Плавание на яхте «Снарк» по Днепру

«Снарк» ошвартовался в гавани Киевского городского крейсерского яхт-клуба. Мы пришли сюда на закате, измотанные трепкой в Каневском водохранилище, и решили сразу а город не ехать (добираться туда добрый час), а пораньше лечь спать, чтобы завтра целый день посвятить Киеву. Но с палубы никто не уходил. Мы жадно вглядывались в холмы на другом берегу Днепра, выискивая статую Родины-матери, высотные здания, купола Киево-Печерской лавры... Однако ночь отобрала эту радость поиска, сравняв цветом небо, холмы и Днепр. Мы сидели, просто ловя звуки желанного города и перебрасываясь фразами, под обыденной оболочкой которых трепетало победное: дошли!

И вот тогда появился знакомый киевлянин:

— Наконец-то! А в уж думал, не встречу, — ворчал он. — Пять суток из Запорожья в Киев! Зачем нужна яхта, если есть «Метеоры»!!

И в самом деле — зачем! Никогда не задумывался об этом всерьез. Парус одаривал ощущением, которое сродни счастью, и этого уже было довольно. А тут вдруг захотелось разобраться, отчего же возникает это дивное чувство! Но нужные слова ускользали. Помог экипаж.

— Зачем нужна яхта! — азартно переспросил юнга. — Чтобы верить в себя!

Плавание — всегда вызов стихии. Оно и зародилось под этим знаком. Четыре тысячи лет назад Санкионатон записал легенду, которой уже тогда было добрых две тысячи лет: «Буря неистовствовала над Тирским лесом. Пораженные молниями, сотни деревьев вспыхивали, как факелы, или с треском лопались. В паническом страхе схватил Осоуз один из древесных стволов, очистил его от сучьев и, крепко уцепившись за него, первым решился броситься в волны».

Осоуз, как предполагают, и был первым мореплавателем. Его предприимчивые потомки научились строить прочные, наглухо запалубленные корабли, которые не боялись штормов. На этих кораблях за сотни лет до нашей эры они пересекали Средиземное море, ходили вдоль побережья Африки, огибали Европу и даже достигали Скандинавии. Греки называли отважных мореплавателей «фойной» — багровыми людьми — за обветренные лица. До нас это название дошло искаженным — «финикийцы».

Плавали финикийцы под парусом, который позаимствовали у древних египтян, при попутном ветре подымавших на своих неуклюжих, ходивших только по Нилу, барках прямоугольные полотнища. Финикийцы рискнули выйти под парусом в море. Они бросили вызов стихии, вступив в поединок с ветром, волнами, холодом, усталостью...


Выигрывая, человек побеждает самого себя — свою слабость. Плавание под парусами — это редкий по нынешним временам точильный камень, возвращающий сабельный блеск мужеству, легко покрывающемуся коррозией в сутолоке городской жизни.

— А по-моему, нигде, кроме яхты, таи глубоко не ощутишь красоту бытия, — задумчиво сказал боцман.

Древнегреческий философ Анахарсис разделял людей на тех, кто жив, тех, кто уже мертв, и тех, кто сейчас в море. Мы были на воде.

Шквалы, как удары нетерпеливого кулака в дверь, сотрясали наш «четвертьтонник». День, укутанный густой марлей облаков, потерял свои очертания, и трудно было определить, где на горизонте кончается вода цвета старого серебра и начинается такое же небо. Казалось, мы попали в мутный шар с водой, дергающийся на короткой нити. От этого дергания болели истертые шкотами руки и бесконечной казалась вахта...

В суете мы не сразу заметили, как ветер сдул облака и мир вокруг яхты из белесоразмытого стал желто-стальным с быстрыми изменчивыми тенями. Благоговейный восторг охватил нас перед внезапно открывшейся бескрайностью горизонта и бездонностью неба, мелькавшего до сих пор лишь клочками в грудах облаков. Все, что угнетало и раздражало, словно растворилось в этом просторе, а от буйства света, ветра и волн зародилось ощущение единства с яхтой и со всем, что окружало нас.

Могущество открытой воды опьяняет. Вода, заполнившая мир до горизонта, рождает удивительную иллюзию: тебе кажется, что ты сам стал волной, катящейся из бесконечности в бесконечность.

Парус сделал человека поэтом и философом, но все-таки — сперва поэтом. Вспомним, как поэтичны философские учения древних греков. Выходец из Ионии Пифагор и его ученики считали, что все небесные тела при своем движении звучат, но люди этот звук не замечают только потому, что слышат его непрерывно — с рождения. Такие мысли могли появиться только в ночном мора где берег и дно - бесконечно далеко, а над водой и в воде — только звезды.

— Яхты нужны, чтобы помнить, — отрубил капитан. — Нет памяти — нет человека.


До Днепродзержинска — рукой подать! Но заштилело. А Днепр здесь неширок течение сильное и, чтобы не снесло, мы решили перестоять безветрие под берегом. Яхта уперлась форштевнем в лесок и словно задремала. Издали, с берега, наш старый «четвертьтонник» казался необычным. Эта лодка будто приплыла из того времени и когда человек строил свои суда, пристально вглядываясь в морских птиц и зверей, и сам, по-звериному близкий к природе, интуитивно угадывал, как выгнуть борт, чтобы не стать врагом волне. Из того времени, когда шли по Днепру «из варяг в греки» ладьи с зерном и медом, пушниной и оружием, янтарем и пряностями, коноплей и винами...

От каждой вещи на Земле, созданной человеком, протянута нить в бездну прошлого: нить от следствия к причине. Мы сами — тоже следствие событий истории, ступенька в развитии человечества. Нас связывает с жившими прежде стремление к прекрасному и вечная неудовлетворенность содеянным. Книги дают знание этой связи, но никогда не одарят ее ощущением. Такую радость приносит хождение под парусом. Он был, пожалуй первым изобретением человека для использования энергии неживой природы.

Неторопливый бег яхты словно возвращает в то время, когда человек еще не отделил себя от земли и воды. Глухой плеск кажется отзвуком далеких времен, память и чувства обостряются.

...Тяжек был почти трехтысячекилометровый путь «из варяг в греки». И страшнее всех волоков, опаснее стрел печенега на Крарийской переправе были пороги. Не зря же, благополучно миновав их путники на острове Хортице воздавали пышную хвалу милостивой судьбе — с пиршеством, плясками и принесением в жертву утыканных стрелами черных петухов

На берегу недалеко от яхты, мы обнаружили столб с табличкой «Водомерный пост». Колебания уровня воды в реке — это беззвучный шторм, тайно подкрадывающийся на мягких лапах.

Два зеленых огня на опоре Кременчугского моста успокоили вахтенных: высота пролета десять метров. Но когда закрененная яхта вошла под мост, над головой раздался скрежет металла — мы зацепили ферму моста. Был июнь — время полной воды, и здесь, в узком русле Днепра ниже Кременчугской ГЭС, она поднялась почти на полтора метра...


На авось древние мореходы могли удачно проскочить днепровские пороги раз-другой. Но целые караваны кораблей столетиями пересекали пороги. В летописи о походе князя Олега на Византию в 907 году сказано, что дружины шли от Киева по Днепру «на кораблях числом 2000» и на каждом — «по 40 муж». Трудно представить, что восьмидесятитысячная армада переправлялась через пороги только с сомнительной помощью Перуна.

Всякое плавание, даже выезд на моторке в выходной день, требует обращения к опыту прошлого. У каждого времени своя форма овеществления опыта прошлого. До Киева и обратно мы шли, сверяясь с картой и размечающими фарватер буями. А с чем сверялись кормщики ладей Олега, готовясь пройти пороги!

Табличка «Водомерный пост» натолкнула на мысль о том, что у древних мореходов могли быть такие посты. Скорее всего, где-то вблизи днепровских порогов. Книги подтвердили догадку. Древний водомерный пост был создан на скале Каменоватого острова. Этот остров после возведения Днепрогэса оказался затоплениям, но часть скалы и сейчас возвышается над водой в черте города Днепропетровска.

Наблюдательные древние мореходы заметили устойчивую связь между изменением уровня оды на одной из площадок скалы и глубины у самого опасного Ненасытецкого порога. Сперва этими сведениями пользовались только кормщики, готовящие свои суда в затоне Каменоватого острова к спуску через пороги. Но с десятого века — времени наиболее интенсивного использования пути «из варяг в греки»— записи о состоянии Днепра появляются в русских летописях наравне с важными политическими событиями: 991 г. — «бысть наводнение много»; 1093 г. — «бе паводь велика»; 1108 г. — «в се лето вода бысть велика на Днепре»; 1128г. — «все же лето бысть вода велика, потопи люди, жита и хоромы унесе»...

Опыт мореплавателей Киевской Руси использовали запорожские казаки. С 16S6 г. по распоряжению запорожского коша лоцмана обязаны были изменять осадку судов в зависимости от показаний водомера на Каменоватом острове.

В XIX веке водомер-показатель был преобразован в водомерный пост.

...На воде не остается следов. Тысячи и тысячи древних мореходов прошли по Днепру. Вода размыкалась перед, форштевнями их ладей и драккаров и смыкалась за кормой, навсегда, казалось, пряча следы в бездне прошлого. Но часто ночью на яхте, когда вокруг лишь тьме, звезды, плеск воды и тихий скрип рангоута, мне друг кажется, что ладьи Олеговых дружин прошли мимо нас и беззвучно растаяли в зыбком предутреннем тумане.

---

Еще одно лето ушло на вечную стоянку памяти.

Сын дернул штору — свет мешает ему смотреть телевизор. Она звякнула и зашуршала, а мне показалось — это шуршит о ванты парус. И я затосковал по воде...