«Про морской охотник, которому посвящены повести и кинофильмы, до сих пор почти ничего не печаталось как об инженерном объекте, — пишет московский инженер Г. Коросгылев. — И тем более интересен рассказ «из первых рук», показывающий историю создания охотника объемно и всесторонне. Начинаешь понимать, какое это трудное дело — спроектировать удачный корабль, хотя бы и небольшой!»
Ряд читателей советуют обязательно продолжить серию «Из истории отечественного катеростроения», «взяв за эталон содержательную статью Л. Л. Ермаша» (из письма Е. Федорова, Киев).
Такая работа проводится. В портфеле редакции уже есть статья о постройке в осажденном Ленинграде большой серии плоскодонных тендеров, сыгравших важную роль при перевозках по Дороге жизни, а затем и при высадке десантов во время победного наступления наших войск.
Готовится очерк о создании знаменитых катеров-«полуглиссеров», на которых наши моряки в самом полном значении слова дошли до Берлина. Пользуемся случаем и обращаемся к участникам разработки и постройки в предвоенные годы этих «полуглиссеров», а также ко всем воевавшим на них с просьбой откликнуться: мы будем благодарны за предоставление редакции или непосредственно работающему над очерком ветерану нашего катеростроения В. С. Дзякевичу (Москва) воспоминаний или иных материалов.
Возвращаясь к статье Л. Л. Ермаша, отметим, что отозвались на нее и многие служившие на «охотниках» моряки (в том числе морской офицер, некогда воевавший на том самом катере «062», фото которого было помещено под заголовком).
Один из ветеранов с «МО-4», ныне сам инженер-кораблестроитель и автор ряда трудов по судостроению Владимир Сергеевич Бирюк — много рассказывал при встрече о службе на черноморских охотниках. Часть из его воспоминаний мы и предлагаем вниманию читателей.
Дополняют текст несколько фотоснимков и коротенькая заметка откликнувшегося на нашу публикацию бывшего фронтового журналиста и фотокорреспондента Алексея Михайловича Межуева (кстати сказать, автора только что выпущенной «Воениздатом» богато иллюстрированной документальными фотографиями книжки «На снимке — подвиг»).
В довоенных штабных документах этот 27-метровый деревянный катер скромно именовался кораблем IV ранга для несения дозорной службы. Но в годы войны полностью раскрылись высокие и универсальные достоинства легендарных «МО-4». Не случайно же все наши прославленные адмиралы, вспоминая войну, не сговариваясь, дают самую высокую оценку этим «поистине неоценимым для флота маленьким, но. грозным кораблям». Цитирую из помещенной в сборнике статьи Ю. А. Пантелеева «Слово о балтийских охотниках».
Сам я служил на охотниках черноморских. И уверенно могу сказать, что личный состав их любил эти корабли, как любит человек свой родной дом. Да охотники и были для нас, волею судьбы, родным домом многие годы. Даже сейчас, спустя 35 лет, явственно представляю свою нижнюю койку по правому борту 8-местного «большого» кубрика, кормовое орудие — 45-мм полуавтомат, к которому столько раз бежал по боевой тревоге! Довелось мне поработать и в радиорубке с верным передатчиком «Бухтой» и приемником «КУБ-4М» или, как мы ласково его окрестили, «кубиком». Собственно и попал-то я на охотники в начале войны в качестве радиста: по окончании 4-й Морпограншколы НКВД был направлен во Второй Черноморский отряд пограничных судов НКВД, или сокращенно, 2-й ЧОПС.
Попал на охотник «ПК-131», которым командовал старший лейтенант Г. А. Чинякин. Уже с первого взгляда, брошенного с причала Балаклавской бухты, катер мне очень понравился: узкий, стремительный, ощетинившийся стволами. Бронзовая дощечка в рулевой рубке указывала год его рождения — 1940.
Сейчас, уже с точки зрения корабельного инженера-механика 70-х годов, осмысливая то, как были решены основные вопросы проектирования этого катера и, в частности, обеспечения его обитаемости, могу только сказать конструкторам «МО-4» слова восхищения. Тогда же все воспринималось как само собой разумеющееся, не доставляющее каких-либо неудобств, приводящих к особым на эту тему размышлениям.
В 8-местном кубрике располагались командоры, электрик, радист, рулевые, кок и сигнальщик, а 4-местный — в нос от нашего — занимали мотористы. Боцман со старшиной радистов спали на мягких диванах в кают-компании, в корме. Командир катера и механик имели по отдельной каюте там же — рядом с кают-компанией. Было два гальюна. Нынешние катерники могут даже удивиться — зачем это автор упоминает самые очевидные вещи. Однако ведь в те далекие годы на многих боевых катерах и, в частности, на торпедных гальюны считались роскошью непозволительной!
На камбузе оборудование было чуть ли не «линкоровское», не ограничивающее фантазию хозяйничавшего здесь кока. Питались, кстати сказать, все без исключения одинаково. Обычно командир с механиком садились за крохотный стоп в кубрике с мотористами. Через лаз в носовой переборке кок выдавал миски со знаменитым флотским борщом, котлеты с макаронами, компот в пол-литровых кружках. Остальные члены команды усаживались за более вместительный складной стоп в нашем кубрике, открывали водонепроницаемую дверь в переборке между кубриками и все, кроме вахтенного, оказывались как бы в одном столовом зале.
Визитной карточкой катера являлась палуба. По ее состоянию судили о команде и, в первую очередь, о боцмане. Много труда вкладывали моряки в заботу о ее чистоте, особенно во время субботней приборки, когда палубу полагалось драить кирпичом. Но зато после этого на ослепительной белизны дерево можно было безбоязненно лечь в форме № 1 — белых брюках и форменке! Даже в дни войны моряки не изменяли неписаному закону — о чистоте палубы не забывали, хотя первое время и раздавались голоса, требовавшие покраски палуб шаровой краской. На это, конечно, причина была. Как-то на рассвете наш катер неожиданно был атакован фашистскими самолетами. Положение было кезавидным. Несмотря на неоднократное изменение курса и выключение моторов, чтобы пропал бурун, противник снова и снова обнаруживал нас в полутьме, бомбил и обстреливал из пулеметов. Не сразу догадались, что демаскирует катер светлая палуба! «Скатить водой!» — приказал командир. И сразу же дерево потемнело, палуба слилась с черной поверхностью моря, вражеские летчики в растерянности начали глушить рыбу где-то в стороне.
Казалось бы, мелочь! Но некрашенную палубу все-таки отстояли. По боевой тревоге, схватив в охапку одежду, одним махом преодолевая вертикальные трапы, выскакивали мы на палубу, бывало, и босиком. А иногда расщепленная очередями с «мессершмитов», окрашивалась она кровью тех, кто так любовно ухаживал за ней в далекое мирное время...
Конструкторы позаботились о том, чтобы приблизить быт моряков к максимальному береговому комфорту. Впрочем, оценивали это мы — молодые тогда краснофлотцы — иногда весьма своеобразно. Помню, например, одно наше «нелегальное усовершенствование». На камбузе возле форпиковой переборки был установлен небольшой котел для отопления жилых помещений. Война внесла существенные изменения в размеренный ход катерной жизни. Стали у нас появляться многочисленные «пассажиры» различных должностей и рангов. Коку работы прибавилось. Закладку в котел теперь делал он уже в самом полном объеме. Приходилось даже спускаться, чтобы помочь коку, кому-нибудь из матросов. В камбузе становилось тесновато, кок неоднократно выражал недовольство тем, что котел мешает ему развернуться и только по этой причине он не может подать на стол свои коронные блюда, в частности — продемонстрировать все 300 известных ему способов приготовления картофеля. «Рационализаторы» пошли коку навстречу. В один прекрасный день, когда командир и механик сошли на берег по делам службы, котел быстренько демонтировали, подняли на руках на - палубу и... тихонько утопили. Лето 1941 года было жаркое, отсутствие котла обнаружилось лишь тогда, когда наступили морозы. Пришлось срочно тем же «рационализаторам» раздобывать шланг, у какого-нибудь буксира или эсминца всегда находился пар для приткнувшегося к нему лагом «озябшего» охотника.
Пришлось проводить и вполне обоснованные «законные» усовершенствования. Так, в мирное время катер имел грот-мачту. Как показал боевой опыт, она мешала обстрелу из кормового орудия и пулеметов ДШК, расположенных по бортам. Грот-мачту пришлось «срубить»; гафель с флагом и вымпелом перенесли на фок-мачту, а антенну — на кормовой флагшток. Однако выяснилось, что поскольку излюбленный метод атаки «юнкерсов» и «мессершмитов» — с кормы, антенна срезалась здесь интенсивным огнем орудия и пулеметов. Ее снова перенесли, но уже на бак, и закрепили на гюйсштоке. Там она прижилась, но все же у радистов всегда была наготове еще и аварийная антенна.
Помню до мельчайших деталей один ясный и солнечный, но страшный день. Было это 20 июля грозного 1941 г. Наш «ПК-131» рано утром по боевой тревоге вышел из Феодосии для оказания помощи тонущему пароходу «Десна». Следуя с эвакуируемыми из Одессы женщинами и детьми, судно это сбилось с курса, попало на минное попе. На море был сильный накат — отголосок шторма, бушевавшего где-то у берегов Румынии. Когда идущий охотник, проваливаясь между волнами, опускался, сквозь прозрачную воду четко вырисовывались зловещие рогатые черные шары. Мины! Сбавили ход до малого. Схватившись за гюйсшток, впередсмотрящий свободной рукой показывал местонахождение ближайшей мины. Командир с рулевым, внимательно следившие за каждым его движением, ювелирно маневрировали катером, который, как живое существо, мгновенно реагировал на малейшее отклонение рулей...
Нашли подорвавшийся полузатонувший пароход. Подошли вплотную к его все еще довольно высокому корпусу. Выбирая момент, когда палуба катера поднималась на волне до фальшборта «Десны», принимали на руки обессилевших от качки и переживаний пассажиров. Некоторых укладывали прямо на палубу охотника, других спускали вниз — в кубрики и кают-компанию. Затем со всеми мерами предосторожности самым малым шли по минному полю к буксиру, ожидавшему на чистой воде, сдавали спасенных людей и снова поворачивали к гибнущему пароходу. И так много раз, пока не сняли с борта «Десны» ее капитана...
После полудня показалось несколько охотников, шедших нам на помощь из Новороссийска. Катера шли строем кильватера полным ходом. В бинокль было хорошо видно, как на головном катере, устроившись удобно в корме — на стеллажах для малых глубинных бомб, обедала группа моряков. Сидящая от этого чуть ниже корма увеличила осадку катера и, влетев на кромку минного поля, головной «ПК-043» подорвался на первой же мине. На плаву осталась носовая часть, включая ходовой мостик.
Остальные катера легли в дрейф до выяснения обстановки, а наш «ПК-131», прекратив погрузку людей и по-прежнему соблюдая максимальную осторожность, стал подбираться к изувеченному катеру. На его высоко, почти вертикально задранном баке с трудом удерживалось несколько оставшихся в живых моряков. Взяв на буксир остатки катера, мы попытались вывести их с минного поля. Но теперь уже глубоко погруженная средняя часть катера коснулась мины. Оглушительный взрыв — и, медленно переворачиваясь, «ПК-043» исчез в глубине. Это была одна из первых безвозвратных потерь среди черноморских охотников.
Участие в героической обороне Одессы и Севастополя, обеспечение эвакуации 51-й армии через Керченский пролив на Таманский полуостров — таков краткий «послужной список» нашего «ПК-131» на самом первом этапе войны. А главное — почти непрерывные бои с авиацией противника.
После дерзкой высадки морского десанта в Феодосию — накануне нового 1942 года, «ПК-131», сменивший бортовой номер на «МО-012», был оставлен в распоряжении начальника Феодосийского ОХРа — охраны рейда. Пригодилось нам тогда отличное знание морского театра, пригодился накопленный в мирное время опыт проводки иностранных судов, в частности — греческих, приходивших в Феодосию за добротной украинской пшеницей. Помню, как в январе 1942 г. восемнадцать суток подряд, в условиях жесточайших зимних штормов и непрерывных бомбежек, обледеневший до клотика «МО-012» встречал транспорта, приходившие с Кавказа с войсками и техникой.
Много было всего! Небольшой, крепко спаянный дружбой коллектив моряков «МО-012» прошел сквозь все испытания военных лет. Помню, в самом начале июля 1941 г. часть личного составе сфотографировалась на память. По чистой случайности этот снимок, посланный моим родителям в Ленинград, сохранился, несмотря на блокаду и все тяжести тех лет.
В мирное время мне не раз приходила в голову мысль познакомиться с конструкторами, создавшими замечательные корабли — «МО-4», на которых довелось нам принять боевое крещение, а затем и пройти тысячи огненных миль. Хотелось не только сказать спасибо от имени моряков 40-х годов, но и выразить восхищение.
И вот я читаю в № 74 сборника статью Л. Л. Ермаша. Стоит пи говорить, что буквально через несколько дней мы встретились с Леонидом Львовичем в его уютной ленинградской квартире, долго и с увлечением вспоминали былое. Полученный в тот вечер фотоснимок идущего полным ходом охотника с дарственной надписью его конструктора я храню теперь рядом с тем единственным, уже чуть пи не 40-петней давности, снимком моряков с «ПК-131».
Рассказывает автор фотоснимков А. Межуев
В годы войны мне по долгу службы — был я тогда флотским фотокорреспондентом сначала на КБФ, а затем на ЧФ — довелось и регулярно бывать и выходить на боевые задания на надводных и подводных кораблях едва ли не всех имевшихся тогда классов и типов. Пожалуй, чаще всего я бывал у катерников.
С первых же дней боевой страды неоднократно пришлось выходить в море с экипажами морских охотников (сколько помню, не' прижилось тогда официальное название — «малые»). Во время героической обороны красного Гангута — Ханко — охотники отряда капитана 2 ранга М. Д. Полегаева, на которых я находился, едва ли не круглыми сутками были в море — в дозорах, на конвоировании транспортов. К тем тяжким дням как раз и относится снимок, сделанный на борту «ПК-237» (командир — лейтенант И. М. Козлов), который атаковал глубинными бомбами подводную лодку врага. Уходить с Ханко мне довелось на охотнике лейтенанта П. М. Бубнова. Помню, как на переходе перегруженные суда были атакованы неприятельскими торпедными катерами. Мощный огонь наших кораблей заставил их повернуть...
Вспоминая катерников-черноморцев, хочу хоть два слова сказать о катере «МО-065», которым командовал старший лейтенант Павел Сивенко. Множество воздушных налетов врага отразил катер в боевых походах. Под Одессой, Севастополем и Новороссийском он отконвоировал 118 судов, высадил более 2000 десантников.
В очередной рейс он вышел из базы 25 марта 1943 г., чтобы сопровождать в прифронтовой порт транспорт и две шхуны. В воздухе показалась группа вражеских самолетов. Наблюдатели катера насчитали их 30. Сначала бомбардировщики стремились потопить транспорт, но зенитный огонь мешал им вести прицельное бомбометание. Тогда они атаковали катер.
Была разрушена рубка, вышли из строя носовое орудие, рация, два мотора, но охотник продолжал бой. Получил тяжелое ранение боцман коммунист Д. С. Антоненко. Пулеметчику комсомольцу Григорию Куропятникову осколком оторвало руку. На корме загорелись дымовые шашки. Рядом находились глубинные бомбы, если они взорвутся — катер погибнет. Куропятников, истекая кровью, стал выбрасывать горящие шашки за борт. Ему удалось ликвидировать пожар и спасти катер.
В этом бою отличился весь экипаж. Отважно выполнял свои обязанности командир носового орудия Степан Скляр. Он не кланялся вражеским пулям или осколкам. Радист Глеб Орлов уверенно держал связь. На боевом посту, выполняя долг, отдал свою жизнь матрос Иван Перевозников.
Трудно было поверить, что катер, на котором более половины команды вышло из строя, изрешеченный осколками (в базе на нем насчитали свыше 1600 пробоин), смог вернуться в базу своим ходом.
За отвагу и героизм весь личный состав «МО-065» был награжден правительственными наградами, а старшине 2-й статьи Григорию Куропятникову присвоено звание Героя Советского Союза.
И по праву катер «МО-065» стал носить гвардейский флаг! Это был первый на Черноморском флоте гвардейский корабль.