Рассказ «Яхт-клуб» американского писателя Дэвида Или

Дэвид Или (род. 1927 г.) — современный американский писатель и журналист, автор многочисленных коротких рассказов. Рассказ «Яхт-клуб» был впервые опубликован в журнале «Космополитэн» в 1962 г. и тогда же удостоен премии «Эдгар» как лучший рассказ года. На русском языке не публиковался.

Из всех клубов города самый исключительный был одновременно и самым незаметным, наименее известным посторонним. Он, видимо, не был формально организован и просто представлял собой небольшую группу влиятельных и почтенных лиц. Клуб не устраивал ни собраний, ни банкетов, не имел своего помещения, так что трудно было даже называть его клубом. По правде говоря, у него не было и названия, но обычно его называли Яхт-клубом, так как единственное видимое проявление его деятельности состояло в проводимом каждое лето непродолжительном плавании на одной-единственной шхуне.

Несмотря на все это, Яхт-клуб был пределом желаний, и многие из преуспевающих людей отдали бы все с трудом добытые почести за право стать членом этого клуба. Даже те, кто не интересовался парусным спортом, охотно согласились бы тратить свое драгоценное время на тренировки, если б только Яхт-клуб поманил их. Однако никто не получал приглашения. Яхт-клуб, очевидно, свел членство к минимуму, необходимому для управления своей шхуной. Новичок принимался только тогда, когда смерть или болезнь вырывала кого-то из рядов его членов.

Кто входил в эту избранную группу — точно не было известно никому. Поскольку клуб официально не существовал, членство в нем не указывалось ни в сборниках «Кто есть кто», ни в каких-либо других справочниках. Сами же члены Яхт-клуба избегали говорить о нем при других. Если кто-нибудь и упоминал Яхт-клуб на обедах и вечерах, то это скорее всего, был человек совершенно посторонний. А кто мог что-либо сказать о тех выдающихся джентльменах, которые осторожно молчали? Может, они действительно являлись членами Яхт-клуба, а может, нарочно напускали на себя многозначительно-беспристрастный вид.

Вполне естественно, атмосфера таинственности, окружавшая Яхт-клуб, делала его еще более желанным в глазах сравнительно молодых и растущих деловых лидеров, которые жаждали дожить до того дня, когда их пригласят стать членами клуба. Они сознавали, что эта возможность далека, а шансы малы, но, тем не менее, каждый лелеял надежду, что со временем его борьба и его успехи будут отмечены.


Бизнесмен Джон Гофорт мог без излишней скромности считать себя наиболее подходящей кандидатурой.

Прежде всего, он уже успел добиться блестящих успехов в деловом мире. Ему еще не было пятидесяти, однако он уже стал президентом мощной, бурно развивающейся корпорации. Он мастерски провел несколько хитроумных слияний и теперь корпорация под его честолюбивым руководством захватывала все новые и новые области, вытесняя конкурентов, заставляя менее ловких и сильных жестоко бороться за само существование.

Когда Гофорт только начинал карьеру, он был осторожен, не уверен в себе, даже нервозен. Затем, с опытом, пришла и с каждым годом росла уверенность в своих силах. Быстрое продвижение по служебной лестнице не только не притупило чувства радостного возбуждения, неизменно появляющегося в решающие минуты, а, скорее, обострило его. Теперь он даже был рад новым осложнениям и повторяющимся в мире бизнеса кризисам, когда одной его ошибки было достаточно, чтобы огромное предприятие пошло ко дну. Все чаще глава фирмы передавал хотя и важные, но скучные текущие дела подчиненным, а сам с прежним жаром брался за проблемы, которые требовали умения идти на риск, смелости, размаха. Он чувствовал себя не просто преуспевающим, но и сильным, решительным человеком, за спиной которого всегда следует волна приглушенных голосов, выражающих зависть и восхищение.

Гофорт любил эту жизнь, а свое умение управлять ею, как он считал, уже давало ему право на признание со стороны самой влиятельной группы общества — членов Яхт-клуба. Было еще одно обстоятельство, говорящее, по его мнению, за него — давняя привязанность к морю, настоящая любовь к парусному спорту. Мальчишкой он часто стоял, как зачарованный, на берегу, наблюдая за каким-нибудь далеким парусом, воображая себя капитаном большого корабля. Игрушечное ведерко превращалось в подзорную трубу, пучок водорослей — в вымпел или страшный флаг с черепом и скрещенными костями. Ему было около десяти, когда его научили управляться с парусом, а немного позже — разрешили одному выходить на парусной лодке отца. Когда он учился в колледже, впервые стал участником настоящей большой регаты.


К этому времени Джон привык относиться к морю как к сильному и находчивому противнику, борьба с которым привлекала и захватывала своей опасностью. Опасность эта была вполне реальной. Каждое лето море навсегда уносило кого-нибудь из известных ему отчаянных моряков; иногда парусные суда даже значительных размеров не возвращались назад из, казалось бы, обычной летней прогулки...

Достигнув среднего возраста, Джон Гофорт стал относиться к морю как к чему-то большему, чем стимулирующий энергию вызов. Оно оставалось таковым, но теперь оно служило ему и неиссякаемым источником обновления. Жалящие брызги морской воды взбадривали, а беспорядочные удары волн, раскачивавших лодку, вызывали страстный ответный отклик. В такие минуты, как и в высшие моменты острого делового кризиса, он чувствовал себя почти божеством.

С течением времени членство в Яхт-клубе осталось единственной целью, которой Гофорт так и не достиг. Он говорил себе, что просто время еще не пришло, но понемногу стал опасаться что, несмотря на все старания, эта честь может и вовсе его миновать. Он пытался не думать об этом, но не смог. И тогда он решил узнать о Яхт-клубе побольше, чтобы, по крайней мере, удовлетворить любопытство.

Это оказалось нелегким делом. Но Гофорт был настолько изобретательным и целеустремленным человеком, что вскоре сумел получить довольно полное и правильное представление о составе клуба. Гофорту он показался очень странным. Кроме того, что все члены клуба были выдающимися дельцами и финансистами, они не имели ничего общего. Одних отличало великолепное университетское образование, другим его явно не хватало. Некоторые родились за границей, кое-кто даже сохранял иностранное подданство. Часть из них давно и с увлечением занималась парусным спортом, другие же не проявляли к морю никакого видимого интереса.

Когда Гофорт собрался уже бросить свои изыскания, придя к заключению, что ничего, объединяющего эту группу избранных, нет, ему вдруг показалось, что нечто неуловимое, не поддающееся анализу, все же существует. Но, может быть, это только показалось?


Он стал внимательно изучать тех, кто, как он предполагал, входит в число членов клуба. Ничего особенного — обыденные, безразличные, порой даже скучные лица. И все-такн в конце концов он убедился, что неясное ощущение его верно: временами проглядывало у всех них какое-то тут же подавляемое возбуждение, будто им одним известно что-то захватывающе интересное...

Неожиданно Гофорт почувствовал, что и они, в свою очередь, изучают его. Наталкивала на эту мысль и недавно начавшаяся дружба с пожилым человеком по фамилии Маршалл, который наверняка был членом Яхт-клуба.

Именно Маршалл — председатель гигантской корпорации — сделал первый шаг к их знакомству. Вскоре оно стало столь близким, что они завтракали вместе, по крайней мере, раз в неделю. Беседы их были довольно заурядными — о делах, иногда — о парусном спорте, поскольку оба оказались завзятыми яхтсменами, но понемногу у Гофорта начало складываться все более четкое подозрение, что он подвергается деликатному допросу, связанному с возможным предложением членства в Яхт-клубе. Он старался подавить возникавшее при мысли об этом возбуждение, незаметно вытирая влажные ладони. Мысленно он выговаривал себе: его поведение напоминало смущение новичка, с которым знакомится президент студенческого братства.

Гофорт понимал, что его азартность не будет гармонировать с манерами пресыщенных членов клуба. Он пробовал напустить на себя беспечный, равнодушный вид, однако кончилось это тем, что он почувствовал раздражение: ему нечего стыдиться, почему же он должен копировать то, что противно его натуре?

Во время очередной встречи Гофорт изо всех сил старался показать Маршаллу, какое большое удовлетворение он до сих пор получает от ежедневной и ежечасной борьбы в мире бизнеса. По правде сказать, он говорил даже более горячо, чем намеревался, — так его раздражала ирония собеседника. Маршалл прервал его и, криво улыбаясь, спросил?

— Так вы действительно находите, что стрессы обычной деловой жизни достаточно удовлетворяют и возбуждают вас?


— Да, — убежденно ответил Гофорт. Он твердо решил: если этот Яхт-клуб — всего лишь убежище для людей, у которых пропал интерес к жизни и которые наскучили сами себе, ему там делать нечего!

Однако его начала беспокоить мысль, что он терпит неудачу. Да, для человека с его энергией и темпераментом Яхт-клуб мог оказаться ничего не стоящей целью, но сознавать, что его — Джона Гофорта — туда не допускают, было неприятно.

Не очень-то сердечно расставшись с Маршаллом, Гофорт зашагал узкими улочками к гавани, надеясь, что свежий морской ветер рассеет плохое настроение. Облако брызг неслось навстречу. Он ждал привычного взбадривающего действия горьковатой морской воды, но на этот раз все было как-то не так. Он нахмурился. Нет, ему было явно не все равно, станет он членом Яхт-клуба или нет.

Зимой Гофорт впервые за много лет заболел. Это был обычный грипп и даже не в очень сильной форме, но период выздоровления затянулся до самой весны. С этой болезни начались неприятности — не деловые, так как у него работал очень хороший штат сотрудников и фирма не страдала от его отсутствия, а душевного свойства. Сначала наступила легкая депрессия — врачи предупреждали, что после гриппа возможны такие последствия. Затем появилась явная апатия, прерываемая непривычными приступами сомнения в самом себе.

Гофорт заметил, что его заместитель великолепно справляется с обязанностями президента компании, но с изумлением обнаружил, что это его ничуть не волнует. Стало не по себе. Ему следовало проявить нетерпение, жажду деятельности, он должен был снова быть в упряжке и должен был дать понять, что прежний Гофорт еще чего-то стоит, но — все стало безразлично. Было это результатом болезни или проявлением неизбежного приближения старости, ускоренного гриппом,— но это его беспокоило.

Гофорт решил проверить себя и взялся за анализ программы продажи акций, разработанной одним из лучших экономистов. Он по-прежнему мастерски справился с делом и почувствовал знакомый прилив гордости. Значит, ум его еще не ослабел, а недомогание, которое он испытывал, несомненно, было чем-то временным...


Гофорт провел лето с семьей на вилле у моря. Лежа на пляже, он смотрел, как другие ходят под парусами, и был крайне удивлен тем, что нисколько им не завидует: заниматься парусным спортом не было ни желания, ни сил.

Осенью он полностью вернулся к работе, но старался выполнять предписания врача и просьбу жены — не переутомляться, избегал ездить в часы пик, а два-три раза в месяц устраивал дополнительные выходные. Гофорт сознавал, что раньше он посмеялся бы над таким режимом, но теперь считал его вполне разумным. Как и до болезни, он старался передавать текущие дела подчиненным, но теперь подобных обыденных и скучных дел почему-то оказывалось так много, что у него почти не скоплялось бумаг на столе.

Потрясение произошло зимой, когда он вдруг обнаружил, что машинально поручил решение исключительно важного вопроса помощникам. И хотя они хорошо справились с делом, было очевидно, что ему следовало заняться этим вопросом лично.

Неужели в нем происходила какая-то перемена, в результате которой он превращался в сугубо пассивного председателя правления? Если так, то, может быть, пора подумать об отставке...

В таком состоянии сомнений и нерешительности он как-то снова встретил Маршалла — в закрытом университетском клубе, членами которого оба являлись. Маршалл, предложивший выпить, заметил, что Гофорт хорошо выглядит и, видимо, совсем оправился после болезни. Иронии в его словах не чувствовалось. Они разговорились, и Гофорту пришла в голову мысль поделиться с Маршаллом своими неприятностями: все-таки тот был старше Гофорта и мог дать дельный совет.

Гофорт рассказал и о затянувшемся выздоровлении, и о странном нежелании втягиваться в прежний ритм. Даже о том случае необдуманной передачи дел своему штату и, что было совершенно непонятно, о полнейшем равнодушии ко всему. Маршалл слушал внимательно, кивая головой, но чувствовалось, что все это ему знакомо и он слышал десятки подобных историй. Наконец, Гофорт замолчал.

— Итак, — сказал Маршалл спокойно, — вы больше не находите деловую жизнь столь интересной, как раньше?

Гофорту было неприятно напоминание об их прошлом разговоре, и он ответил коротким «нет». Это явно понравилось собеседнику. Казалось, Маршалл торжествовал. Гофорт даже пожалел, что разоткровенничался. И в эту минуту Маршалл неожиданно слегка наклонился к нему и спросил:

— А как бы вы отнеслись к предложению стать членом Яхт-клуба?

Теперь настала очередь Гофорта торжествовать:

— Знаете, если бы вы предложили мне это два года назад, я бы тотчас ухватился за такую редкую возможность, а теперь...

— А что теперь? — сказал Маршалл, не проявляя, однако, никакого удивления.

— А теперь — мне все равно...

— Отлично! — улыбнулся Маршалл, — это именно то, что нужно для вашего членства.

Он заговорщически подмигнул Гофорту:

— Мы все так думаем, друг мой, ибо мы все страдаем от одной и той же болезни.

— Но я уже выздоровел, — возразил Гофорт.

Маршалл тихо засмеялся:

— Это с точки зрения доктора. Но сами-то вы знаете, что дело обстоит иначе! Единственное лекарство, мой друг, это объединиться с такими же, как вы, страдальцами...

Он начал увлеченно говорить о клубе. В основном то, что он сказал, Гофорту было известно. В клубе насчитывалось всего шестнадцать членов — ровно столько, чтобы составить экипаж шхуны во время ежегодного выхода в море. Один из шестнадцати недавно умер, это место и предложено Гофорту.

Маршалл так и не сказал, что они делают во время своего единственного летнего плавания, но Гофорт решил, что это, наверное, не очень-то важно. Вероятно, много пьют, распевают старые студенческие песни — не очень заманчивая перспектива. Видимо, угадав его сомнения, Маршалл неожиданно серьезно сказал:

— Одно я могу обещать вам — скучно не будет!

На этот раз в его манере говорить была какая-то необычная сила. Гофорт пожал плечами, вздохнул и улыбнулся:

— Хорошо. Разумеется, я согласен. Это большая честь для меня.

---

Выход в море был назначен на последнее число июля. Накануне вечером Маршалл привез Гофорта на расположенную далеко от города виллу одного из членов клуба, в чьем частном доке стояла шхуна. Все уже были в сборе, Маршалл представил Гофорта как нового члена экипажа.

Гофорт всех знал, кое с кем был хорошо знаком. Имена некоторых выдающихся людей были известны в их штате даже лучше, чем названия банков и фирм, которые они возглавляли. Находились здесь и лица рангом пониже, но, пожалуй, никто из присутствующих не был ниже уровня Гофорта по своему положению. Все они сумели пробиться через тяжелые годы конкуренции, но, как он узнал немного позже, действительно объединяло их нечто иное: ни один из них не добился сколько-нибудь крупного успеха в последние годы...

Все это его несколько утешило. Маршалл, по-видимому, был прав: Гофорт находился среди таких же «страдальцев», как он сам. Эта мысль приободрила его, он почувствовал себя гораздо свободнее и вскоре переходил от одной группки к другой и болтал с членами Яхт-клуба так непринужденно, будто находился среди них долгие годы.

Гофорту сказали, что шхуна в полной готовности и они отправятся в путь на рассвете. Поэтому он не удивился, когда гигантского роста старик, которого все называли «Учитель», предложил лечь спать пораньше — в 9 часов.

— А наш новичок уже расписался в том, что приступает к работе? — спросил кто-то.

— Нет еще, — сказал Учитель и поманил Гофорта рукой — Сюда, мой друг...

Они прошли в соседнюю комнату. Отперев стенной сейф, старик вытащил оттуда большую черную книгу, такую ветхую и потрепанную, что клочки обложки отлетали от прикосновения. Он положил ее на стол, раскрыл, перелистал несколько страниц, затем подозвал Гофорта и протянул ему ручку. Верхняя исписанная часть страницы была прикрыта чистым листом бумаги. Единственное, что было видно Гофорту, это подписи остальных членов клуба.

— Подпиши договор, моряк, — сказал Учитель грубым голосом, подражая капитанам давних времен.

Гофорт почувствовал инстинктивное нежелание подписываться под тем, что не мог прочесть, однако делать было нечего — он, улыбнувшись, склонился над книгой и поставил размашистую подпись, а затем повернулся, чтобы пожать протянутые ему руки.

— Молодец! — воскликнул кто-то. Все столпились вокруг стола, чтобы расписаться в качестве свидетелей происшедшего. Затем Учитель предложил выпить коньяку за здоровье нового члена, что присутствовавшие охотно и сделали.

Гофорт сказал себе, что вся эта церемония была детской глупостью, тем не менее она наполнила его теплым чувством товарищества. Хорошее настроение сохранилось и на следующий день, когда они проснулись еще в предрассветной темноте. Гофорт поспешно оделся и присоединился к завтракающим.

Было еще темно, когда они, неся каждый свой багаж, направились к шхуне. Гофорт едва различил ее название, выведенное белыми буквами на носу: «Либерти-IV».
Поскольку Гофорт был опытным яхтсменом, ему поручили работу на палубе. Готовя паруса к постановке, он обратил внимание на то, как резко изменилось поведение его новых друзей. Накануне вечером они казались какими-то вялыми, ленивыми, а теперь каждый быстро и четко выполнял свои обязанности моряка без лишней суеты и с полной серьезностью. Так что очень скоро «Либерти-IV» уже неслась по волнам навстречу восходящему солнцу.

Гофорт был приятно удивлен. Хотя в клубе и не было никаких жестких правил, на борту шхуны чувствовалась железная дисциплина. Он с радостью убедился, что его прежнее представление о времяпровождении членов клуба можно отбросить.

Он медленно обошел всю шхуну и остался доволен увиденным. И на палубе, и внизу все было в полном порядке. Учитель, оказавшийся капитаном шхуны, имел отдельную каютку, которая тоже содержалась в образцовом порядке. Гофорт заглянул и в нее. В каюте никого не было, но буквально через минуту открылась незаметная узенькая дверь в противоположной переборке и появились Учитель и двое других членов экипажа. Они приятно улыбались Гофорту, но тотчас старательно закрыли за собой дверь, не предложив ему осмотреть то помещение, из которого вышли. Он со своей стороны воздержался от вопросов, однако позднее, днем, повнимательнее осмотрел настил палубы в том районе и обнаружил ловко замаскированный люк. Гофорт присел на корточки и с интересом стал исследовать доски настила, ощупывая край люка, а когда случайно поднял голову, то встретился взглядом с глазами Маршалла. Того все это, видимо, просто забавляло.

— Пошли обедать! — сказал Маршалл. И больше ни слова.

В течение следующих дней Гофорт не раз задумывался над тем, что же могло быть в том секретном отсеке? Затем он просто забыл про него.

Удовольствие от этого плавания было таким, что не хотелось испытывать ни малейшего беспокойства. Гофорт чувствовал удовлетворение, которого не испытывал уже несколько месяцев. И это была не просто радость от встречи с морем: наконец-то он был не один, он разделял с другими, близкими ему людьми требующее немало усилий дело. На шхуне образовалось своеобразное сообщество — маленькая корпорация. Да еще какая! Ведь даже тот, кто находился на самой нижней ее ступени и с увлечением исполнял обязанности помощника кока, и тот привык ворочать миллионами.

Теперь Гофорт начал понимать, откуда идет то подавляемое возбуждение, которое он давно заметил как что-то общее у членов Яхт-клуба. Для них это был не обычный выход в море, а какое-то испытание. Как будто эти шестнадцать человек решили противопоставить свою волю силе и коварству океана, бросить вызов жесточайшему из противников и этим путем вернуть себе то чувство отваги и полноты жизни, которое они находили когда-то в своей работе...

Они явно что-то искали в океане. В течение недели шли зигзагообразным курсом, все время держась вдали от берегов. Гофорт не имел ни малейшего представления ни о цели плавания, ни о текущих координатах и считал неудобным интересоваться этим. Может быть, они искали бурю, чтобы проверка сил была по-настоящему серьезной? Он ничего не мог сказать наверняка. Но он был готов ждать сколько угодно, так как каждая минута на борту «Либерти-IV» приносила радость.

На восьмой день он снова заметил резкую перемену в окружающих. Теперь чувствовалось какое-то оживление, ускорились движения, появилась какая-то напряженность в улыбках. Все это напоминало ему атмосферу серьезных заседаний, когда приближался кульминационный решающий момент переговоров. Как он догадался, остальным членам экипажа сообщили что-то такое что ему — новичку — знать не следовало.

Люди были напряжены, но это было бодрящее напряжение тренированных атлетов. Они с полной уверенностью в себе ожидали какого-то серьезного испытания, достойного своих сил. Их настроение передалось Гофорту. И хотя он не имел ни малейшего понятия о том, что ждет их впереди, он тоже разделял охватившее всех оживление и жадно всматривался в горизонт.

Что,он ожидал увидеть? Ему было все равно, Что бы там ни было, он испытывал чувство гордости и знал, что встретит любое испытание со стойкостью и былой отвагой, которые жизнь воспитала в нем.

«Либерти-lV» изменила курс и пошла на восток — где небо было обложено тяжелыми тучами, под которыми лежала дымка тумана. Гофорт решил, что они идут навстречу шторму но как зорко он ни следил, предвестников резкого усиления ветра видно не было.

В эти минуты он заметил другую яхту, вынырнувшую из дымки и приближающуюся к ним. Он подумал, что эта яхта, по всей вероятности, хочет уйти от схватки с бурей, к которой «Либерти» так упорно стремится. Тем временем тучи как-то неожиданно стали расходиться, открывая голубой простор неба. Гофорт вздохнул и только теперь взглянул на остальных членов экипажа, но ни у кого из стоящих на палубе не было заметно и следов разочарования. Наоборот, общее состояние напряженности, казалось, достигло предела. Все стояли, замерев, устремив пронзительные взгляды на приближающиеся паруса.

Гофорт смотрел на их лица, стараясь понять, что происходит, и вдруг почувствовал, как понимание серьезности надвигающейся минуты охватывает его и наполняет диким возбуждением.

Уже без всякого удивления он смотрел, как открылся люк и то, что было скрыто в секретном отсеке, мгновенно оказалось на палубе. Это была небольшая, но самая настоящая пушка. Экипаж с ловкостью, которая явно была результатом многочасовых тренировок, бросился к ней, чтобы приготовиться к нападению.

Гофорт отскочил в сторону, понимая, что ему еще рано участвовать в таком деле. Но после того, как первый же снаряд, выпущенный из их пушечки, угодил в борт встреченной яхты, он бросился вперед и с такой же готовностью, как остальные, схватил одно из раздаваемых ружей. И в то время, как «Либерти-IV» ринулась прямо к барахтавшимся в воде людям с разбитой яхты, его вопль восторга слился с криками его товарищей, выстрелы грянули над диким резонирующим морем.