Коварные камни реки Чусовой

Нет, речь пойдет не о прославивших Чусовую и называемых здесь «камнями» безмолвных скалах, которые возвышаются по берегам чуть ли не на сотню метров величественно и гордо, хотя и снабжены табличками-указателями, исписаны вдоль и поперек, облазаны сверху донизу и обфотографированы полчищами туристов — плановых и внеплановых, организованных и вовсе «диких». Нам больше запомнились другие камни — самые обычные, большие и маленькие, округлые и острые, торчащие из воды или предательски скрытые под ее поверхностью, но неизменно преграждающие путь по реке.

Особо хвастать нечем. Мы не можем сказать, что оставили за кормой тысячи километров, стирая на карте белые пятна. Вряд ли придется золотыми буквами вписывать наши фамилии в историю великих открытий. Мы хотели всего-навсего пройти по давно нанесенным на карты Чусовой, Каме и, если удастся, немного по Волге, любуясь красотами природы и попутно выполняя задание газеты «Вечерний Свердловск» и всемирно известного журнала «Крокодил» по проверке санитарного состояния рек. Чтобы весла не мешали заниматься этими серьезными делами, решено было идти на катере. Имелось также в виду, что это позволит и увеличить протяженность маршрута. Конечный пункт следования оставался неопределенным, так как была известна лишь продолжительность отпуска, а сколько километров мы сможем проходить за день — оставалось неясным.

Как видите, планы были весьма скромны и вполне реальны. Когда же мы обратились в свердловский клуб туристов с просьбой оформить такой поход официально, там замахали руками:

— Вы что, смеетесь? За кого вы нас принимаете? За два дня увеселительной прогулки под мотором надеетесь получить значки? Да у нас за них неделю веслами машут...

Теперь, когда уже все позади, глядя на свои руки, покрытые царапинами, синяками и ссадинами, на заскорузлые пальцы с поломанными ногтями и задубевшей кожей, потрескавшейся от грязи, воды и бензина, мы понимаем, что наверняка заслужили не то что значок туриста, но, пожалуй, и звания мастеров сразу по многим видам спорта.


Путешествие проходило на 4-метровом водометном катере-тримаране самостоятельной постройки. За основу взяли проект «Каймана», опубликованный в №23 сборника, но все размеры увеличили на 10%, угол килеватости днища у транца довели до 13° (во избежание прорыва воздуха в водозаборник движителя) и оборудовали каюту на три спальных места, так что наш сверкающий стеклами «Урал» оказался совсем не похожим на рисунок открытого всем дождям беспалубного «Каймана».

Катер строился общепринятым способом — кверху килем в однокомнатной малогабаритной квартире. Когда об этом узнавали родственники или знакомые, каждый обязательно спрашивал:

— А как же вы его будете вытаскивать?

И, странное дело, не нашлось ни одного, кто, узнав, что катер планируется вытаскивать через окно, удержался бы от вопроса:

— А он пройдет?

Такая закономерность сначала нас забавляла, потом стала раздражать, а в конце концов мы, отвечая на первый вопрос, сразу же добавляли, что ширина окна два метра, а катера — полтора.

Пока легкий сосновый набор будущего тримарана не был обшит, особого стеснения обитатели комнаты не испытывали. Если требовалось что-либо взять, скажем, из серванта или из шкафа, весь стапель с набором отодвигался и дверки открывались настолько, что можно было просунуть руку внутрь. Когда же корпус обшили фанерой, он, сразу потяжелев, надежно заблокировал все шкафы, и многие важные предметы домашнего обихода, включая книги, оказались изолированными.

Поскольку катера делаются не в каждой квартире, строительство вызывало живой интерес соседей. Ребятишки, вцепившись в подоконник, прильнув носами к стеклам, часами наблюдали за ходом работ и горячо обсуждали достоинства и недостатки будущего судна. Болельщики постарше, степенно дожидались на скамеечке появления главного строителя, а потом приходили в го^ти, не спеша высказывали идеи и критические замечания, трогали набор и поглаживали обшивку, приговаривая:

— Ничего сработано, чисто...

Наступил день, когда свежевыкрашенный корпус приобрел законченный вид и мы старательно вывели на нем название. Стремительные обводы катера, упиравшегося носом в оконные стекла, а соплом водомета — в платяной шкаф, радовали глаз. Даже в тесноте комнаты, окруженный относительно тонкими и хрупкими домашними вещами, он не производил впечатления чего-то грубого и громоздкого. Когда же мы взяли любимое детище на руки и бережно поставили в кузов грузовика, собрав при этом немалую толпу любопытных, а затем привезли на берег Чусовой и спустили свой катер в ее загрязненные промстоками воды (это произошло около станции Коуровка), то он показался нам просто изящным.


Два дня мы заводили мотор. В инструкции с убеждающей краткостью сказано, что двигатель установки «Луч-18» должен запускаться с двух-трех попыток. Однако он не запустился ни со второй, ни с третьей, ни с двухсотой. Мы проверили все, что поддается какой бы то ни было проверке, сняли все, что можно снять, разобрали, прочистили, продули, отрегулировали, собрали, не оставив лишних деталей, — мотор не заводился. Мы обедняли смесь и обогащали ее, ласково поглаживали цилиндры и пинали их резиновыми сапогами (с ботфортами) — он по-прежнему стоически молчал. Была искра, была подача, на немой и холодный мотор были устремлены взгляды, полные мольбы, ненависти, отчаяния, страха... Только к исходу второго дня, когда все надежды исчезли, а четыре пары ног невыносимо болели от педали стартера, «Луч-18» вдруг, ни с того ни с сего, без всякой видимой причины завелся.

Проявив неожиданную расторопность, мы спешно загрузили катер (если бы он имел уши, я обязательно написал бы — по уши). Каюта оказалась до бимсов забитой различными по величине и форме мешками, свертками, канистрами, бачками и пакетами. За неимением в комплекте снабжения весел и отпорного крюка мы оттолкнулись от берега первой попавшейся под руку палкой. (Забегая вперед, отмечу, что эта безродная палка выполняла у нас функции багра, футштока, весла, перекладины над костром, — одним словом, на протяжении нашего нелегкого и долгого пути служила надежной опорой; несколько раз мы ее теряли, но всегда, чего бы это ни стоило, вылавливали.)

Итак, мы оттолкнулись от берега этой самой палкой и включили рычаг реверса на передний ход. Катер уперся носом в воду, мотор натужно загудел, и мы, окутанные клубами дыма, двинулись вниз по Чусовой на покорение стихий. Чтобы покончить с техническими подробностями, упомяну, что наша скорость хода оказалась более чем скромной — примерно 13—15 км/ч: катер был явно перегружен, а новый двигатель, говоря языком моторостроителей, «проходил обкатку».

Когда просматриваешь многочисленные. путеводители по Чусовой, невольно бросаются в глаза возвышенные эпитеты типа «жемчужина» и «красавица». Мы можем только добавить, что река, как и подавляющее большинство красавиц, оказалась капризной и коварной. В этом мы убедились, не успев отмахать и десятка метров: мотор внезапно взвыл, а катер резко сбавил ход. Будущий лоцман, а в первые часы плавания — просто член экипажа без определенных занятий, истошным голосом завопил:


— Водоросли!

Действительно, все русло было забито водорослями, которые живыми змеями извивались в воде, то появляясь на поверхности, то исчезая в глубине. («Глубина» — сказано весьма условно, только чтобы не слишком отклоняться от морской терминологии.)

Всякий, кто ходил на водомете, знает, что такое водоросли для гидрореактивного движителя, особенно с такой защитной решеткой, какой снабдил его Богородский механический завод — изготовитель «Луча». Через эту решетку свободно проходят средних размеров валуны и мини-бревна. Проходят и делают свое черное дело!

Понимая, что трамбовать траву в водометном чреве не имеет смысла, решили остановиться: мотор, чихнув, благодарно замолк, в наступившей тишине мы увидали, как неуправляемый катер грациозно разворачивается поперек реки, и его начинает неотвратимо сносить на мель. Три члена экипажа, как зачарованные, смотрели на приближающиеся камни, а четвертый лихорадочно рылся в книжке Е. Ястребова «По реке Чусовой», пытаясь найти рекомендации по прохождению именно этого переката — первого из многих на нашем тяжком пути...

Сильный удар заставил двоих из нас срочно покинуть борт катера. Общими усилиями кое-как удалось столкнуть его и направить в стремнину, которая, как оказалось, проходила вдоль самого берега. Сильное течение подхватило «Урал», мы, кто успел, ухватились за его борта, и нас лихо протащило сквозь заросли прибрежного ивняка, царапая ветками и осыпая дождем желтых листьев. Со стороны это выглядело, наверное, весело, так как гуси, глядя на эту печальную картину с берега, радостно загоготали.

Вечером штурман деловито доложил, что за первый день пути мы прошли без малого два километра.

По Чусовой плывут на байдарках, лодках всех видов и типов, понтонах, плотах, автомобильных камерах, бочках, корзинках, но никто не отваживается идти летом на катере. И теперь-то нам ясно, почему знающие люди в бассейновой инспекции смотрели на нас с состраданием и клали голову на плаху, утверждая:

— Рубите, — на катере не пройти!..

Однако мы накапливали опыт не по дням, а по часам, и на следующий день прошли уже в четыре раза больше—целых восемь километров. К вечеру второго дня четко оформились и обязанности каждого. Функции капитана, рулевого и главного моториста выполнял конструктор и строитель «Урала». Вакантную должность штурмана как-то незаметно захватил владелец путеводителей. Затем утвердили кандидата и на важную должность лоцмана, который обязан был мерять глубину и докладывать о мелях и наиболее опасных камнях. Четвертый член экипажа, ранее бывавший на Чусовой и потому смотревший на нас свысока — глазами старого морского волка, снисходительно согласился держать ручку газа, за что получил звание 2-го механика, хотя в моторе не разбирался абсолютно.


Проходя мимо ближайшей турбазы, мы все-таки обзавелись парой обычных весел. Хотя они практически помогали мало, но стало как-то веселее.

Как известно, Чусовая изобилует перекатами, причем глубина на них в большинстве случаев такова, что можно с берега на берег свободно перебрести в галошах. Между перекатами— тихие, задумчивые плесы, глядя на которые невольно начинаешь умиляться. Здесь глубина, прямо-таки бездонная: во всяком случае можно отыскать места, где, пожалуй, есть опасность зачерпнуть через край болотным сапогом.

Прохождение перекатов выглядело примерно так.

Как только на зеркальной глади показывалась серебристая полоса очередного переката, все начинали пристально всматриваться, пытаясь определить, где проходит наибольшая глубина. Сидящий на носу катера лоцман, потыкав палкой (той самой) в каменистое дно, поворачивался и, стараясь перекричать шум мотора, сообщал:

— Мелко! Лучше идти к правому берегу!

Штурман, уткнувшись в путеводитель, возражал:

— А здесь написано: к левому!

Чтобы не ронять авторитет лоцмана, но и не ставить под сомнение рекомендации признанных авторов, капитан выруливал на середину и, как только первые камни начинали скрести днище, командовал в теплую темноту трюма:

— Меньше ход!

Там, внизу, среди рюкзаков с острыми углами, скрючившись, сидел 2-й механик. Хотя он (в нашем случае — она) и относился к сложному искусству судовождения с непростительным пренебрежением, но твердо усвоил, что если потянуть ручку газа на себя, будет больше шума и дыма, а если подать до отказа вперед, двигатель заглохнет, первозданная тишина станет колоть уши. Он безропотно выполнял приказ, но к тому времени, когда газ сбрасывался, мы, как правило, уже садились на мель носом. Лоцман прыгал в воду, нос подвсплывал, катер, подталкиваемый быстрым течением, усаживался на камни плотнее — уже всем килем. Начинались пешеходные промеры глубин вдоль и поперек переката. Чаще всего бывало, что глубокого места обнаружить не удавалось вообще. Тогда еще один член экипажа лез в воду и катер, приподнимаемый с носа и кормы, царапая днищем, перетаскивался через перекат.


Мы знали, что когда глубина по колено, можно смело идти на моторе. «Луч», наверное, тоже понимал, как нам было приятно после египетской работы на перекате пройтись с ветерком по плесу на его 18-сильной механической тяге. Однако от заводчан-родителей он унаследовал крайне скверный характер и потому, выражаясь фигурально, вставлял палки в колеса, то и дело объявляя нам длительный бойкот.

Гладь воды звала и манила, но катер застывал в сонной тишине. Иногда, сбрасывая с себя оцепенение, кто-нибудь из палубной команды лениво делал гребок веслом, подобно тому как рыба шевелит во сне плавниками. И снова — безмолвие. Мы разглядываем все те же золотые березы, повисшие высоко на скалах, в глубокой задумчивости.

Внутри катера идет титаническая работа. С бессмысленным упорством капитан нажимает на педаль стартера, сбросив с себя взмокшие шапку и телогрейку. Вот, призвав на помощь богов, он все же запускает двигатель. Проходит несколько минут — и с носа доносится голос впередсмотрящего:

— Перекат! Предлагаю проходить у левого берега!

На что штурман, естественно, возражает:

— А надо у правого!...

Перекаты — перекатами, а по-настоящему встретились мы с камнями Чусовой через несколько дней после старта. Все шло как обычно. Лоцман мирно подремывал, сидя на крыше рубки, мотор монотонно гудел — мы тихо и мирно шли плесом. Нельзя сказать, чтобы стремительно, но гусей, плывущих рядом, обгоняли уверенно. Ничто не предвещало катастрофы: никто накануне не видел во сне ни сырого мяса, ни мышей; зеркало воды блестело, как бляха ефрейтора, и отражало, умножая, красоту осеннего уральского пейзажа.

Все произошло очень быстро, даже, можно сказать, молниеносно. Мы ощутили мощный удар, сопровождаемый зловещим треском, каждый переместился вперед на некоторое расстояние. Капитан и штурман, занимающие самые комфортабельные места, оставили отпечатки своих физиономий на лобовых стеклах рубки, описав верхней частью туловища дугу длиной около 40 сантиметров. Длина пути механика в трюме была скрыта брезентовым пологом, но по писку, донесшемуся снизу, было очевидно, что и он подчинился неумолимым законам физики. Длиннее всех была траектория движения лоцмана. Он, будучи спортсменом-гимнастом, даже во сне оставался грациозным и собранным: как был в ватнике и болотных сапогах, величественно взмахнул футштоком, втянул голову в плечи и уже после этого полетел куда-то далеко вперед...

В следующее мгновение облегченный катер, как ни в чем ни бывало, снова пошел вперед. Мы дали круг, благополучно выловили футшток и окончательно проснувшегося лоцмана, и продолжили свой путь.

Воспоминанием о первой встрече с камнями Чусовой мне и хотелось бы закончить это повествование. Если когда-либо удастся продолжить его, читатель узнает, что таких памятных встреч было много — веселых, не очень веселых и просто печальных, с пробоинами и без пробоин. Были, кроме камней, еще и топляки. Встреча с топляком хотя и не вызывала особой радости, но казалась даже приятной: удары получались довольно мягкими, а последствия гораздо менее серьезными, чем при столкновениях с камнями. Были еще и заторы из бревен, в том числе и такие, которые приходилось преодолевать с помощью гусеничного трактора, поставив «Урал» на сани-волокушу.

Дождь проявлял завидное постоянство и необыкновенную щедрость, поливая нас ежедневно. Правда, потом, когда нас уже качала крутая камская волна, он перешел, так сказать, в другое агрегатное состояние — падал в виде снега.

В пути мы свято соблюдали старинные морские традиции: в частности, никогда не пускали на борт священников, не царапали мачту, не проносили на судно черных сундуков и цыплят. Поэтому мы смогли пройти по Чусовой летом на катере, несмотря на то, что на нем так и не завелось ни одного сверчка, а мотор был окрашен в противопоказанный мореплавателям голубой цвет.