Яхтенный отряд, состоящий из пяти крейсерских яхт, совершил дальнее плавание Ленинград — Архангельск — Мурманск (и обратно) через Белое и Баренцево моря.
Шлюпочный отряд на пяти шестивесельных ялах прошел от Сыктывкара до Архангельска по Вычегде и Северной Двине.
Сухопутный отряд — две студенческие агитбригады — проложил свои маршруты по Архангельской и Мурманской областям. Выполняя задания обкомов ВЛКСМ студенты работали в отдаленных поселках и пионерлагерях.
Участники похода «Север-84» на всем пути следования проводили большую агитационно-пропагандистскую и культурно-массовую работу. Ими прочитано 58 лекций и докладов, дано свыше 70 концертов. Они выступали на многочисленных митингах и собраниях на предприятиях и в колхозах Заполярья, в молодежных лагерях, в воинских частях и на кораблях.
Во время прохождения маршрутов шел сбор материалов о подвигах защитников северных рубежей, об участии Краснознаменного Северного флота, Беломорской военной флотилии и воинов Карельского фронта в Великой Отечественной войне. Проводились встречи с ветеранами, происходил обмен опытом военно-патриотической работы.
Подробнее о походе «Север-84» вы сможете прочитать в следующем номере. А пока предлагаем вашему вниманию рассказ о плавании на североморской яхте «Вега», которой было поручено встретить ленинградские яхты на выходе из Белого Моря — в районе Гремихи — и провести до Мурманска,
С начала была телеграмма, торопливые сборы и долгий путь из Подмосковья на север среди берез и остроконечных елей.
Разноцветные дома Североморска, сбегающие к морю, сразу же напомнили весь тот Север, что достался мне на долгие двадцать лет флотской службы. Бронзовый матрос, получивший вечную прописку в этом месте, указывал курс взглядом, устремленным поверх кораблей на рейде. Отсюда, от причалов, обдуваемых самым северным ветром, начинались походы на разных кораблях и в разные широты. А теперь в тесном ковше готовилась к старту яхта «Вега». И впервые мне, давнему северянину, предстояло повторить знакомый маршрут под парусом.
Геннадий Кузнецов — капитан яхты — посматривал снисходительно на суету экипажа, а когда нетерпение достигло предела, тихо скомандовал: «Отдать концы!» Грот не спеша развернулся над нашими головами, но только огромный генуэзский стаксель, захвативший сразу весь ветер, оторвал яхту от причала.
Накренившись, «Вега» вырвалась на изрытый волнами простор залива. Голоса провожавших уже не слышны. Последний взмах рукой, взгляд обращается к ночному морю.
Зонт низкой облачности обрывается у самого горизонта. Там, несмотря ка полночь, светит солнце. Оно точно на севере — это всегда удивляет!
Наше светило влекло нас к себе, яхта резво бежала среди крутых скал Кольского залива. К концу первой вахты солнце поднялось и вскоре исчезло за облаками, потянуло холодом, а потом навалилась на яхту зыбь.
Информация об изображении
«Вега» (слева) выводит в море колонну ленинградских яхт экспедиции «Север-84»
— Вот оно — северное Полярное море, — капитан посмотрел на нас, словно напоминая недавнее обсуждение плана начавшегося похода.
«Вега» (слева) выводит в море колонну ленинградских яхт экспедиции «Север-84»
Тогда, п вспомнилась мне фотография, которую неизменно помещают во всех книгах, посвященных Краснознаменному Северному флоту.
Суровый 1942 год. Отягощенными заботами, но несгибаемыми смотрят с фотографии молодые — не старше тридцати пяти — командующий флотом А. Г. Головко, начальник штаба С. Г. Кучеров, член Военного совета А. А. Николаев. Они стоят у обзорной карты арктического бассейна, на которой хотя и с трудом, но можно разобрать надпись: Северное Полярное море!
Такого названия Северного Ледовитого океана не встретишь ни в одном справочнике. Не иначе это — дань традиции, уходящей в далекое прошлое!
Кажется, Ломоносову впервые пришла в голову мысль связать океан с полюсом. И это неудивительно. Великий ученый, выросший среди первопроходцев-поморов, смело выходивших в Студеное море на своих кочах и лодьях, был убежден, что околополюсное пространство свободно ото льдов. И хотя задуманная им первая полюсная экспедиция не удалась (да и не могла удастся!), мы с особым чувством повторяем слова зачинателя арктической навигации: «Между прочими Северный океан есть пространное поле, где усугубиться может российская слава».
Бывают в истории топонимики вещи удивительные. Другой великий патриот адмирал Степан Осипович Макаров называл океан Казанским морем! Именно так, потому что большую часть северного побережья страны открыли казаки. Нет, не случайно первый в мире линейный ледокол был назван Макаровым в честь Ермака Тимофеевича. На этом ледоколе он хотел пройти маршрут, намеченный Ломоносовым: к полюсу напролом!
Еще никто не был уверен в том, что на полюсе нет суши, а Макаров и Менделеев смело называли океан полярным. Поданная ими царскому правительству записка так в называлась: «Об исследовании Северного полярного океана».
Снова мысли возвращаются к годам войны, к карте в кабинете командующего в тогдашней базе флота — Полярном. Название города как бы слито с названием моря. Скорее всего, эта карта осталась со времен основания флота (тогда еще флотилии) в 1933 году. Почему это меня так волнует? Что-то необычное в самом сочетании: Северное, да еще Полярное, и... море! Почему не океан? Есть в этом глубокий смысл. Ведь для моряков, которые пришли полвека назад сюда осваивать, а потом и защищать север, эта грозная стихия была морем. Потому что наши лодки, эсминцы, катера и тральщики уходили в море. В море громили врага, в море тонули и умирали, с моря возвращались с победой...
Справа в дымке возник легендарный Рыбачий. Поулеглась зыбь. Землистые лица наши повеселели. Цветом ли лица, или другим способом, мы все отдавали дань морю. Одни от него отвыкли — хотя бы за долгую зиму, другим не нравился тип качки.
А кинооператор Николай Супрягин попал в море впервые. Сейчас он готовил свою кинокамеру, чтобы снимать нашу высадку на необорудованный берег там, где когда-то высаживались десантники-североморцы. Отец его в годы войны был разведчиком, совершал дерзкие рейды по тылам противника на Балтике. После войны осваивал рыбные богатства Мурмана. Китель капитана дальнего плавания с орденами и медалями не дает покоя сыну, а теперь уже и внукам. Не пошел Николай по стопам отца: не стал ни лоцманом, ни капитаном. Но вот ведь отправился с нами в нелегкое плавание снимать фильм к 40-летию Победы! Он пытается представить сейчас, как это было — десант на скалы, как раз то, за что, по словам отца, полагалась та самая медаль «За отвагу»...
Все это Николай рассказывает мне. Я вожусь с фотоаппаратом, но подспудно думаю, что заступать на вахту в качестве ученика рулевого, пожалуй, не стоит. Положение гостя смущает, а яхтенной подготовки нет. Посмотрев на болтающийся кардан газовой плиты, я решаюсь: «Может, для начала принять мне вахту на камбузе?» — неуверенно говорю капитану. «Да, кофейку бы неплохо... — как-то очень уж спокойно утверждает мое назначение Геннадий. — Кстати, стоя у плиты, ты все и всех будешь видеть лучше всего!» (Так оно и оказалось, так что с камбузом мне действительно повезло.)
Зимой я увидел эту яхту впервые. Зимовала она в самолетном ангаре. Геннадий Кузнецов и Юрий Чичкарев, стоявшие у колыбели яхтенных походов в Заполярье, показывали свой корабль, делились планами, рассказывали о себе.
Приветливый, в полном смысле коммуникабельный, Кузнецов совсем не подходил на заранее придуманную мной роль героя очерка «Яхт-клуб одного капитана». Но история первого и долгое время, действительно, единственного здесь яхтенного капитана оказалась так тесно связанной с историей североморского — нашего самого северного — яхт-клуба, что стоит на ней остановиться.
Вот коротко ее суть.
Когда в 1970 г. Геннадий окончил Ленинградский гидрометеорологический институт, он уже был яхтсменом. Истоки увлечения уходит в детство. Плавал по Неве и Ладоге теплоходик «Молога», на котором капитаном был его отец Василий Иванович. И каждое лето проводил мальчик на «Мологе», наблюдал переменчивую картину моря-озера с его фарватерами, кораблями, маяками. Отцу все здесь было знакомо и любимо. Солдат морской пехоты, участник обороны Ленинграда не забывал прошлое. Ночные броски на надрывно гудящих катерах, фонтаны разрывов, трудные шаги через огонь на берег. Здесь он был тяжело ранен (несколько лет пролежал в госпиталях). Увидев паруса, всегда мечтательно следил за их полетом: «Эх, сынок, если бы не война...»
В Архангельске молодой Кузнецов работал начальником гидрометеостанции, о парусе начал забывать. В дальнейшем, не изменяя своей специальности, стал военным Моряком. Однажды его вызвали в спортклуб флота. «На «Финне» доводилось ходить?» — спросил начальник у Лейтенанта. «Приходилось, но...» — «Никаких но. Будете представишь КСФ на первенстве Вооружённых Сил в Севастополе!». Как полагается, ответил: «Есть!»
И Вот, оказавшись на юге, он стоял На раскаленном зноем причале С фибровым чемоданчиком в руки И ка Призыв главного судьи: «Команда Северного флота!» — сделал в одиночестве три шага вперед...
Нельзя лукавить. Было нелегко выступать все время на «чужих» лодках, без тренировок. Но что делать, если команда КСФ не имела у себя ни одной яхты! Понемногу выступления североморцев в парусных соревнованиях стали сворачивать. Однако, как выяснилось, раскисать не следовало: им прислали два четвертьтонника. И началось. Оснастка, подбор экипажа, выходы в Кольский залив. В 1978 г. «Ваенга» — так назвали самую первую яхту в честь прежнего имени Североморска — совершила дальнее плавание по Баренцеву и Белому морям. Потом было участие в Соловецкой регате. Появилась группа энтузиастов, пора было подумать о большой крейсерской яхте. И вот спустя еще три года команда североморцев получила польский «Тау-рус», имевший на борту красивое название «Вега». Вот где пригодились навыки, полученные на отцовском тихоходе! На этой яхте, в отличие от четвертьтонников, уже был и двигатель. Это намного упрощало дело: на севере, особенно в приливо-отливных сулоях, без двигателя плохо!
Двигатель всегда в полном порядке — за ним следит, Не отмывая рук, Чичкарев — участник любого начинания. В его послужном списке походы по бурным рекам, рейс на снегоходах, сооружение дельтаплана и виндсерфера. Кулибинский талант, не боящиеся любой работы руки!
Мимо по левому борту проплывает остров Кувшин. За ним — губа Западная Лица. На ее берегах были остановлены полчища фашистов, рвавшихся к Мурманску. Близко надвинулись округлые «бараньи лбы» наволоков, волны неслышно взбирались но ним, а у обрывов пенились фонтанами, гулко стреляли в расселинах и гротах.
— Паруса долой, ялик к спуску! — Капитан осмотрел всех нас, словно пересчитывая — все ли. Шел отлив. Прямо вверх вздымался обрыв. Где же высаживаться? Не в воду же прыгать?
В воду! Так было...
Так было в июле сорок первого, когда эти самые суровые берега штурмовали моряки-добровольцы: трижды за один этот месяц флот высаживал здесь тактические десанты! Здесь стал первым на Северном флоте Героем Советского Соки за Василий Кисляков. Горстка моряков обороняла важную высоту. Сражались до последнего. В живых остался один Кисляков. И один он сражался до тех пор, пока не подошла подмога.
Где-то здесь, на одной из таких же сопок, геройски погиб комсомолец Иван Сивко — бывший матрос с рыболовного траулера. Его окружили. Патронов не осталось. И когда с криками «Рус, сдавайся!» навалились на него гитлеровцы, он подорвал последнюю гранату. Герой Советского Союза Иван Сивко навечно зачислен в списки одной из частей КСФ. Именем Сивко названо судно, улица в родном городке Николаевске. В музее хранится заявление, поданное им в первые же дни войны: «Прошу направить на фронт»...
Так было и в апреле сорок второго. Гитлер снова приказал взять Мурманск, взять во что бы то ни стало — ценой любых потерь. И потребовалось неожиданным ударом по западнолицкой группировке противника с моря сорвать новое наступление.
Белой ночью на 27 апреля на широком фронте от мыса Пикшуев до губы Титовки сразу в пяти пунктах и без артподготовки была высажена 12-я Отдельная бригада морской пехоты. Командовал высадкой капитан I ранга В. И. Платонов. (Через четыре года он будет командовать Северным флотом, а пока — с пистолетом в руке увлекает моряков в атаку.) Первыми прорвались к берегу «охотники» и сторожевые катера. Мешала крутая волна. Сходни не доставали до берега. Моряки с катеров прыгали в ледяную воду, на руках держали сходни, чтобы десантники шли в бой, не теряя сил. Карабкаясь по обледенелым скалам, слышали они за спиной мощный огонь — в общей сложности 58 наших кораблей участвовали в операции. 11 раз подходил к берегу отряд североморских эсминцев: «Гремящий», «Сокрушительный», «Грозный» и «Громкий» выпустили по позициям врага 1312 снарядов главного калибра...
До 13 мая дрались десантники с превосходящими силами противника. В одну из ночей к берегу неслышно подошли мотоботы. Задача была выполнена, десант был снят. Но и после этого флот продолжал высаживать здесь, в тылу гитлеровцев, диверсионные группы. В ночь на 11 сентябри того же 1942 года на Пикшуеве высадился отряд из 375 морских пехотинцев. Фашисты, застигнутые врасплох, не смогли оказать серьезного сопротивлении: моряки разгромили важный опорный пункт врага.
Среди отличившихся был легендарный разведчик (в недавнем прошлом матрос из бригады подводных лодок) Виктор Леонов. Впоследствии этот бесстрашный командир отряда разведчиков стал дважды Героем Советского Союза. Ими его, наряду с именами двух других дважды Героев летчика Бориса Сафонова и катерника Александра Шабалина, стало символом мужества и несгибаемой стойкости североморцев в годы войны...
Через сутки, когда солнце высветило четкий силуэт Рыбачьего, мы прощались с опаленной землей.
По скользким валунам спускаемой к яхте. Всюду, пробиваясь из узких щелей, тяиутся из камни вверх лиловые стебли кипрен, а ниже, невесть как удерживаясь в слое торфа, желтеют соцветии родиолы. Скромные букетики этих цветов мы берем с собой. Это — дань уважения тем героям, на могилах которых не растут цветы.
На нашем маршруте два таких невидимых памятника в открытом море.
Свернем координаты: 69°31' северной широты, 33°39' восточной долготы. Приказом командующего флотом от 28 апреля 1965 г. эта точка включена в скорбный перечень. Здесь погиб сторожевой корабль «Туман». Громко сказано: такое
внушительное название носил «мобилизованный» и вооруженный двумя «сорокапятками» паровой рыболовный траулер «Лебедка» (в годы предвоенных пятилеток его экипаж был зачинателем стахановского движении на флоте «Мурманрыбы»).
Яхта ложится в дрейф. Обнажив головы, думаем мы о тех, кто отдал свои жизни здесь, в десятке миль от входа в Кольский залив.
— Боевая тревога! Орудии к бою! — Командир стоившего в дозоре «Тумана» лейтенант Л. А. Шестаков видит прямо перед собой вынырнувшие из тумана фашистские эскадренные миноносцы. — Один, два, три! В радиорубке — срочное донесение в базу!
Бой короткий, неравный, смертельный. Стрельба эхом отзывается в обрывах острова Кильдии — немого свидетели подвига моряков. Дымовая завеса не помогает. Скорость всего 10 узлов — уйти от преследовании не удается. За несколько минут 11 прямых попаданий!
Пробит борт, горит надстройка, молчат обе пушки, но «Туман» продолжает вести огонь — моряки стреляют из пулеметов, из винтовок. Корабль кренятся. Падает сбитый Военно-Морской Флаг. Рулевой К. Д. Семенов подхватывает Знамя корабля. Но нет мачты, нет гафеля, нет фала, на Котором флаг был поднят. Семенов, с трудом удерживал равновесие, поднимает флаг над головой. Перебитые ноги не Держат его, тогда флаг подхватывает радист К. В. Блинов. Израненный корабль с большим креном на правый борт уходит под воду, не спустив своего флага!1
Двадцать лет все корабли, на которых мне довелось служить, при каждом выходе в море и при возвращении проходили через эту точку, вернее сказать — круг с радиусом 5 миль. В своей штурманской рубке, следя за мигающим перекрестием автопрокладчика, точно в нужный момент я тянулся к микрофону: «Товарищ командир! Корабль — в районе гибели сторожевого корабля «Туман»...»
Поднимаюсь на мостик. Трагически ревет горн, набирает обороты сирена. Рулевой, вахтенный офицер, командир, сигнальщик — все, кого вижу я сейчас наверху, замирают: корабль проходит мимо невидимой черты на темной, мятущейся у борта воде. Снопы брызг проносятся над головами. Струи воды хлещут в лицо, оставляют льдистые полосы на стылой обшивке.
Когда это было в последний раз? Да, в семьдесят пятом. Значит, прошло девять лет. Отыскиваю оставленные нами цветы в пенистых разбегах волн:
— Здравствуй, «Туман»! Я пришел снова. И приду еще!
Яхта кренится от резкого порыва ветра. Громада Кильдина становится вертикалью и над самым ухом голос капитана ставит все на свои места: «Штормовой стаксель к постановке!...»
Еще трое суток унылой лавировки против ветра. Берег медленно приближается. Поворот — и неуютная белая полоса прибоя исчезает. Новый галс — все повторяется сначала.
Мы связываемся с ленинградскими яхтсменами, уточняем время встречи. А через два дня «Вега» занимает место в голове кильватерной колонны. За нами, красуясь разноцветьем парусов, устремляются нарядные яхты с экзотическими именами: «Улисс», «Асмодей», «Эос», «Алиот», «Альтаир». Необычной густоты туман окутывал наш караван все шесть дней совместного плавания. «Вега» успешно, по-лоцмански, провела эти яхты, но, по справедливости, наше сопровождение было скорее почетным эскортом: навигаторы ленинградцы отличные!
Самый северный ветер наполнял паруса и вел к цели. Сквозь штормы и туманы пришли яхтсмены сюда, чтобы благодарно склонить головы перед светлой памятью павших героев-североморцев.
Что читать о боевых действиях на севере?
- Боевой путь Советского Военно-Морского Флота, М., Воениздат, 1974.
- Вайвер Б. А., Северный флот в Великой Отечественной войне. М., Воениздат, 1964.
- Головко А. Г., Вместе с флотом, М., Воениздат, 1979.
- Козлов И. А., Шломин В. С., Краснознаменный Северный флот, М., Воениздат, 1983.
- Кузнецов Н. Г., Курсом к победе, М., Воениздат, 1976.
- Пузырев В. П., Беломорская флотилия в Великой Отечественной войне, М., Воениздат, 1981.
Примечания
1. По старой флотской традиции то же название «Туман» присвоено новому сторожевому кораблю Советского ВМФ.