Томича»...
Такого оборота событий мы все-таки не ожидали. Через полчаса кое-как подтащили «Первопроходца» к берегу, вычерпали воду. Сломано ветровое стекло, разбита ручка мотора... Все оказавшиеся у плотины люди помогали в беде, а кто-то из них успел подогнать трехосный «Краз». Через час наши добровольные помощники закинули в его кузов «Томича» и «Первопроходца».
— Не хватило сил у двигателя, — сказал Виктор. — Не смог пробиться против течения...
Рыбаки тем временем осторожно поднимали на машину запасной «Вихрь». И меня осенило:
— Слушай, — сказал я Виктору, — а почему мы не поставили на твою лодку два «Вихря»?...
— Садись, ребята, — закричал шофер. — Поехали!
Девяносто три минуты
Сначала мы никак не могли столкнуть лодку на воду. Набегавшая волна швырялась мелким галечником, который, как артиллерийская картечь, больно сек по ногам и рукам и успокаивался только в зарослях тальника. Мы упирались в транец, лодка скрежетала по камням, уже казалось — вот-вот она окажется на глубине, по следующая же волна 'вырывала ее у нас из рук и, подняв на гребень, снова выкидывала на сушу. Тогда, чтобы затормозить обратное движение лодки, мы стали впрыгивать в нее, едва набегавший водный поток начинал дробиться на камнях. В конце концов мы все-таки вышли на глубину.
Ветер тотчас же уперся в правый борт «Первопроходца» и поволок от берега, окатывая тугими струями, сорванными с воли. Теперь главное — мотор. Опустившись на колени, потому что устоять при такой качке все равно невозможно, берусь за стартер. Многострадальный «Вихрь», повидавший на своем веку множество всевозможных рек и речек и отмерявший по ним уже шестую тысячу километров, сейчас должен был обеспечить нам разумное существование в этом хаосе воды и ветра. Но он не заводился. Я исступленно дергал шнур, сбивая руки и колени, лихорадочно закачивал бензин в карбюратор, проверял шланг, контакты свечей, — мотор молчал.
А волны уже захлестывали лодку, Виктору приходилось вычерпывать воду капотом мотора. И только тогда я сообразил, что «Вихрь» не заводился потому что в баке мало горючего. Этот 100-литровый бак, снятый с автомобиля и закрепленный на корме, рассчитан на долгие перегоны без заправки. Вчера ночью мы пристали к случайному островку. Остановились не потому, что испугались волны, а потому что на исходе был бензин. Сейчас с Виктором мы и отправились за горючим, выяснив по карте, что на той стороне реки есть село Бато-май. Все остатки бензина с обеих лодок были перелиты в наш бак. Но поскольку это были именно остатки, они, видимо, переливались по широкому дну бака, едва касаясь шланга, укрепленного на верхней крышке. «Вихрь» хлебнет случайный глоток, заработает и тотчас глохнет...
Я бросился к баку, вывернул пробку, опустил шланг прямо на дно. Только дернул стартер — «Вихрь» взревел обрадованно. Виктор прыгнул к баранке, махнул мне, чтобы я оставался на корме. Лодка ринулась, подминая широкими булями пену, рассекая ветровым стеклом поток брызг.
Здесь, на просторе, волны накатывались на нас громадами. Было видно, как на геологическом разрезе, строение каждого вала. Гребень взбивался клокочущей пеной, превращаясь в струи, которые, как кнуты, беспощадно секли все вокруг. Слой ниже бугрился, раскручивая водовороты, в которых беспомощно бились случайные бревна.
Лавируя между этими гигантскими волнами, и вел Виктор лодку. Бег «Первопроходца» напоминал скольжение лыжника-слаломиста. Круто накренившись, лодка шла вдоль волны, поднималась наискось, чтобы проскочить гребень не поперек, а вдоль, когда скорость поднимает судно над пеной и водоворотами.
Я сижу на самой корме. Мои движения подчинены одному — использовать свой вес для того, чтобы, говоря по-ученому, регулировать положение центра тяжести лодки. А вес у меня достаточный. В каждом сапоге минимум по ведру воды. Вода во всех карманах штормовки, стекает по спине, задерживаясь у ремня, она в ушах, во рту, немало ее, пожалуй, и в желудке — нахлебался. Теперь, используя все «приобретенные» килограммы, я то задираю нос лодки, отваливаясь на транец, то пересаживаюсь на борт, накреняя ее, чтобы на вираже нас не залило волной.
Виктор ведет лодку отлично. Вообще мы замечаем друг за другом даже некоторое щегольство в управлении кораблями. И это объяснимо, потому что, сменяясь, тренируемся мы за рулем по 10—12 часов в сутки. Были у пас в пути каменистые пороги Ангары, где на скалах с прошлого века пишут имена погибших. Были весенние ледоходы, пороги и многое другое, когда нужны мгновенная реакция и твердые нервы. Сейчас требуется и то и другое: только интуитивное шестое чувство позволяет безошибочно оценивать качества каждой волны и маневрировать так, чтобы гребень ревущего вала не захлестывал, а подталкивал...
Могучая Лепа разливается среди островов на километры, и не удивительно, что здесь такая волна. Ветер дует против течения. И ветер штормовой. Течение затормозилось, остановилось, все вокруг гудит, будто посадили нас в бубен, по которому колотят беспорядочно и часто.
Лодка то проваливается куда-то между водяными горами, то взлетает в голубое небо. Как-то непривычно отсутствие второй нашей лодки. Ровно два месяца мы идем друг за другом, два месяца постоянно слышим рокот двух «Вихрей». Мы привыкли к нашим «дюралькам», верим в их остойчивость и прочность, убеждены, что у них нет недостатков. Широкие, с изящными острыми обводами носа, со стремительными стрелами булей, вытянутыми вдоль бортов, эти лодки были предметом зависти обитателей многих сибирских городов и сел. «Томич» и «Первопроходец», на бортах которых красуются надписи «Томск — Охотск», а на палубе нарисованы бородатые физиономии наших предков, достойны памяти тех, по чьим «следам» мы идем к Тихому океану.
«Первопроходец» скользит с очередной волны вниз, я уже машинально откидываюсь на самый край кормы, чтобы задрать нос, и в это время гул мотора срывается вдруг на высокий визгливый звук. (Так звенит большой лист стекла, если по нему царапать камнем). Происхождение этого звука, увы, хорошо известно: сорвана шпонка.
Лодка сразу начинает угрожающе раскачиваться с боку на бок, с кормы на нос, ее крутит и беспорядочно швыряет, как бумажный лист, пущенный по ветру...
Потоки воды перехлестывают через мотор. Волны только и ждут, когда, занявшись винтом, мы загрузим корму, а раздумывать некогда. Решаем закрепить поднятый из воды мотор капроновым шнуром, чтобы удобнее было работать. Я сажусь на переднюю скамейку лицом к корме, наматываю конец этого шнура на левую руку, в правую беру весло. Виктор склоняется над мотором. Сразу становится ясно, что долго возиться нельзя, вода вот-вот хлынет через транец.
Работаю веслом, пытаюсь найти наилучшее положение для лодки, но волны болтают нас безо всякой системы, поэтому удается далеко не многое...
— Прыгай на нос! — вдруг кричит Виктор, и кричит так, что я, даже не взглянув на него, перемахиваю через ветровое стекло. Так и есть — зачерпнули! Виктор в бешеном темпе вычерпывает воду, а я балансирую на скользком носу пляшущего «Первопроходца», стараясь приподнять корму.
— Веревку! — кричит Виктор и почему-то смеется. Хотя радость его понятна. Мы, пожалуй, побеждаем волну. Опять левой рукой держу шнур, правой — весло, опять Виктор склоняется над «Вихрем», и думаю я только о том, чтобы в этой сумятице он не уронил за борт плоскогубцы. Гребень пены перекатывается через мотор и через Виктора, он крутит головой, выплевывает воду, и вот уже, кажется, ставит на винт новую шпонку...
Словно понимая ответственность момента, «Вихрь» заводится мгновенно, но ревет, пуская синий дым. Это тоже плохо: явный признак, что бензин кончается — в шланг пошло масло, накопившееся на дне. Но, как бы то ни было, «Первопроходец» на ходу. Опять слалом на волнах, я изгибаюсь на корме, как французский мим, а лодку заливает. Но все это не страшно, лишь бы работал мотор.
Почти у самой цели он-таки глохнет. Мы уже видим выброшенный волнами на берег бакен, катера и самоходки, столпившиеся в узкой протоке, лодки, вытащенные далеко к прибрежным кустам, но бензина больше нет. Начинается поединок волн и весел...
Пас встречают встревоженные жители Батомая и вместо приветствия первым делом интересуются:
— Вы что, спятили? В такой шторм у нас даже танкера стоят...
Мы блаженно улыбаемся. Мы просто не знали, что это шторм.
Я смотрю на часы: все это заняло 93 минуты.