Необычная гонка — из книги воспоминаний «Парус — моя жизнь»

Отпуск у отца кончался, в конце июля мы решили еще раз сходить на «Руслане» в Выборг.

Как всегда, в проливе Бьёрке-Зунд встречалось множество парусных лайб, шедших и в Выборг, и обратно — навстречу нам. Тащились они, конечно, тихо. Попутные лайбы мы, к моему удовольствию, легко обгоняли.

В Выборге все швартовные бочки у яхт-клуба и все места у бонов оказались заняты. Многие суда стояли на якорях. Такого большого количества яхт мы никак не ожидали здесь встретить. Капитаны их, как было заведено, собрались в кают-компании клуба выпить по кружке пива (нам — мальчишкам — полагался яблочный сок) и поделиться новостями. И попутно решили на обратном пути домой организовать товарищескую гонку, начав ее от ворот Транзундского порта.

Гоняться собрались четыре капитана яхточек с примерно одинаковым гоночным баллом. Это были «Лель», «Скальд», «Алинька» и «Руслан». Конечно, нас — молодежь — это очень заинтересовало и обрадовало, а сверстники мои были на каждой из яхт. Начали срочно готовить особые гоночные паруса, откренивать суда для очистки подводной части корпусов, успевших за лето обрасти зеленью. Эта работа нас особенно увлекла: кое-кто из ребят драил щетками днище и без закренивания яхт, — ныряя, благо вода была еще не холодной.

Этим мы и были заняты, когда увидели своих капитанов, быстро Шагавших к яхт-клубу и о чем-то серьезно беседовавших. Каждый из них нес корзинки, видимо, с припасами; под мышкой у каждого виднелась пачка газет. Когда отец вступил на палубу, мы сразу почувствовали его озабоченность, необычную мрачность. Без всяких объяснений он хмуро приказал быстро наполнить анкерки свежей водой, откачать воду из трюма и готовиться к съемке с якоря.

Настроение у нас, конечно, помрачнело. Неужели сорвется гонка? Недалеко от нас стоял большой краснодеревец «Олег», только вчера пришедший из Швеции. Почему-то там тоже начали уже готовиться к уходу.

Видя неожиданное оживление сразу на всех яхтах, я, конечно, не удержался и спросил: «Ребята, что случилось? Почему без обеда и так экстренно уходим?»


Самый старший из «олеговских» парней сухо, ответил: «Приказано всем немедленно уходить домой». Из каюты раздался суровый голос отца: «Меньше болтай, веселей качай воду! И без обеда не помрешь...»

День стоял чудесный, теплый. Дул обычный для этого времени свежий ветерок от веста или норд-веста. Через час-другой я уже смотрел на удалявшийся Выборг далеко с моря. Создавалось впечатление, будто кто-то выпустил с десяток больших белых птиц, и они вдруг, сперва стайной, а потом постепенно разлетевшись, уже по одиночке, двинулись куда-то на юг. Это расходились яхты из Выборга. Не без грусти смотрели мы на эту картину. И не думал я тогда, что вновь вернусь в эти места через без малого сорок лет, когда уже не будет ни здания яхт-клуба, ни всех тех яхт, с которыми мы собирались гоняться!

Нас легко обходили великолепные гоночные яхты, такие, как темно-синий эмалевый красавец «Смарт». И странно: ни обычной музыки, ни пения, ни на одной из яхт не было слышно! Когда же, обогнув маяк Вихревой, мы вошли в Бьёрке-Зунд, нас просто поразило полное отсутствие здесь тех самых лайб, которые мы видели здесь буквально вчера. Пропив был совершенно пуст. Ни одного паруска!

Когда же проходили бухту Койвистэ, то заметили под берегом десятки стоящих, тесно прижавшись одна к другой, лайб без парусов. Команд на них видно не было. Производили они впечатление столпившегося в страхе и панике стада...

Две яхты из четырех, с которыми мы решили провести дружескую гонку, виднелись уже далеко впереди, третью — «Апиньку» — мы понемногу догоняли. Тем временем миновали остров Бьёрке. И снова поразились: на берегу — ни души.

У входа в пролив всегда стоял так хорошо нам знакомый плавучий маяк Верккоматала. Его красный корпус с продольной белой полоской и двумя мачтами с большим черным шаром был прекрасно виден за 9—10 миль. А теперь мы находились где-то возле самого маяка, но не могли его обнаружить даже в лучший цейссовский бинокль. Впереди идущие яхты несколько уклонились от курса к западу — разыскивали, видимо, пропавший плавучий маяк. Ни они, ни мы так маяка и не нашли, и вновь повернули на восток к Стирсуддену.


Отсутствие на месте маяка окончательно испортило всем настроение. Не радовало даже то, что «Апиньку» мы, наконец-то, догнали и оставили за кормой. Море по-прежнему казалось совершенно мертвым: нигде ни дымка, ни паруса. Все это было абсолютно необычно. К ночи все участники странной гонки заштилели и, конечно, не спали, прислушиваясь к каждому всплеску и внимательно наблюдая за пустынным, как и раньше, морем.

С рассветом опять потянул ветерок, скоро на горизонте обозначился большой купол Кронштадтского собора. Солнышко взошло ярко-красное, горячее. И как раз в это время мы Ясно увидели большой бурун и мчавшийся прямо на нас какой-то быстроходный кораблик. Наверно в кабельтове от нас он взял в сторону от нашего курса, раскачав швертбот своей волной, развернулся, лег на обратный курс, сбавил ход и пошел очень близко рядом. Это был старый номерной миноносец, маленький, с «круглой» палубой, напоминавший скорее кита, чем боевой корабль.

Я, конечно, кинулся к мачте салютовать флагом военному кораблю. И был изумлен до крайности, так как ответа не последовало. Стоявший на носу кондуктор (помню большое число золотых угольников на рукаве бушлата) вместо приветствия прогремел могучим басом в мегафон: «Куда вы к черту претесь? Вы же прошли по минам!»

Дальнейший разговор как-то стерся в памяти.

Помню, нам кричали: «поворачивайте!», но поскольку так и не было ясно, где же мины — впереди или сзади, никуда мы не повернули и, вновь поставив спинакер, легли на прежний курс. С миноносца еще что-то кричали, размахивая руками, потом он дал полный вперед и понесся на запад к видневшимся там парусам.

Откуда бы тут взяться минам? — подумал я. — Ведь мы здесь не раз ходили совершенно спокойно. Путаница, наверно, какая-то!

На подходе к траверзу Толбухина маяка нас хорошим ходом, с буруном под носом, обогнал «Олег». С него передали, что надо идти к брандвахте в Лесной гавани, и поинтересовались, не видели ли мы Лондонского плавучего маяка, обычно стоявшего на подходе к Большому рейду. Странно: его мы тоже не обнаружили на месте!


У брандвахты уже стояло несколько яхт и их капитаны о чем-то бурно спорили с дежурным офицером. «Дальше никого не пущу! Вы прошли через секретное минное поле! Почему вы не взорвались — я не знаю, что с вами теперь делать — тоже не знаю, а вот плавание по Финскому заливу — запрещено!»

Капитаны поняли, что спорить с дежурной службой — занятие, более чем не остроумное, и, поскольку им было предложено «стоять и не шуметь», вернулись на свои яхты.

К нам пришли три капитана гонявшихся яхт со своими навигационными журналами. По записям без труда определили, что первым вошел на Большой рейд «Скальд», за ним — «Лель». Третий приз присудили нам, а «Апинька» отстала так далеко, что в число призеров не попала.

Ночь была беспокойной, ибо с моря пришло еще несколько яхт: их экипажи, естественно, тоже возмущались, что их почему-то не пускают домой.

Разбудили нас всех очень рано и объявили, что началась война. Это было 1 августа 1914 года.