Глава из книги «Опасности пучин или описания кораблекрушений и приключений на море» (Лондон, 1855 г.) в сокращенном изложении по переводу Д. В. Соловьева.
В ноябре 1780 г. бриг «Св. Лаврентий» вышел из Квебека в Нью-Йорк. Это большое судно по причине спешки во время постройки и снаряжения оказалось совершенно не пригодным для плавания в осенний период, изобилующий штормами, и противостояния всем тем опасностям, которые подстерегают на море. Текло оно столь сильно, что с первого же дня по выходе приходилось безостановочно качать помпу.
Погода была чрезвычайно холодная, ветер — довольно свежий, попутный. Вскоре бриг оказался, на траверзе острова Антикости, неподалеку от устья реки Св. Лаврентия. Здесь ветер переменился на противный, и паруснику пришлось лавировать между островом и берегом в течение долгих четырех дней. Течь между тем увеличивалась. Работали уже на двух помпах — днем и ночью. По мере того, как судно относило к северу, его все теснее окружали льдины, вскоре их пришлось расталкивать шестами. Команда «Св. Лаврентия», как выяснилось, знала свое дело плохо и не годилась для работы в таких тяжелых условиях, а капитан, не протрезвлявшийся даже на короткое время, заперся в каюте, хотя потребность в его морском опыте делалась настоятельной: ветер крепчал и постепенно достиг силы шторма.
В первых числах декабря измученная команда отказалась работать на помпах, хотя в трюме было уже 4 фута воды. Матросы объявили, что предпочитают пойти на дно, чем надрываться, качая воду, без малейшей надежды на успех. Как они полагали, рассчитывать на сохранение судна не приходилось. Однако усиленными уговорами и, главным образом, раздачей по пинте вина каждому кое-как удалось убедить их возобновить работу.
Шторм усиливался. Лед стал нарастать на бортах, затрудняя движение судна, надо было спешно скалывать его, но это уже превышало возможности людей. Положение, и без того опасное, осложнялось еще и тем, что вокруг были многочисленные рифы, разглядеть которые стало невозможно, поскольку повалил густой снег.
Высота волн была такова, что они грозили захлестнуть отяжелевшее судно. Это и произошло 5 декабря. Огромная волна, пришедшая с кормы, проломила крышки люков, залила кормовой кубрик и смыла капитана с койки, в которую он залег, как только начался шторм. Удар оказался настолько силен, что сдвинулся ахтерштевень. Попытки заткнуть образовавшиеся около него щели остались безуспешны — вода стала прибывать все с большей скоростью. Команда, видя тщету своих трудов, в отчаянии предоставила судно судьбе — бросила помпы. Когда же по прошествии некоторого времени опомнились и попытались качать снова, помпы оказались забиты льдом и замерзли. Бриг начал, наполняясь водой, погружаться, но... не затонул, хотя все ждали этого с минуты на минуту. Тут вспомнили, что трюмы загружены лесом! Только по таковой причине судно оставалось еще на плаву.
Надежда на спасение снова затеплилась в душах моряков. Если удастся дойти до любого ближайшего острова — они спасены! Однако возникшую было надежду разрушил сам капитан, который заявил, что северо-восточный берег, около которого они, судя по всему, находятся, недосягаем из-за сплошной гряды рифов...
Чтобы уменьшить крен, шли курсом чистый фордевинд, хотя это давалось с большим трудом: бриг, по палубе которого гуляли волны, плохо слушался руля. Рулевого привязали, чтобы его не смыло за борт. Полагали, что бриг находится между островами Магдалены и проливом Кансо — недалеко от острова Сент-Джона. Выход был один — искать проход между рифами и выбрасываться на берег, уповая на то, что это окажутся не неприступные скалы. Снегопад, однако, продолжался, видимость была очень плохая.
Появились чайки и другие птицы — верный признак близкой земли. Попытались перебрасопить фока-рей, но это оказалось невозможным, так как снасти намертво замерзли в блоках. Тем временем уже и цвет воды переменился, что свидетельствовало об уменьшении глубин. Каждую минуту судно могло удариться о камни, а берега по-прежнему не было видно. Все приготовились к худшему. Один из немногих пассажиров м-р Прентис — мичман, имевший поручение доставить в Нью-Йорк срочные депеши, прикрепил их к поясу (а слуга его спрятал на себе 150 гиней).
Около часу дня стало светлее, и примерно в 9 милях вдруг открылась земля. Вид ее вызвал поначалу большую радость, которая, однако, вскоре же рассеялась. По мере того, как бриг подходил ближе, сердца моряков со страхом сжимались — все яснее становилось видно, как волны с пеной разбиваются об ужасные рифы. Зрелище это могло устрашить и храбрейшего!
Против всех ожиданий, судно благополучно прошло сквозь ревущие валы — перевалило через рифы, не прикоснувшись к ним, хотя и приняло при этом много воды. Первая большая опасность осталась позади, но неуправляемый бриг по-прежнему несло на берег, и могло разбить о прибрежные камни. Земля становилась все ближе, однако было еще глубоко. Лишь в 50—60 ярдах от полосы прибоя произошел первый удар. Столь сильный, что, казалось, от судна останутся одни щепки. После этого первого удара сдвинулась в степсе грот-мачта. Затем волна приподняла бриг и последовал второй удар, от которого сдвинулась и фок-мачта. (Ни та, ни другая не упали, так как трюмы были забиты досками.) Каждая новая волна приподнимала судно и подтаскивала его еще на четыре-пять футов к берегу. Вскоре ударами о камни сорвало руль, а затем и разбило всю корму, так что укрывавшиеся там матросы вынуждены были лезть на ванты, чтобы не оказаться смытыми.
Наконец то, что оставалось от брига, плотно село на дно и стало возможно безбоязненно ходить по палубе. Как и предполагали, киль оказался переломанным. корпус мог развалиться в любую минуту. Если этого еще не произошло, то, видимо, только потому, что доски в трюме смерзлись, их плотная масса придавала прочность корпусу брига, помогая некоторое время противостоять натиску волн и отдаляя момент окончательной катастрофы.
Всем раздали вино. М-р Прентис спросил, не желает ли кто-нибудь вместе с ним предпринять попытку добраться до берега на единственной уцелевшей, к тому времени шлюпке? Согласилось шестеро. Пена прибоя окатывала их. Каждая упавшая капля сразу замерзала, превращая одежду в сплошной ледяной мешок. С подветренного борта с трудом спустили на воду шлюпку, бросили в нее топор и пилу, затем туда прыгнул м-р Прентис. За ним последовали его слуга и старший помощник капитана. Прыгавший четвертым юнга промахнулся и упал в море, его едва удалось вытащить, руки сидящих в шлюпке не слушались — пальцы сводило в ледяной воде. Затем удачно прыгнули два матроса, и тут все на судне вдруг захотели плыть к берегу на шлюпке! Надо было скорее отходить, иначе в свалке люди могли перевернуть ее!
На половине недолгого пути шлюпку накрыла и чуть не потопила огромная волна, но зато следующий вал поднял и аккуратно вынес ее на песок. Оказавшись на твердой земле, люди не могли сдержать радости, — они не отдавали отчета в опасности своего положения на пустынном, заснеженном берегу в приближении холодной ночи.
Чтобы хоть как-то укрыться от ветра, высадившимся пришлось пробираться по пояс в снегу к густому лесу, видневшемуся в 150 ярдах. Нужен был огонь, чтобы не замерзнуть, но трут совершенно промок. Для спасения оставалось только одно средство — провести долгую ночь в движении: м-р Прентис, выросший в суровом северном климате, знал это по собственному опыту. Первые полчаса все следовали его совету. Затем юнга — бедный юноша, мокрый после купания своего в море, настолько изнемог, что не выдержал: лег на снег, попросил сообщить отцу о его печальной участи и вскоре испустил дух. Смерть несчастного не помешала, однако, слуге м-ра Прентиса и еще двум матросам, которых одолевал сон, тоже повалиться на землю, не взирая на самые горячие увещевания. Видя, что те не могут держаться на ногах, помощник капитана и м-р Прентис, — единственные, кем в этот критический момент еще руководил рассудок, начали колотить ослабевших ветками и, делая это в продолжение всей ночи, спасли их жизни.
Наконец, бесконечные часы тягостной ночи истекли. Занялся день. М-р Прентис заставил своих спутников разуться и растирать ноги снегом, ибо оказалось, что они потеряли чувствительность в ногах.
Выбравшись к берегу, они увидели, что судно еще держится, несмотря на продолжающийся шторм. Пока оно не развалилось, надо было спешно переправлять на берег всех оставшихся. (Позже они узнали, что за ату ночь на судне замерзли двое матросов.) Воспользовавшись отливом, потерпевшие привязали к бушприту длинный трос, передали его конец на берег и, держась за него, по одному благополучно перебрались на сушу.
Капитан доставил все необходимое для разведения огня, который и разожгли с наивозможной поспешностью. Огонь был большим благом, но вскоре необходимость какого-то укрытия от ветра и снега стала ощущаться с ужасающей настоятельностью. В придачу ко всем остальным лишениям, начались муки голода.
В продолжение еще нескольких суток ветер продолжал дуть все с той же силой, так что доставить на берег что-либо из имевшихся на «Св. Лаврентии» запасов пищи было невозможно. А тем временем судно под ударами волн постепенно разваливалось. На берег выбросило немного солонины, свежего мяса: и лука. Это произошло на четвертый день — все это время несчастные ничего не ели.
Всего спаслось 17 человек, но из их числа лишь двое — только старший помощник и м-р Прентис — оставались способны к энергичным действиям. Прежде всего надо было постараться соорудить какую-то хижину. На берегу уже валялось множество выброшенных морем досок — из корабельного груза, которые и послужили материалом. Хижина получилась длиной 20 и шириной 10 футов. Затем еще раз обшарили берег, собрали и пересчитали все съестное. С великой радостью спасенные обнаружили, что имеют 200—300 фунтов солонины и большой запас лука. Тем не менее решено было оставаться на скудном рационе: в день каждому выдавать всего по четверти фунта мяса и четыре луковицы.
Наконец шторм утих. Целый день ушел только на то, чтобы с помощью единственного топора открыть люки, так как лежавшие на лих в беспорядке канаты и обломки смерзлись в сплошную ледяную массу. Вскрыв палубу, матросы достали два бочонка лука и бочку со 120 фунтами мяса. Затем были извлечены еще три бочки, как им показалось — с яблоками (они содержали канадский бальзам — вещество, применяемое при многих работах). Удалось еще разыскать с четверть бочонка картофеля, бутылку масла, топор, большой чугунный котел, два походных котелка и 12 фунтов свечей. С бушприта срезали, сколько могли, парусов, чтобы закрыть хижину...
У многих обмороженные места омертвели, стали загнивать пальцы. Корабельный плотник, лишившийся большей части обеих ступней, скончался в бреду 14 декабря. Через три дня умер второй помощник, затем еще один матрос. Впрочем, смерть, казалось, мало заботила людей, почитавших за счастье оказаться по ту сторону страданий.
В ближайший ясный день старший помощник и м-р Прентис отправились вверх по реке. Передвигаясь по льду, они прошли 10—12 миль, но нашли только пустой вигвам и видели следы оленей.
Прошло уже 20 суток с того дня, как они оказались в этом отчаянном положении. Имевшиеся запасы провизии, однако, уменьшались столь заметно, что возникло страшное подозрение: нет ли обмана при дележе? Обнаружилось, что капитану и двум матросам удалось похитить и съесть украдкой не менее 75 фунтов мяса, не считая лука. Теперь старшему помощнику и м-ру Прентису пришлось охранять провизию: один из них всегда оставался в хижине, чтобы помешать мародерам.
Надежды получить помощь извне не было никакой, а провизии оставалось не более чем на шесть недель. М-р Прентис предложил отправиться в шлюпке вдоль побережья на поиски индейцев. С ним все были согласны, но трудность состояла в том, что надо было сначала привести шлюпку в такое состояние, чтобы она держалась на плаву: после ударов о камни доски совершенно разошлись. Сухая пакля нашлась, не хватало смолы. В конце концов, догадались использовать канадский бальзам: после выпаривания его остудили, он оказался более пли менее пригодным для заделки щелей в обшивке.
В самый первый день нового 1781 года шлюпку спустили на воду. Команда подобралась из шести человек: м-р Прентис со своим слугой, капитан, старший помощник и два матроса. Остальным состояние не позволяло присоединиться к экспедиции, которая обещала быть нелегкой. Так как башмаки у всех к тому времени совершенно износились, м-р Прентис изготовил двадцать пар индейских мокасин, используя для этого парусину, ручку от оловянной ложки в качестве иглы п нитки, сученые из распущенной ткани. Потом разделили всю провизию — из расчета по четверть фунта мяса в день. Наконец, простились со своими товарищами и пустились в плавание, имея впереди лишь слабый проблеск надежды.
Через несколько дней задул свирепый норд-вест. Море замерзло, по крайней мере — на несколько миль. Не оставалось ни малейшей возможности плыть дальше, а по земле нельзя было идти из-за глубокого снега. Прождав несколько дней, пока погода не прояснилась, ослабевшие от недоедания и холода моряки снова спустили шлюпку на воду.
Берег пошел очень высокий, обрывистый, пристать здесь казалось совершенно невозможным. Эта опасность, однако, уже не пугала смельчаков. Попеременно двое из них сидели на веслах, а двое непрестанно вычерпывали воду. Только поздней ночью удалось отыскать между 100-футовыми скалами пологий участок берега, пригодный для высадки.
Наутро ледяной ветер опять задул с моря, а у них нечем было накрыться и совершенно не было топлива. Восемь дней длился необычайно сильный снегопад. Лишь 21 января они смогли приготовить себе горячую пищу — похлебка из солонины была единственной отрадой в их положении! Несмотря на полное изнеможение, моряки все же смогли перевернуть шлюпку, чтобы осмотреть днище. Обнаружились щели, заделать которые вновь не представлялось возможным: имелось лишь немного пакли, которая сама по себе казалась совершенно бесполезной, так как бальзама не осталось.
Утром 24-го переменившийся за ночь ветер вынес лед обратно в море. Родилась идея — законопатить днище паклей, облить водой и заморозить. Этот план удался как нельзя лучше. При стоявших в эти дни холодах лодка вовсе не давала течи.
Но вот 27-го неожиданно пошел дождь, лед на шлюпке растаял. Пришлось снова сидеть на узенькой полоске низкого берега под скалами — ждать заморозков. На каждого оставалось по 2,5 фунта солонины. Через два дня помощник увидел сидящую на дереве куропатку. Они поймали ее при помощи шеста и петли с такой легкостью, что это даже вызвало улыбку, не появлявшуюся ни у кого с памятного дня кораблекрушения. Птицу сварили, растопив снег и добавив для вкуса морской воды, и этот суп Казался им божественным деликатесом. Нашли немного клюквы. И более на всем мрачном побережье не нашлось ничего съедобного.
Похолодало. Отважные мореплаватели заделали течь так же, как и в прошлый раз, и за несколько дней прошли в общей сложности еще около 16 миль.
Они настолько уставали, что едва могли продержаться, не засыпая, около костра несколько минут. А если бы заснули все одновременно, то, вероятно, уже и не проснулись бы. К этому времени многострадальная экспедиция обогнула северную оконечность Кейп-Бретона. Провизии почти не осталось, понемногу ими овладело отчаяние. Втайне многие уже подумывали о необходимости пожертвовать одним из своего числа для пропитания остальных. Пока же в котел пошли свечи...
В мучениях они продолжали бороться, используя любую возможность движения вперед. Во время одной из высадок м-р Прентис выронил коробку с трутом в воду, поэтому, чтобы разжечь костер, было положено за наилучшее возвращаться к месту последней стоянки в надежде, что огонь еще теплится. Обессиленные люди осуществили это лишь с величайшим трудом, так как на всем пути приходилось разбивать лед, а вода замерзала с удивительной быстротой. К счастью, угли еще тлели...
8-го февраля лед разошелся, на следующий день они снова пустились в путь. Каждым веслом гребли два человека, и все равно за день сделали всего 6 миль. Это была слитком тяжелая работа: теперь они проходили без отдыха не больше 50 ярдов.
17-го февраля высадились на прекрасном песчаном берегу. Все ясно понимали близость конца. Расчистили снег на краю леса, нарезали еловых веток, чтобы лежать, нарубили сколько можно дров — впрок, для поддержания огня до последней минуты, и разожгли костер. Сначала им повезло — удалось насобирать под снегом пинту дикого крыжовника, который и был сварен с сальными свечами. Однако на следующий день поиски ягод оказались совершенно безуспешными. Через пару дней никто уже не мог держать топор: ползая на четвереньках, они собирали гнилые ветки, чтобы подкладывать их в огонь. После того как свечи были съедены, оставалось питаться одними водорослями. Несчастные распухли настолько, что при надавливании палец уходил под кожу на два дюйма. Силы все больше покидали их, но голод заставлял есть все те же водоросли. По прошествии еще двух или трех дней они обнаружили, что стали совсем плохо видеть.
Наступил момент, когда не оставалось иного выхода, кроме того, чтобы бросить жребий и пожертвовать одним ради спасения остальных. В конце концов получилось так, что они тайно сговорились избрать жертвой капитана — и как самого слабого, стоявшего ближе других к смерти, и как повинного в гибели судна и их общих мучениях. И жертвоприношение это было бы непременно совершено, если бы, к счастью, 28 февраля, когда все они лежали вокруг еле тлевшего костра, в лесу не послышались голоса и не появились два Индейца.
Оказавшись в безопасности, м-р Прентис и его товарищи не забыли об оставшихся на месте кораблекрушения, хотя и имелись все основания опасаться, что те уже погибли голодной смертью. После подробных расспросов индейцы хорошо поняли, где находится это место и сказали, что до него надо идти трудными тропами, по горам и через реки, почти 100 миль. За такое путешествие требовалось и приличествующее вознаграждение: вот тут-то и пригодились деньги, не смотря ни на что сохраненные слугой м-ра Прентиса!
После двухнедельного отсутствия индейцы возвратились с тремя из потерпевших кораблекрушение: это были все, кто уцелел из оставшихся в хижине.