В хлопотах пролетела длинная сибирская зима, все свободное время уходило на подготовку к путешествию. А путешествие предстояло серьезное и длительное. Часть маршрута (от порта Осетрово до Якутска) была пройдена прошлым летом, осталось еще больше половины — около двух тысяч километров — до бухты Тикси (бухты Встреч, бухты Пристанищ, как называют ее якуты). На карту наносились направления ветров, колебания уровня воды, отмечались заповедные места, стоянки древних людей, места новостроек, пороги, мели, заброшенные мельницы, избы охотников и рыболовов и многое, многое другое.
Когда, казалось, все уже было готово, в голову пришла мысль, что на надувной резиновой лодке весь маршрут пройти не удастся. Ведь порт Тикси стоит на берегу океана, вдали от устья Лены. Да и сама Лена здесь скорее походит на океан, чем на реку. Двухсотдвадцатикилометровый разлет рукавов, двадцативосьмиметровые колебания уровня воды, штормовые ветры, огромные волны, — все это наводило на размышления.
И в планы была внесена поправка — начать путешествие на лодке, а закончить на плоту. Точку, в которой произойдет смена судна, решено было определить на месте. А пока в рюкзак был уложен многожильный стальной тросик для вязки бревен и металлические узлы для рулевого управления и гребли.
Надувная лодка «Лена» подверглась некоторым переделкам. Грузовой отсек, который раньше был приклеен к корме лодки наглухо, стал прицепным, парус принял более рациональные размеры, появилась дополнительная рейка жесткости в такелаже.
Но главное отличие от условий прошлогоднего плавания (см. №16) состояло в том, что нынче в путешествие я отправлялся один.
20 июня 1968 г. (кстати, в этот же день тронулись в путь и в прошлом году) поездом «Красноярск — Лена» я отправился к исходной точке плавания — от станции Лена до Якутска оно проходило на теплоходе.
В Якутск прибыли в полдень. Свежий северный ветер срывал пену с крутых волн и гнал их к причалу. Огромные краны ворочали длинными стрелами, вереницы барж теснились у пирса, пароходы и катера всех марок сновали в прибрежной портовой полосе.
Мне предстояло уйти из этого шумного и оживленного места на песчаную косу, что была чуть заметна в теплом июньском мареве, чтобы там собрать и подготовить к плаванию свою лодку.
Я даже не съездил в город, времени у меня было не так уж много, и все необходимое купил в портовых магазинах, ларьках и киосках.
Резиновая лодка, рыболовные снасти, парус, продукты и вещи — груз у меня получился довольно весомый. Как мне добраться до этой косы?
Выручил шофер автопогрузчика. Момент, и рюкзак с лодкой уже прыгали в ковше подъемника. На берегу я накачал лодку, прикрепил грузовой отсек, установил парусный такелаж, привинтил мачту. На этот раз грузовой отсек я выкроил из камеры «ЗИЛа» с приклеенным дном и торцом. По обеим сторонам отсека и лодки вклеил пары резиновых колец (типа уключин), в которые вставил две жерди. Жерди делают соединение достаточно жестким. Крайние кольца отсека и лодки дополнительно соединил шнуром.
Пока я готовил лодку и раскладывал вещи, к берегу подошла плоскодонка, управлял которой обросший рыжей щетиной рыбак. В лодке стояли две бочки, наполненные рыбой, но никаких снастей я не заметил.
Снасти? А вот они. Артамонов (так звали рыбака) снял фуражку и отколол два маленьких крючка, обмотанных тонкими темно-красными перышками.
— Мушки, — пояснил он, — «пальмерой» зовутся. Перо с шеи молодого петуха. Именно молодого. Другие не пойдут.
— И это все?
— Да. Чтобы наловить хариусов. А для тайменей — вот. И он протянул мне коробочку. В ней лежали две бронзовые блесны с якорьками.
Я показал ему свои снасти. Он равнодушно перекладывал всякие блесны, обманки и задерживал внимание лишь на крючках. Пробовал остроту жала на ногте.
— Не доверяю я этим принадлежностям. Ненадежные. Грубые. Вот, возьми одиу мушку. Сослужит службу. Будешь вспоминать. А крючки у тебя хорошие. Жаль, у нас их почти не бывает.
Я дал Артамонову треть своего запаса, у меня крючков было около сотни. На рыбалке мне всегда не везет, но на этот раз я был вознагражден за все прошлые неудачи. Мушка, подаренная Артамоновым, оказалась для рыбы столь лакомой приманкой, то заглатывалась уже у поверхности воды. И больше всего шел на нее хариус. В первое же утро, когда я попробовал ловить на «мушку», в ведре плескались 34 хариуса. Рыба жареная, соленая, сушеная и вяленая не выходила из моего рациона до конца плавания. Правда, у самого устья Лены «мушка» обломилась, но все же поймал я на нее не менее 1000 хариусов.
Памятным было первое утро в палатке на берегу реки. Проснувшись, выкупался в чистой, обжигающей тело ленской воде, растерся махровым полотенцем. Забросил удочку, и вдруг...
Что это? Из воды, по всей береговой линии, стремительно выплывают странные проворные создания, чем-то напоминающие скорпионов. Их десятки, сотни, тысячи... нет, их целые миллионы! Словно по команде, все враз устремляются на берег. Оторопевший, слежу за этим грандиозным нашествием. А массы подводных жителей осаждают и осаждают берег, где они сразу становятся неуклюжими и медлительными, но упорно продолжают двигаться вперед. Миновав узкий песчаный пляж, они направляются к стеблям луговой травы. И вот трава зашевелилась, закачалась во все стороны. Водяные скорпионы по три, по пять забираются на каждый стебель и замирают в оцепенении. Кажется, все они умерли.
Но когда стало изрядно припекать солнце, трава вновь зашевелилась. Побелевшие и высохшие на солнце панцыри скорпионов вдруг начали лопаться, и на «свет божий» стали выползать зеленые стрекозы. Прошел час или два, и весь берег закружился в вихре шелестящих крыльев. Стрекозы взмыли в нёбо и стали совершенно неуловимыми.
Пораженный увиденным, я едва вспомнил про свою удочку. Вытащил. На крючке висел уставший хариус.
Очень часто на просторах Лены я встречал плоты — потомственные витимские плотогоны сплавляли лес в Тикси. Впечатляющее это зрелище, когда по огромной реке скользит вниз километровая связка первоклассного корабельного леса. На плоту стоят две-три избушки. Из печных труб к небу тянутся голубые дымки. Между домиками на коротких сваях проложены дощатые тротуары. Настоящий плавучий городок, в котором течет размеренная и спокойная жизнь.
Недалеко от Жиганска в русле Лены теснятся острова. Острова большие и малые — сорок четыре брата. С пологими и отвесными берегами, многочисленными озерами и протоками, с сухими светлыми лесами и непролазными чащобами — это настоящий рай для диких оленей, волков, медведей, многочисленной дичи! Появившись на каком-либо острове, чувствуешь, что попал в перенаселенное лесное царство. А какие здесь замечательные озера, с массой рыбы, серебристыми ондатрами... И всюду пьянящий воздух, настоенный на июльском тепле и дыхании лесов. Право, не хотелось уходить из этого островного рая. Но величавое течение Лены звало вперед.
На пятые сутки плавания подул теплый ветер, небо потускнело и опустилось, пошел длительный дождь. Я причалил у одинокого беленького домика бакенщика, который стоял на высоком травянистом берегу среди оранжевых сосновых стволов.
Радушный хозяин посоветовал мне дальше сплавляться на плоту, потому что «река пойдет широкая, ветры все больше встречные, волна высокая и хлесткая». Даже предложил свою помощь. На следующий же день на моторке мы пригнали к берегу шесть девятиметровых бревен диаметром 50—60 см, связали их, сделали дощатый настил, прибили бортики, соорудили мачту, установили гребь и руль.
Как правило, на плотах ставят две греби — на носу и в корме. Но я был один и поэтому на корме поставили руль. Лопасть руля крепилась к вращающемуся вертикальному стояку зажимным болтом, но так, чтобы в случае зацепа за дно она могла свободно откинуться кверху. Чтобы повернуть плот, например, направо, я поворачивал руль влево и подправлял ход плота гребью.
Размеры плота были близки к классическим, т. е. длина плота равнялась трем его ширинам. При таком соотношении плот будет наиболее остойчивым, «быстроходным» и маневренным.
Все вещи перебазировали на новую палубу, лодку привязали за корму плота. При сильном встречном ветре, чтобы уменьшить или даже свести на нет влияние парусности, я спускал в воду комель срубленной разлапистой ели, который тащил плот вперед наперекор всем ветрам.
Ветви, которые торчали над водой, я срубил. На прощанье бакенщик подарил мне комплект трехвольтовых батарей четырехсотчасового беспрерывного действия, и, как только заходило солнце, на мачте плота зажигалась электрическая лампочка.
Плыву я однажды у самого берега, выбираю место для ночлега. Вдруг послышался мелодичный перезвон струн, показался костер, дым. Вокруг костра сидели люди — геологи из «Ленской экспедиции», искавшие на старых берегах Лены месторождения нефти.
Как-то неожиданно закончилась длинная вереница островов, плот вырвался из межостровных лабиринтов на речной простор. Не стало видно земли ни слева, ни справа, ни спереди до самого горизонта — вода и вода. Плот плавно покачивался на огромных невидимых волнах. Казалось, что он стоит на месте, потому что не на чем было остановить взгляд, чтобы увидеть течение. Только там, где на холодном темном дне лежали гигантские обломки скал, вода бугрилась и расползалась широченными пенистыми кругами.
Много дней подряд рядом с плотом плывет огромное количество самых разнообразных насекомых, которые не смогли рассчитать своих сил, пустившись в перелет реки. Насекомые казались совершенно бездыханными, но тотчас оживали, когда им случайно удавалось выбраться на какой-нибудь плывущий предмет.
Числа с 10 июля моими постоянными спутниками стали густые холодные утренние туманы. Непроглядная молочная пелена медленно ползла вдоль реки, и только остроконечные верхушки самых высоких елей торчали над ней черными призраками. Я всегда просыпался в подавленном настроении. Откроешь глаза, и кажется, что все, пришел конец хорошей погоде и вот-вот начнется длительный обложной дождь. Но приземные облака всегда предвещали ветренный солнечный день. Выходило солнце, зажигало верхушки елей, туманы лениво поднимались вверх, рассеивались и бесследно исчезали.
Чем дальше на север плыл плот, тем меньше и меньше становилось растительности на берегах, тем яснее вырисовывались очертания гор. На многих из них уже лежал снег. Отраженные от снежных вершин солнечные лучи часто, особенно в полдень, рождали обманчивые миражи. И тогда казалось, что массивы гор плывут по воздушному океану, как блистающие айсберги.
Все отчетливее чувствовалось дыхание Ледовитого океана. Утрами стал появляться иней, мерзлая трава была хрупкой, ломкой. А кустарники и крючковатые деревца, покрытые инеем и пронизанные солнечными лучами, выглядели сказочными 6укетами цветов. Вот уже который день русло реки заметно сужается между монолитными скалистыми берегами. Напор воды достигает колоссальной мощи, течение делается стремительным, а движение плота похоже на полет стрелы.
Осталось позади село Булун. 16 августа по небу быстро понеслись оранжевые тучки, которые к середине дня потяжелели, потемнели, и из них повалил снег. Плот вошел в зону Хурулахских гор, которые Лена разрезает узким, почти прямолинейным потоком, течение здесь быстрое, постоянно меняющее направление, с водоворотами. Горная гряда уходила в серое небо, и часто глаз не мог отличить ее заснеженных отрогов от облаков и туманов. Ветер вырывался из ущелий, бросал в темные волны тучи снега, заметая все вокруг, и казалось, что это не каменные столбы маячат в пурге на горных склонах, а ожившие якутские боги отплясывают свой безумный «йохарь».
С началом ненастья я хотел было пристать к берегу и там переждать его, но ветер на берегу оказался гораздо злее. Могучими вихрями он носился по прибрежной полосе, рвал воду, каменные крошки, пыль и все это бросал мне в лицо, а потом схватил палатку и готов был унести ее вместе с плотом. Я решил отойти от берега и отдаться на волю течения.
Снег долго не продержался. К ночи ветер стих, тучи исчезли, вызвездило, ударил легкий морозец. А утром поползли густые туманы, вышло солнце и снег растаял. И снова стало тепло, как летом. Недалеко от устья Лены, прямо посередине реки, простерся к небу одинокий каменный исполин. Огромная гранитная глыба высотой метров в 30 стала на пути могучей реки. Это остров Столб, как он обозначен на картах, или Тит-Арынский столб. Так называют его моряки и местные жители.
Сразу за Тит-Арынским столбом берега Лены уходят друг от друга, река разливается на неимоверную ширину. Местность равнинная, с безлесными и болотистыми берегами.
Началась обширная дельта Лены, в рукавах и протоках которой не мудрено затеряться не только одинокому путнику, но даже и кораблю. И здесь случилось то, чего я больше всего опасался. Я заблудился. Попал вместо Былновской протоки, которая ведет в Тикси, в Профимовскую. Спокойно плыл около пяти часов. А потом мне показалось подозрительным долгое отсутствие пароходных сирен. Как бы далеко я ни шел от фарватера, сирены всегда были слышны. Пришлось выбраться на берег, собраться с мыслями. Сориентировался по карте и по едва уловимым признакам понял, какую допустил оплошность. С плотом теперь придется расстаться. О том, чтобы на лодке идти против течения под парусом и. при таких волнах, не могло быть и речи. Оставалось собрать самые необходимые вещи и шагать пешком к берегу протоки, ведущей в Тикси. Для этого нужно было хорошо отдохнуть и выспаться. Между двух огромных валунов выбрал ровную площадку и затащил туда лодку. Набрал сухих дров. Развел костер.
Рано утром я собрал лодку, упаковал вещи и двинулся на восток. Обжитый, ставший родным плот остался сиротливо лежать на каменистом берегу.
Лишь поздним вечером вышел я к протоке. И сколько радости было, когда спешащий с верховий теплоход, увидев на берегу костер, расколол воздух тяжелым и низким приветственным гудком. Десятки разноцветных огней сверкали и плыли справа от меня, теряясь за валунами и скалами, а когда выходили на открытое место, искрились и плескались в раскачавшейся волнами реке.
На следующий день проснулся я поздно, дала знать усталость пешего перехода. Могучие темно-серые волны шлепались о безлюдный берег, серое небо опустилось почти до самой земли. Тянул северный ветер. На берегу не было ни единого бревнышка, плот вязать не из чего. А на лодке идти нельзя — не простит такой дерзости суровый Ледовитый океан.
Отпуск мой подходил к концу, а от дома меня отделяли тысячи километров. Нужно было спешить.
К счастью, в полдень к моей стоянке подошел морской катер, и уже через несколько часов мы вышли через Быковскую протоку к просторам океана. Ослепительно сверкали на солнце армады льдов, то подступая к берегу, то отходя от него. По берегу громоздились сопки, совершенно голые. Ни деревца, ни травинки. Тишина и безлюдье. Только гравий да лед шуршат в прибрежной полосе, и какие-то огромные черные птицы угрюмо парят над этими беспредельными просторами.
Катер повернул вправо и вышел в бухту Тикси. Вот она, знаменитая бухта Встреч, знаменитое место Пристанищ. Огромным языком океан врезался в сушу, которая почти круглый год защищает его от штормовых ветров. Но зимой здесь все-таки иногда беснуется пурга с ветрами в 30—40 м/сек. Скрывается тогда поселок под снегом, утопает в нем с крышами и даже трубами.
В бухте Тикси есть еще одна бухта поменьше, с причалом для пассажирских судов.
Нам пришлось стать на рейде, так как до причала было не добраться. Ветер с полюса нагнал лед, плотным шуршащим ковром забил бухту. Часа через два лед снова угнало в океан.
В обратный путь я пустился на самолете, 22 августа уже прибыл домой. И не верилось, что всего три дня назад я был на северном побережье Сибири. Казалось, что это не я плыл под парусами, не меня тянули против ветра мохнатые ели, не меня жалили тысячи комаров, не я видел огромные пространства и красоты Сибири. Казалось, что я прочитал удивительную сказку и теперь сижу и не могу понять, где явь, а где вымысел.
Трудное было путешествие, а вот вспоминается хорошо.