Рассказывает Тим Северин
"Шквал налетел на закате — внезапный и хлесткий, как удар мощной ладони. Судно резко накренилось, развернувшись бортом к ветру. Вода хлынула в шпигаты, забурлила водоворотом на палубе. Внизу раздался грохот — все, что было плохо закреплено, сорвалось и раскатилось по трюму. Тех, кто спал у наветренного борта, сбросило с коек. Те, кто находился наверху, уцепились за первые попавшиеся под руку снасти, чтобы удержаться на круто накренившейся палубе.
Тьму прорезали изломанные линии молний. Удары грома над нашими головами напоминали разрывы шрапнели. Я вглядывался в то, что происходило на палубе: каждая вспышка запечатлевала изображение на сетчатке глаз — искаженные лица, напряженные мускулы... Фигуры в тюрбанах выскакивали из всех трех люков, подобно джиннам, выпущенным из бутылки, они что-то кричали, но это не было криками ужаса, паникой, они явно кричали от веселого возбуждения. Этих людей опасности океана лишь опьяняли!
Опытные руки рулевого двинули румпель, парусник наш медленно развернулся на ветер. Опытные руки матросов быстро уменьшили площадь грота и бизани, и под грохот волн и шум проливного дождя судно выпрямилось. Оно снова уверенно двинулось вперед, как акробат, которому удалось преодолеть мгновение опасности, удержав равновесие на огромной высоте...
Шквал прошел. И снова изящный рисунок оснастки нашего судна, словно сошедшего со страниц древнего манускрипта, стал вырисовываться на фоне звездного неба. Над моей головой ветер надувал три огромных треугольных паруса с темно-красным рисунком — два перекрещенных меча и кривой кинжал. Все было, как и семь, а может и больше, столетий назад.
На корме под фонарем собрались свободные от вахты. Вид мой экипаж имел довольно-таки неморской.
На нескольких матросах были шорты, однако большинство предпочитало набедренные повязки! Половина носила тюрбаны. Цвета одежды были самыми различными. Разным был и цвет кожи моих моряков. Одни разговаривали по-английски, другие — по-арабски.
Это была сцена из "Тысяча и одной ночи" — книги сказок, которая восхищает читателей уже не одну сотню лет, книги о многом, в том числе — о приключениях и романтике странствий. Есть в этой удивительной книге и описание семи путешествий отважного Синдбада-морехода.
В этом-то вся соль: мы действительно плыли на корабле Синдбада и по пути, который можно считать путем Синдбада..."
Мысль об этом необычайном путешествии зародилась у английского ученого, писателя, яхтсмена и неисправимого романтика Тимоти Северина не так уж давно — после того, как в 1976—1977 гг. он вместе с четырьмя смельчаками на 11-метровой лодке-кураге "Брендан" из дерева, обтянутого кожей, пересек Атлантический океан *. В тот раз он доказывал, что могла иметь под собой реальную почву легенда о Св. Бренда-не-Навигаторе — ирландском монахе, якобы еще в VI веке на такой же лодке открывшем "Землю обетованную" — Северную Америку. После этого воображение Северина захватила красочная история Синдбада-морехода. Чем глубже он погружался в изучение арабских легенд, тем крепче становилась его уверенность в том, что Синдбад — это не просто сказочный персонаж, а собирательный образ, отражающий опыт многих поколений арабских купцов и мореплавателей, которые начиная с VIII века плавали в Индию и даже доходили до Китая.
Так и родилась идея построить копию арабского судна тех времен и повторить на нем этот 6000-мильный путь.
Информация об изображении
Рисунок из арабского манускрипта XIII в., изображающий купеческое парусное судно
Этот, по выражению Тима, "шаг на тысячу лет назад" оказался более сложной задачей, чем повторение маршрута Св. Брендана. И не потому, что самый путь был вдвое больше. Оказалось гораздо труднее сделать эксперимент "чистым". Ведь надо было построить копию уже не лодки, а настоящего и довольно крупного судна. И чтобы эта копия действительно была такой, и построена была именно так, как строили свои суда корабелы времен Синдбада. Ирландские хроники донесли до нас детальные описания кураги и даже "технологии" ее постройки. А здесь были сплошные темные места, предстояла огромная чисто исследовательская работа.
Рисунок из арабского манускрипта XIII в., изображающий купеческое парусное судно
Тим Северин энергично принялся за дело. Прежде всего предстояло решить главный вопрос: как выглядело древнеарабское судно? Мастера работали тогда без чертежей, на глазок. А дошедшие до нас художественные изображения стилизованы настолько, что практически не дают представления о том, каким было судно на самом деле. В конце концов Тиму удалось найти португальскую датированную 1521 годом каргу Индийского океана, на которой имелся более или менее реалистический рисунок. По размерам, форме корпуса и вооружению изображенное судно было похоже на те, которые довольно обобщенно упоминаются в старинных арабских книгах. По всей видимости это и было изображение настоящего доу — средневекового арабского парусника, многие черты которого дошли до нас в современных доу, строящихся уже, естественно, по-новому.
Многие средневековые путешественники, включая Марко Поло, подчеркивали, что арабы при постройке своих судов скрепляли детали при сборке корпуса не металлическими гвоздями, а тросом, сделанным из волокна кокосового ореха. Они свято верили: на дне океана находится огромный магнит, который "вытягивает" все железо из проходящих судов.
В поисках любых дополнительных сведений о традиционных конструкциях арабских судов Тим Северин направился в султанат Оман — небольшое государство на востоке Аравийского полуострова, имеющее славное морское прошлое. Во многих старинных книгах часто упоминаются "корабли из Омана" Оно и неудивительно — ибо здешние порты основаны ни много ни мало в IV тысячелетии до нашей эры. а самих оманцев издавна принято называть первыми навигаторами Индийского океана. Не менее важным было и го, что здесь еще могли оказаться живы старые традиции арабского кораблестроения, поскольку многострадальный Оман фактически вплоть до 1970 г. был закрытым государством и народ его жил почти так же, как и во времена основания ислама.
Тима Северина ждал здесь самый радушный прием. Он получил много исключительно полезных сведений об арабских судах и способах их постройки. Все старались ему помочь. В Маскате он был принят оманским министром культуры. Прием был чисто протокольным, но Тим успел коротко рассказать о своей затее. Каково же было его удивление, когда через две недели министр вызвал его к себе и сообщил "потрясающую новость": правитель Омана султан Кабус бен Саид отнесся к идее англичанина благосклонно и более того — готов взять на себя все расходы. "Я в тот момент подумал, — рассказывал впоследствии Тим Северин, — что, по крайней мере в Омане, "Тысяча и одна ночь" — вовсе не сказка!"
Министр выставил только одно условие, да и то в очень мягкой форме: он просил, чтобы датой начала экспедиции стало 23 ноября 1980 г. — день, в который должно было торжественно отмечаться десятилетие правления султана Кабуса. Это означало, что на постройку судна, снабжение его всем необходимым, комплектацию экипажа, прокладку маршрута и получение разрешений от правительств всех тех стран, куда предполагалось заходить, оставалось менее 15 месяцев!
И работа буквально закипела. Сделать проект в самые сжатые сроки согласился один из известнейших яхтенных конструкторов Колин Мьюди. В свое время именно он воссоздал для Тима Северина курагу монаха Брендана. Опытный инженер с богатейшей фантазией (кстати сказать, автор проекта брига "Роялист") с увлечением взялся за решение головоломной задачи.
Поскольку у арабов своего строительного леса никогда не было, нм исстари приходилось импортировать тик с Малабарского берега. Однако правительство Индии недавно (1979 г.) наложило запрет на вывоз тика и многих других видов древесины. По счастью, в перечень запрещенных к экспорту лесоматериалов, видимо, по недосмотру, не попала древесина аини, по основным свойствам вполне заменяющая ставший недоступным тик. Семь раз ездил Тим Северин в леса западной Индии, прежде чем удалось отобрать нужное количество деревьев. С помощью слонов вытащили 140 т бревен из леса, после чего уже самым современным способом они были отправлены в старинный оманский судостроительный центр — порт Сур.
Одновременно велись поиски мастеров, которые умели бы строить суда по-старому — с помощью кокосового троса. Этим способом еще недавно строились небольшие лодки, но технология постройки крупных корпусов, а в данном случае речь шла о 26-метровом судне, практически была забыта. Особую сложность представляло то, что следовало скреплять таким образом тесаные доски наружной обшивки, имеющие толщину более 70 мм. Нужных специалистов с трудом удалось найти на Лаккадивских островах, расположенных вблизи берегов Индии. Когда же выяснилось, что именно на этих островах судостроители времен Синдбада запасались и кокосовым тросом, самым разумным было последовать их примеру: Тим закупил 400 миль этого троса! (Технология изготовления его довольно необычна. Волокна из скорлупы кокосовых орехов выдерживают в воде, затем размягчают деревянными мушкелями: стальной молоток не годится, так как разбивает волокна; трос плетут непременно вручную, поскольку трос машинной выделки оказывается недостаточно прочным.)
Подготовительные работы начались 1 января 1980 г. Кроме десяти специалистов по работе с кокосовым тросом в ней принимали участие двенадцать оманских корабельных мастеров, а также несколько индийских плотников с Малабарского берега. Все делалось так, как и много веков назад — только вручную, только теми же старинными инструментами. Любопытно, что оманцы вырезали детали набора с помощью тесел, тогда как индийцы для той же цели предпочитали долота из мягкого железа; долотами же вырезались и все доски обшивки. Качество работы было таким, что когда мастера вытесали из целого ствола 18-метровую мачту, казалось, будто она выточена на гигантском токарном станке.
На строительной площадке непрерывно стоял стук мушкелей, раздавались глухие удары тесел. Времени было в обрез, и мастера скоро поняли, что нет смысла спрашивать у Тима Северина, когда необходимо закончить ту или иную работу: ответ его был всегда одни и тот же — сегодня. В результате его стали называть Сайид Аль Йом — Мастер-Сегодня!
Несколько слов об особенностях конструкции этого необычного судна. Привычного жесткого силового каркаса — набора, обтягиваемого обшивкой, оно не имело. Так, шпангоутных рамок не было вовсе. В плоскости каждого основного шпангоута в корпусе стояли три совершенно не связанные одна с другой части — средняя (с примерно метровыми днищевыми ветвями от ДП) и две бортовые — от скулы наверх, к палубе. Между этими частями оставался опять-таки примерно метровый разрыв. А в каждой шпации напротив этого разрыва ставился промежуточный — скуловой шпангоут: такого же мощного сечения такая же цельная деталь, не соединяющаяся ни с килем, ни с бимсами палубы. Благодаря этому отпадала надобность в жестком соединении частей набора друг с другом — в узлы. Вообще все, что было можно, вытесывалось из цельной заготовки. Так, из одного ствола вырезали могучую 15,6-метровую килевую балку, которая привела в восхищение Тима Северина: не оставалось сомнений в надежности судна с таким килем!
Строилось судно тоже "как-то странно" — мастера подгоняли и ставили одновременно и части шпангоутов и доски обшивки. По пазам между досками изнутри корпуса укладывался довольно толстый уплотняющий трос, после того соседние доски стягивались часто поставленными связками из тонкого кокосового троса. Сразу же после этого очередная доска крепилась ко всем шпангоутам — двумя связками к каждому...
Информация об изображении
«Мое судно ожило: я впервые услышал плеск волны о его борта», — сказал Тим Северин в день спуска
Люди трудились на совесть, невзирая на жару — температура доходила до 50°С. К июлю оставалось сделать последнее усилие перед спуском — герметизировать 20 000 просверленных, разумеется, вручную отверстий, через которые проходили тросы креплений. Изнутри эти отверстия, как и различные стыки, законопачивались кокосовым волокном, а снаружи — заделывались особой смесью извести и древесной смолы. Наконец, корпус промазали изнутри противогнилостным составом, в качестве которого было взято растительное масло, специальным образом подготовленное. Оманцы утверждали, что при регулярном "промасливании" деревянный сшитый тросом корпус может прослужить до ста лет.
«Мое судно ожило: я впервые услышал плеск волны о его борта», — сказал Тим Северин в день спуска
И вот наступил торжественный день спуска на воду. Представители многих племен, в том числе и населяющих далекие от моря внутренние районы Омана, рыбаки из прибрежных деревень, старые капитаны и молодые моряки из Сура и других портов — все они, одетые в яркие праздничные одежды, песнями и танцами приветствовали рождение нового судна, которому по личной просьбе султана было дано имя "Сохар" — так назывался широко известный в средние века шумный арабский портовый город, который, кстати, по преданиям считается местом рождения Синдбада-морехода (на современных картах значится Эс-Сохар).
Собственно постройка "Сохара" от момента закладки заняла 165 дней. Самое время напомнить, что по оценкам скептиков на это следовало запланировать три года...
Первым добровольцем оказался молодой капрал оманской полиции Хамис. Легко поднявшись на борт "Сохара" (это было уже в Маскате, куда судно перевели для достройки и вооружения), одетый в безукоризненно отглаженную форму полицейский лихо отдал честь Тиму и представился, рявкнув: "Хамис, сэр!" После чего, широко улыбнувшись, добавил: "Хочу плыть с вами". Сопротивляться его напору было абсолютно невозможно, и хотя, строго говоря, моряком он не был, с него и начали список экипажа. Затем один за другим появились семеро оманцев, имевших за плечами опыт плаваний. Один из них оказался даже офицером военно-морского флота. Беда была в том, что и его звали Хамис. Чтобы различать их, обоим дали прозвища: Хамис-полицейский и Хамис-моряк. Остальные десять членов экипажа "Сохара" были европейцами. Это были трое ученых — морских биологов, двое опытных водолазов, радист, кинооператор, гидроакустик, фотограф Брюс Фостер и товарищ Северина по предыдущей экспедиции художник Грондур Патурсон. И, наконец, появился Шенби. На судне не хватало кока, об этом несколько раз объявляли и в последний момент он пришел. Это был перс — человек неопределенного возраста и подозрительно неопрятного вида Конечно, брать его явно не стоило, однако времени на размышления не оставалось. В виде блицэкзамена ему поручили срочно сготовить обед. Без всякого энтузиазма, но довольно быстро он приготовил тушеное мясо с овощами и острым соусом. Это блюдо никто не рискнул бы назвать вершиной кулинарного искусства, но оно было съедобно, а главное — все были голодны. Как выяснилось позже, экипаж целый месяц был обречен есть именно это блюдо — ничего другого Шенби готовить не умел и не хотел.
Наконец, 23 ноября на главной пристани Маската собралась огромная толпа провожающих. После красочной церемонии прощания "Сохар" медленно отвалил от стенки. Огромный грот наполнился ветром, путешествие по пути Синдбада началось.
Прошла неразбериха первых дней. "Сохар" попал в зону северных индийских муссонов и уверенно шел по Аравийскому морю со вполне приличной средней скоростью 4 уз.
День на судне начинался с неторопливой молитвы оманских матросов. Затем следовал опять-таки неторопливый завтрак, основным блюдом которого был поджаренный хлеб — это не мог испортить даже Шенби! Однако он настолько медленно управлялся со сковородой, что тот, кто не пришел завтракать первым, поневоле начинал путать завтрак то ли с "полдником", то ли с обедом.
Пройдя первые 300 миль, Тим Северин решил попробовать определяться так, как это делали средневековые арабы — не по солнцу, а по звездам. Кстати сказать, выяснилось, что некоторые члены экипажа "Сохара" пользуются древними арабскими названиями звезд, обозначая ими и главные румбы компаса. Основной навигационный инструмент арабов поражал своей простотой. Это была прямоугольная деревянная дощечка; через ее центр был пропущен шнур с завязанными на нем узелками. Немного потренировавшись с одним из оманцев, Тим Северин научился измерять угол положения Полярной звезды над горизонтом довольно точно: вычисленная по его измерениям широта местонахождения "Сохара" отличалась от вычисленной по секстану не более чем на 30 миль! Долготу средневековые арабы определять не умели, да это им и не требовалось: прибрежные маршруты на Восток пролегали так, что арабские капитаны ориентировались по очертаниям берегов и по счислению — учитывая время перехода и примерную скорость.
Единственной, если не говорить о коке, неприятностью, обнаружившейся в море, оказалось зловоние, исходящее от конструкций судна. Это был отнюдь не сказочный сероводород, который являлся, скорее всего, продуктом деятельности бактерий. У всех начались головные боли, появились жалобы на горло, однако хуже всего, что в числе пострадавших оказалась рация: она постепенно выходила из строя — посылаемый ею сигнал становился все слабее...
Тим Северин опасался, что европейцы понемногу начнут скучать: все они, как на подбор, были молодыми деятельными людьми, а тут — никаких событий, теснота, монотонность благополучного плавания и главное — ужасная кухня Шенби. Насчет оманцев никаких опасений не возникало: они очень легко приспособились к ритму жизни на борту "Сохара". Они часами о чем-то беседовали, пели протяжные национальные песни, подолгу занимались подготовкой снастей и рыбной ловлей, а главное — дремали. Спать они могли когда угодно, растянувшись на любом свободном участке палубы и накрыв размотанным тюрбаном лицо. Однако, когда появлялась какая-нибудь работа, они сразу же с энтузиазмом, энергично принимались за дело.
Обычай оманских моряков сопровождать тяжелую работу ритмичными напевами вскоре привился и среди европейцев. Это очень обрадовало капитана, поскольку могло служить явным знаком того, что столь разнородный экипаж становится коллективом.
В середине декабря впервые пристали к берегу: это был маленький индийский островок Четлат. Первая же настоящая стоянка была в Бейпуре — небольшом, но шумном портовом городке вблизи крупного индийского порта Кожикоде. По обшему требованию Шенби был списан на берег: предчувствуя это, он еще неделей раньше "ушел в отставку", предоставляя другим делать его работу и потихоньку воруя пищу. Его заменил индиец Ибрагим — государственный служащий, которому надоело торчать в конторе. Он никогда поваром не работал, но его "испытательный" обед был единодушно оценен высшим баллом. Так на борту "Сохара" появился первоклассный кок!
Здесь решено было заказать новый комплект парусов. Тим Северин приготовил нужные эскизы и с помощью одного из матросов разбил плаз — вычертил контуры парусов в натуральную величину прямо на береговом песке. Пока тридцать местных мастеров там же на берегу вручную шили их (на что ушло около тонны парусины), в жизни некоторых членов экипажа "Сохара" произошли немаловажные события. Все началось с лучшего матроса — Мусалама. В один прекрасный день он по старой традиции арабских моряков попросил у капитана — Тима Северина — разрешения на женитьбу. Оказалось, что женитьба на девушке из Бейпура издавна считается хорошим тоном. Разумеется, капитан не возражал, по наивности полагая, что ничего больше от него не требуется. Он был очень удивлен, когда Мусалам после бурного изъявления благодарности попросил у него довольно крупную сумму на подарок семье невесты. Как выяснилось, это тоже входило в традицию. Северин, питающий, как мы знаем, особое уважение к традициям, деньги дал. Конечно, он не мог и предположить, что в течение последующих семи дней придется повторить всю эту процедуру еще шесть раз.
Итак, в результате "Сохар" покинул Бейпур с начисто отдраенным корпусом, запасным комплектом парусов ручной работы и семью счастливыми свежеиспеченными мужьями в составе экипажа!
Вскоре, 2! января !981 г., с борта "Сохара" вновь увидели землю — цветущий остров Шри-Ланка, когда-то известный как Цейлон. По мнению Тима Северина, именно этот остров описан в одной из версий седьмого путешествия Синдбада. Где-то здесь его взяли в плен пираты и продали в рабство торговцу слоновой костью. Тот заставлял несчастного моряка каждый день ходить в лес и убивать слона, чтобы забрать его бивни. В конце концов слоны показали Синдбаду свое, кладбище, чтобы он смог добывать слоновую кость, не убивая их. Судя по тексту "Тысяча и одной ночи", Синдбад побывал здесь дважды. Он рассказывал, что местный властелин разъезжает на огромном слоне. Команда "Сохара" имела случай убедиться в том, что эта традиция жива: они видели красочную праздничную процессию, в центре которой возвышались слоны. Во время второго путешествия Синдбад попал на этом же острове в долину алмазов, чудом спасся от стороживших ее змей и вернулся домой с карманами, набитыми драгоценными камнями. На Шри-Ланке алмазов, в отличие от змей и крокодилов, нет, однако здесь добывают (и экспортируют) рубины, топазы, голубые сапфиры.
Во время стоянки в шриланкийском порту Галле в составе экипажа "Сохара" произошли некоторые изменения: один фотограф заменил другого, добавился врач. Все было подготовлено к броску через Индийский океан.
Северин рассчитывал попасть в зону попутных юго-западных муссонов, чтобы с их помощью побыстрее достичь Суматры. Однако, вопреки всем данным, муссонов почти не было. Через три недели после выхода из Галле "Сохар" находился лишь немногим больше, чем на пол-пути, — в 700 милях от индонезийских берегов. Стали подходить к концу запасы пресной воды, ее потребление пришлось строго ограничить. Все старались как можно больше находиться в тени, однако на этих тропических широтах даже громадные паруса "Сохара" тени давали очень мало. В начале марта прошел дождь: весь экипаж был поднят по авралу — собирали дождевую воду, сливали ее в цистерны.
День 18 марта экипаж "Сохара" назвал "днем акул". Примерно в полдень судно окружил косяк рыб, похожих на крупную макрель. Естественно, все бросились ловить рыбу. Когда же тащили очередную — уже седьмую макрель, из воды неожиданно выпрыгнула метровая акула и, схватив рыбу, скрылась в глубине, оборвав леску. Мореплаватели стали свидетелями стремительной атаки: не меньше двух десятков акул врезались в косяк макрели. Хамис-полицейский отхватил кусок рыбы, насадил его на крючок и не успел бросить его за борт, как приманку схватила хищница.
Это был ад кромешный! На палубу падали акула за акулой. Извиваясь, они с силой ударялись о палубу, как огромные сверхмощные пружины, и хватали зубами все, что могли достать. Акульего мяса тогда запасли даже больше, чем нужно: ведь за какие-то 20 минут поймали 17 акул.
Через пять дней после этого эпизода с акулами чуть было не погиб новый фотограф Ричард. Это был огромного роста флегматик, постоянно бродивший по палубе с камерой наготове и абсолютно пренебрегавший опасностями, которые в изобилии подстерегали его повсюду. Он непременно спотыкался об одну и ту же крышку люка. Присев, он тут же вскакивал и бежал ловить свою соломенную шляпу, сбитую какой-нибудь снастью.
Если он ставил на палубу кружку чая, это значило, что через секунду он будет доставать ее из шпигата... Так вот, однажды бесстрашный Ричард захотел сфотографировать заштилевший "Сохар" с моря. Поскольку никакого тузика на судне не было, он решил применить свое последнее изобретение; бамбуковый шест с привязанным к верхушке фотоаппаратом. Он спокойно спустился в воду, разумеется, и не подумав обвязаться страховочным тросом, взял шест и отплыл на спине уже метров на сто, выбирая позицию поэффектнее, когда неожиданно подул бриз. Все находившиеся в этот момент наверху в ужасе закричали: "Ветер! Ветер!", но увлеченный любимым делом фотограф не обращал на опасность никакого внимания. На "Сохаре", чтобы замедлить ход, быстро спустили все паруса, но ветер погнал высокобортное судно довольно быстро, и Ричарду лишь с большим трудом удалось доплыть до спасательного конца, который всегда тянулся за кормой. Его едва живого вытащили наверх. На какое-то время он стал чуть более осторожным.
5 апреля боги, наконец, сжалились над "Сохаром". Задул юго-западный муссон, судно, до того кружившее посреди океана, наконец-то, начало заметно продвигаться в сторону Суматры. И тут случилась авария. Рано утром ветер вдруг резко изменил направление. Налетевшим шквалом 23-метровый рей ударило о грот-мачту и так, что он разлетелся на три части. Команда спокойно принялась ликвидировать последствия: к самому длинному из обломков привязали запасную бизань-мачту и вскоре снова поставили парус, однако грот тянул заметно хуже, скорость "Сохара" уменьшилась на треть...
К 15 апреля неуклюжий парусник, словно сошедший с иллюстраций к древним арабскими сказаниям, оказался у входа в Малаккский пролив — океанский коридор, по которому проходит путь из Среднего Востока на Восток Дальний. Глазам потрясенных мореплавателей предстала целая колонна — около десяти супертанкеров, доставляющих в Японию нефть. В ту же минуту хлынул дождь, скрывший огромные суда. Тим Северин почувствовал себя, как слепой пешеход, ступивший на оживленную проезжую часть городского проспекта, однако все обошлось благополучно: очевидно, вахтенные на танкерах видели "Сохар" на экранах своих локаторов...
На 55-е сутки перехода "Сохар" вошел в порт Сабанг. Суматру в древности называли Страной Золота. Говорят, ее правитель когда-то был настолько богат, что мог позволить себе ежедневно бросать в дворцовый бассейн слиток золота. Однако золото золотом, а эта страна наводила ужас на средневековых арабских путешественников: считалось, что здесь обитают кровожадные людоеды. Только благодаря смекалке, Синдбад не стал их жертвой!
В лесу матросы "Сохара" отыскали ровное и высокое дерево, из которого вышел превосходный новый грота-рей. Гавань Сабанга оказалась для морских биологов настоящим Эльдорадо: они собрали здесь множество драгоценнейших образцов флоры и фауны.
В начале мая "Сохар" снова вышел в море. Путь лежал через Малаккский пролив в Сингапур.
Молва о путешествии Тима Северина по этим обитаемым водам намного обогнала "Сохар". Когда парусник подошел к Сингапуру, судно встретил лоцман. В белоснежной форме, держа в руках лоцию и переносную рацию, он легко вскарабкался на борт "Сохара" и торжественно представился Тиму, однако тут же несколько сник, увидев вместо штурвала трехметровый румпель и узнав, что никакого механического двигателя на судне нет.
На берегу экипаж "Сохара" ожидала торжественная встреча, которая сопровождалась китайскими и малайскими церемониями, национальными песнями и плясками. Однако долго задерживаться здесь было нельзя, так как следовало быстрее начать заключительную часть плавания, чтобы успеть использовать сезонные ветры (сначала северо-западные, а потом юго-западные) и успеть пройти Южно-Китайское море до начала сезона тайфунов.
Судно шло по древним морям, которые арабы называли морем Кундран и морем Канхай. Как гласят древние арабские тексты, из семи морей на пути в Китай эти два всегда считались самыми опасными, так как здесь моряков подстерегали сильнейшие штормы — тайфуны. В первые четыре дня перехода погода была хорошей. Мореплаватели почему-то сразу уверились, что и на всем их пути к Гуанчжоу будет так же. Однако уже перед рассветом пятого дня на судно обрушился шквал. На первый взгляд, он не был слишком сильным. Никто особенно не забеспокоился: ведь "Сохар" выдержал за предыдущие месяцы не один такой натиск ветра! Но этот шквал не кончался, а все набирал силу — превратился в ураган. Такелаж застонал. Тревожный скрип пробежал по всей длине судна. "Сохар" накренился, на секунду показалось, что он сейчас перевернется, но вот с оглушительным треском разорвался грот, и судно выпрямилось. Поврежденный парус буквально сорвали вниз — и вовремя, потому что с запада уже надвигались предвестники нового удара — штормовые облака, клубящиеся, как дым огромного пожара. Пронесся новый сильнейший шквал, вскоре налетел следующий, за ним еще одни.
За этот страшный день "Сохар" один за другим потерял все паруса — они были разорваны в клочья!
Далее события развивались следующим образом: 16 июня налетели два шквала, 17 — три, 18 — четыре, 19 — два и 20 — один. Хотя цена была и высока, но благодаря этим ударам попутного ветра судно неуклонно двигалось к цели.
Авралам не было конца: все сидели на палубе и чинили паруса. За один из этих штормовых дней прошли 90 миль, за следующий — 110; тогда же был установлен и абсолютный рекорд — 135 миль!
25 июня израненный, но выдержавший все испытания "Сохар" благополучно вышел из полосы шквалов, а еще через два дня вахтенный "Сохара" увидел китайский берег — гору Даваншан, которая всегда служила маяком для арабских мореплавателей, идущих в Гуанчжоу — Ханфу. Когда-то арабы и другие иностранцы в таких количествах приезжали сюда скупать фарфор и шелк, что китайским властям пришлось учредить здесь едва ли не первую на Востоке специальную таможенную инспекцию.
Прошло еще двое суток — и вот "Сохар" вошел в Гуанчжоу (Кантон). Как потом стало ясно, он опередил первый сезонный тайфун всего-навсего на 48 часов.
Когда пришла очередь Тима Северина выступить на церемонии встречи, он, по его словам, почувствовал сожаление. О том, что это — последний раз, когда весь экипаж "Сохара" собран вместе. О том, что "Сохар", так хорошо сослуживший свою службу, уже не будет бороздить тропические моря, — его отбуксируют обратно в Оман и выставят на обозрение. О том, что окончен славный путь, который удалось совершить лишь благодаря энтузиазму и сотрудничеству людей из разных стран. О том, что окончилось восьмое путешествие Синдбада-морехода,. в роли которого выступал он сам.