Джерри Спис вышел в море из маленького порта Виргиния-Бич (вблизи Норфолка, шт. Виргиния) 1 июня 1979 г. в 7.30 по местному времени. И сразу же начались 53 дня и 5 часов «большого приключения». Его изматывали многодневные штормы, он падал за борт, болел; его крошечная яхта в безбрежном океане чуть было не угодила под штевень встречного суда. Однако самым страшным бичом оказалось одиночество: с ним, по словам Джерри, бороться было труднее всего. Но он выстоял. И даже нашел в себе силы отказаться от запланированной (примерно на полпути) остановки — захода на Азорские о-ва.
Лучшим по скорости днем этого плавания было 15 июля: за 24 часа «Янки Гёрл» прошла 84 мили. А средний суточный переход составил около 60 миль, что совсем не мало для такого «слабого ходока» как «Янки». И вот, преодолев 3287 миль открытого океана на яхточке, на которой невозможно ни встать, как следует — во весь рост, ни, тем более, поразмяться, походив по палубе, Джерри победил коварство неприветливой Атлантики и гнет одиночества: 24 июля в 16.30 по Гринвичу «Янки Гёрл» вошла в английский порт Фалмут.
Плавание принесло мировую известность, статья о Джерри Списе появилась в очередном издании «Книги рекордов Гиннесса», однако для него было важным совсем другое. Он не задумывался о рекордах. Спис хотел доказать, в первую очередь — самому себе, что он — не прожектер, что его странная для рядового школьного учителя мечта — переплыть Атлантику на лодке, сделанной своими руками, осуществима! Это ему удалось. А плаванием 1981 г. через Тихий океан он убедительно доказал, что победа над Атлантикой не была «случайным успехом».
Книгу Списа завершают обширные приложения. Коротко описана «Янки Гёрл», перечислено все, что было на ее борту, до последнего карандаша и таблеток в аптечке. Хорошей характеристикой самого Джерри Списа служит перечень книг, которое он отобрал, выходя в океан. По вполне понятной причине список этот был ограничен всего десятью позициями. И никак нельзя было обойтись без руководства по мореходству для любителей, книг о плаваниях смельчаков-одиночек (в том числе книги Джошуа Слокама), атласа мира, справочников по рыбам и морским птицам Однако Джерри наряду с «Библией» взял с собой «Дон Кихота» и томик Марка Твена.
1. Человек за бортом!
Шторм медленно стихал. Хотя волны еще и неслись вперед с 20-узловой скоростью, но они стали поменьше — высота их уже не превышала десятка футов. «Янки Гёрл» несло ветром без всяких парусов; она двигалась, хотя и почти незаметно, но двигалась в нужном направлении.
Это было 15 июня — на пятнадцатые сутки плавания.
Семь дней, целая неделя жесточайшего шторма буквально опустошила меня — духовно и физически. Я чувствовал себя усталым, грязным, несчастным. Хотя теперь погода и улучшалась, какая-то безысходность переполняла меня.
Наверное, уже в сотый раз за это утро я посмотрел в четырехдюймовый глазок-иллюминатор. В воздухе висел противный белый туман, солнце через него едва проглядывало. Я нетерпеливо сдвинул крышку люка. Слишком долго я спасался от шторма, скорчившись внутри.
Высунув голову, глубоко вздохнул и в первый раз за все последние дни улыбнулся. Свежий соленый воздух наполнил легкие, обострил все чувства. Как прекрасно вырваться из угнетающей, влажной атмосферы каютки, вновь почувствовать себя моряком, а не кротом!
Однако когда я попробовал встать на ноги и разогнуться, улыбка сменилась гримасой боли. Мышцы и сухожилия так задеревенели, что ноги просто отказывались действовать. Удалось лишь стать на колени и ухватиться руками за леера. Только через некоторое время я смог потихоньку, превозмогая боль, разогнуть спину.
Я видел, что при таком ветре уже можно поставить некоторое количество парусов. Однако скорость движения и высота волн все еще казались довольно опасными: следовало соблюдать предельную осторожность.
Я проверил паруса — они были все так же убраны по-штормовому; к счастью, ни один из них не оказался поврежденным.
Чтобы поставить стаксель при таком ветре, нужно было пройти на бак и подготовить парус, а затем поднять его уже зарифленным. Я осторожно вылез из люка и, наконец, выпрямился в полный рост на крыше каюты, держась одной рукой за ванту, а другой — за мачту. Тут мне в голову пришла мысль, что примерно такие же ощущения испытывал бы человек, который во время землетрясения забрался бы на вышку для прыжков в воду.
Я стоял, широко расставив ноги, которые уже почти перестали болеть, радовался здоровью, надежности своего страховочного пояса и толстого дакронового фала.
Подъем стакселя представлял непростую задачу еще и потому, что плавучесть носовой оконечности «Янки Гёрл» была невелика, и я опасался, что она, получив дифферент от моего веса, зароется носом в волну. Придется ступать очень осторожно, а работать быстро — соображал я.
Все мышцы напряглись: я ждал момента, когда лодка попадет в сравнительно спокойный промежуток между волнами. И тут, случайно оглянувшись, увидел такое, от чего в ужасе замер — на меня откуда-то сбоку надвигалась громадная стена воды. Это была необычная — очень большая волна с северо-запада, она шла поперек всех других волн и сминала их, будто они сделаны из бумаги. Я вцепился в такелаж и застыл, по-прежнему стоя во весь рост...
Внезапно я сообразил, что люк открыт, так как когда я вылезал, мне и в голову не пришло его закрывать! Волна уже нависла над ним, угрожая затопить каюту. Я резко откинулся всем телом назад, пытаясь выпрямить лодку. Волна ударила в транец, приподняла широкую корму и развернула «Янки Гёрл». Волна хЛынула мне навстречу, я вцепился в ванты...
Уже второй раз с начала путешествия лодка опрокидывалась!
Я полетел во вспененную воду. Вынырнув, чтобы гяотнуть воздуха, в ужасе увидел, что весь левый борт скрылся под водой. «Янки» накренилась до такой степени, что я с поверхности воды спокойно мог заглянуть в каюту. Увеличься крен еще немного или ударь йовая волна — лодку зальет, она перевернется, страховочный конец обернется вокруг и я навсегда останусь в подводной ловушке!
Я отчаянно колотил руками по воде и, несмотря на промокшую одежду, которая тянула вниз, мне удалось изловчиться и схватиться за ванту. И в тот же момент неожиданно «Янки Гёрл» выпрямилась и буквально выдернула меня из воды!
Все произошло так стремительно, что я находился в воде лишь несколько секунд и, к счастью, даже не успел потерять очки.
Теперь уже я не раздумывал. Оставляя за собой ручьи воды, прыгнул в люк и, задвинув герметичную крышку, грохнулся на койку. Испытывая ужасную смесь ярости и страха, снова и снова стучал кулаком по койке. Как, как я мог так сглупить? Как мог сделать такую дурацкую ошибку? Я же прекрасно знал, что при таком ветре и на таких волнах нельзя вылезать и вставать на крыше рубки во весь рост! Сделав это, я пошел на риск — глупый, непростительный, который чуть было не стоил мне жизни.
Снова я чуть было не стал жертвой собственной беззаботности, и снова спасла меня моя замечательная лодка.
Долго я так сидел и злился на самого себя, пока, наконец, не сообразил, что все еще сижу в мокрой одежде, а все тело болит. После ванны в соленой воде воспаленная кожа буквально горела, соль въедалась во Всё раны и царапины. Каюта была полна воды, лодку болтало и качало...
В самом мрачном настроении стал рыться в вещах, Пока в конце концов не нашел то, что требовалось: чистую рубаху и рабочие штаны. Стянул с себя промокшую одежду (поскольку у меня не было возможности выстирать и высушить ее, пришлось затем просто выбросить все за борт!). Досуха вытерся полотенцем, начал присыпать воспаленные места тальком, чтобы хоть немного умерить жжение. Штаны на мне, кстати сказать, болтались: за 15 дней в море я уже Поверял около десяти фунтов веса...
Обсохнув и переодевшись, почувствовал себя лучшие, но из каюты всё же не вылезал. Я дал себе зарок не открывать люк до следующего утра: нужно было доказать, разумеется — самому себе, что я еще способен к самодисциплине!
Погода снаружи все улучшалась.
2. На волосок от гибели
Постепенно вошел в привычку ранний ужин. Благодаря этому я мыл и убирал посуду засветло и в прекраснейшее время дня — на заходе солнца. Смотрел на это чудесное зрелище, наслаждаясь оттенками последних лучей, после чего соскальзывал вниз — в тесную каютку и сразу же закрывал люк.
После захода солнца воздух быстро свежел, влага, которая испарилась за день, внезапно конденсировалась тяжелыми каплями. Я уже знал, что стоит оставить люк открытым на несколько лишних минут, и все находящееся в каюте промокнет! Так что я сознательно лишал себя удовольствия наблюдать за наступлением ночи в океане и всегда заставлял себя задвинуть крышку.
В течение примерно часа после этого слушал магнитофонные записи любимых певцов и ансамблей, а иногда даже подпевал им. Каким-то непостижимым образом музыке удавалось переносить меня домой, к моим соснам, зеленым берегам и сверкающим синим озерам.
Много вечеров провел я, свернувшись калачиком на узенькой койке, думая о семье и друзьях. Часто представлял себе, как кто-нибудь из близких появляется рядом, здоровается, обнимает за плечи, садится рядом (интересно, где бы он поместился?) и спрашивает, как я поживаю. Эти полеты фантазии оказывали прямо-таки лечебное действие. Они были единственным средством борьбы с иссушающим, подавляющим одиночеством.
После этого мирно засыпал, убаюканный тихим покачиванием яхточки.
В тот вечер — было это 24 июня — все шло как обычно. Проснувшись, высунул голову из люка, чтобы убедиться, что ничего опасного вокруг нет, и уполз на койку снова. При этом не забыл бросить взгляд на часы: было полдесятого.
Ровно через час — в половине одиннадцатого — мой внутренний будильник, как и положено, разбудил меня снова. Я сделал уже привычное движение по направлению к люку и вдруг остановился. Уже много дней я не видел в океане ни одного судна. Вероятность того, что опасная встреча может случиться прямо сейчас, именно сию минуту, была смехотворно мала. И вообще я был голоден. Вот поем — решил я, — а уже потом осмотрю горизонт.
Натренированным движением я включил свет и стал рыться в своих запасах, пока не отыскал то, что хотел, — банку консервированных персиков. Открыл банку, достал ложку. Тут пришла в голову хозяйственная мысль, что света от шкалы радиоприемника вполне достаточно, чтобы есть персики, и поэтому не стоит зря расходовать аккумуляторы. Я выключил свет. Устроился поудобнее и мирно принялся за свои персики.
И вдруг всю каюту «Янки Гёрл» залил яркий свет, струящийся лучами из всех моих иллюминаторов. На какую-то секунду мелькнула «догадка», что на лодку совершил посадку космический корабль!
В ужасе сдвинул люк и... недоверчиво уставился на огромную стальную стену, проплывающую не дальше чем в сотне футов от меня. Ослепленный огнями судна, которые беспорядочно отражались от воды во всех направлениях, я ничего не мог различить на его палубе. Это мог быть и космический корабль — пришельцам с другой планеты я удивился бы ничуть не больше.
Наконец судно спокойно прошло мимо. Пока яхточку швыряло на его волнах, я «свалился» вниз и дрожащими руками включил рацию:
— WXQ9864, WXQ9864... Яхта «Янки Гёрл» вызывает суда поблизости... Яхта «Янки Гёрл» вызывает суда поблизости... Прием!
И мгновенно последовал ответ:
— «Янки Гёрл», «Янки Гёрл»! Здесь — «Африкан Комет». Мы удивились, увидев ваши огни.
Какие огни? О чем это они? Ведь никаких огней я не несу — аккумуляторов на них не напасешься!
— Вы меня очень напугали, — говорю я и спрашиваю:
— Вы увидели меня на экране радара?
— Нет, на радаре ничего не было. Мы вовремя увидели ваши огни и постарались разойтись...
И тут до меня дошло. Единственным огнем, который они могли видеть, был слабый свет внутри каюты, который я включил, чтобы отыскать персики1.
Я был потрясен.
Что произошло бы, если бы я проспал на пять минут дольше? Или если бы мне не захотелось персиков?
3. Встреча
Когда лоцманский катер «Лина», разрезая носом неподатливые волны, вышел из Фалмута, серое море было окутано туманом. Видимость была плохой, поэтому рулевой Дерек Парсонс внимательно следил за экраном локатора.
Настроение у стоявших в рубке тоже было пасмурное. Большинство репортеров, скучавших у окон, пристально оглядывали волны в поисках «Янки Гёрл».
Из радиоприемника сквозь треск иногда доносился голос Джерри, но это не слишком обнадеживало: в таком тумане, не зная точных координат, очень трудно, если не невозможно, обнаружить столь маленькое судно! Правда, Парсонс знал этот район великолепно, А главное, понимал, что такой опытный моряк, как Спис, в этих сложных условиях выберет наиболее безопасный курс. Он наклонился над картой и рассуждал вслух:
— На месте Джерри я держался бы по возможности восточнее мыса Лизард, чтобы не попасть в приливную зыбь, и с подветра от берега...
Взяв карандаш, он начертил на карте прямоугольник:
— Мы найдем его где-нибудь здесь, — сказал он довольно уверенно.
Один из английских журналистов заглянул через его плечо на карту и, покачав головой, сказал своему коллеге:
— Только вряд ли это произойдет сегодня. Думаю, нам надо бы наметить выход в море и на завтра. Где этот американец — неизвестно, да и вообще — пробился ли он в такую погоду?
Его приятель кивнул.
На носу, подняв воротник пальто, другой журналист — Джейсон Дейвис интервьюировал Салли — жену Джерри Списа.
— Как вы думаете, нам удастся его найти?
— Конечно, — уверенно ответила она, — вопрос только в том, когда...
Дейвис уже стал задавать следующий вопрос, когда один из лондонских репортеров с криком: «Да вот же она!» — выскочил из рубки:
— Вот она! — кричал он, указывая пальцем куда-то в море. — Вот, видите, маленькое голубое пятнышко!
Салли в волнении подбежала к поручням. Некоторое время она вглядывалась в туман и, наконец, увидела «Янки Гёрл».
Дейвис уже стоял рядом, выставив микрофон:
— Салли, Салли! Что вы чувствуете в этот момент?
Но Салли больше не слышала его вопросов. Она просто не замечала присутствия ни Дейвиса, ни кинооператора, снимавшего ее, ни кого-либо другого. Она перегнулась через поручни, вглядываясь в горизонт, ожидая, когда маленькая лодочка снова вынырнет из тумана.
Парсонс, наконец, тоже разглядел «Янки Гёрл» и повернул катер в ее сторону.
— А где же сам Джерри? — спросил кто-то, когда яхта стала видна получше: на ней не было никаких признаков жизни.
Рулевой «Лины» включил ревун. Мощный звук поплыл над морем. Яхта по-прежнему казалась необитаемой.
— Эй, на «Янки Гёрл»! Джерри! — завопила Салли.
Репортеры толкали друг друга, стремясь занять самую выгодную позицию на правом борту. Только когда яхточка оказалась совсем близко, из люка высунулось удивленное лицо капитана «Янки Гёрл».
— У него борода? — с сомнением произнесла Салли...
Через несколько мгновений катер остановился. Маленькая лодочка подпрыгивала, как пробка, на волне от его мощного корпуса.
Никогда в жизни я так не удивлялся. Заметив, что ко мне приближается большой лоцманский катер, я подумал только о том, как бы с ним разойтись. А потом — увидел на нем Салли!
После этого события стали происходить очень-очень быстро.
Катер оказался буквально набитым людьми — там кроме Салли и родителей были газетчики, телевизионные репортеры, кинооператоры, моряки — члены экипажа. Все улыбались, что-то радостно кричали, махали руками. Разобрал несколько вопросов вроде:
— Какая часть пути была самой опасной?
— Не испытывали ли вы недостатка в пище и воде?
— Были ли у вас опасные встречи с акулами или китами?
Это было истинное столпотворение. Все что-то спрашивали. А я после недель безумного желания с кем-нибудь поговорить лишился дара речи и никому ничего не отвечал.
Единственные, кого я все время видел в этой сумятице, были Салли и родители.
— Джерри! Джерри! — вскрикивал отец.
— Ты спал прошлой ночью? — хотела немедленно выяснить Салли.
— Джерри, ты хорошо выглядишь! — то и дело восклицала мать.
Я глотал слезы.
Вдруг из общего шума и гама выделился чей-то спокойный уверенный голос:
— Что вы можете сказать, пробыв 53 дня один в океане?
И почему-то сразу все смолкли. В наступившей тишине все ждали ответа. Я видел только карандаши и микрофоны, готовые зафиксировать мои первые слова.
— Ну, в общем, — сказал я, запинаясь, — мне удалось...
Примечания
1. Надо думать, под влиянием этого случая на «Янки Гёрл» перед выходом в Тихий океан были установлены и навигационные огни, и радиолокационный отражатель.