Групповой переход через Сахару под парусами

До сих пор еще многие, услышав или прочитав — «пляжная яхта», «пляжный буер», «песчаная яхта», — недоуменно пожимают плечами. А между тем колесные парусники были известны минимум тысячу лет назад. Как гласит предание, при взятии Царьграда Олег поставил свои челны на колеса и под парусами подошел к стенам города, изрядно напугав его защитников. «Пляжные яхты» строились и в средние века, иногда достигая длины 8—10 метров. На приводимой здесь голландской миниатюре начала XVII века изображена увеселительная поездка принца Оранского с друзьями на неуклюжих четырехколесных сооружениях с прямоугольными парусами. Известно, что эти «яхты», построенные по проектам голландского математика Лимона Стевина, развивали скорость до 25 миль в час, но могли двигаться только при попутном ветре. Можно было бы перечислить немало других случаев применения паруса для движения по суше (см. 5 вып.) Не забыты пляжные яхты и в наши дни. Во многих странах существуют клубы любителей сухопутных путешествий под парусом, разыгрываются национальные и европейские чемпионаты. Мы уже рассказывали о первых европейских соревнованиях пляжных яхт, организованных Международной Ассоциацией пляжных яхт, созданной в 1962 г. В октябре прошлого года в Англии был проведен первый международный классный чемпионат яхт на колесах — монотипов.

Одним из энтузиастов «сухопутного паруса» является французский генерал-майор в отставке дю Буше, сделавший очень много для популяризации этого вида спорта. В июне 1960 г. полковник дю Буше за пять дней прошел 750 километров по пескам Сахары на четырехколесной пляжной яхте собственной конструкции, а в прошлом году организовал групповой переход через Сахару — первое международное ралли пляжных яхт, получившее мировую известность.

Предоставляем слово самому организатору этого необычного пробега.

---

Очарование пустыни. Я знаю, что большинству читателей это словосочетание покажется странным, но 14 лет жизни в Сахаре не проходят бесследно. Величественная картина бескрайней пустыни постепенно захватывает вас, появляется стремление покорить ее, сделать подвластной человеку. Прислушиваясь к реву ветра во время разгулявшейся песчаной бури, я часто мечтал о том, как человек, «оседлав», наконец, этот самый ветер, пройдет под парусом по пустыне, как по настоящему океану. Скоро это стало чем-то вроде навязчивой идеи, и я решил организовать первый «транссахарский» парусный переход на пляжных яхтах. Для начала я разослал приглашения во все «сухопутные» яхт-клубы, адреса которых мне удалось обнаружить. И вот, в конце концов, в феврале 1967 г. мы — 23 мужчины и одна женщина — собрались в алжирском оазисе Колон-Бешар, готовые к старту. Гонщики из Франции, Великобритании, США, Дании, Голландии и ФРГ впервые видят эти выжженные безжалостным солнцем пески. Ни один из них не имеет опыта «крейсерского плавания» в подобных условиях. Могу ли я гарантировать, что все они благополучно достигнут места назначения? Ведь я отвечаю за них — я толкнул их на это испытание. Впрочем, время для сомнений уже прошло. Завтра старт.

В Бешаре пересекаются пути, по которым в течение столетий проходили караваны верблюдов из северо-западной Африки к Гвинейскому заливу и обратно. Один из них кончается в Нуакшоте — расположенной на атлантическом побережье столице Мавритании. Этот маршрут я и выбрал для нашего путешествия, так как зимой здесь дует розный северо-восточный ветер. А направление ветра имеет для нас решающее значение.


Что представляют из себя наши яхты? Это одноместные экипажи на трех автомобильных колесах практически без всякой амортизации. Тормозные устройства самые примитивные: на некоторых яхтах для остановки просто опускают на землю металлический стержень, который, поднимая тучи пыли, постепенно замедляет движение экипажа. На хорошем, ровном пляже наши яхты развивают скорость до 100 км/час.

Мы собрали и настроили 12 машин. Половина из них — французской марки «ББ». Нет-нет, вы ошибаетесь, это не в честь Бриджит Бардо. Просто кому-то понравилось звучание слова bebe — бэби. Три яхты — модели «Аргуэн», также французского производства, остальные — английские.

Население Бешара осыпает нас плотным огнем замечаний, в основном, обескураживающих. К счастью, большинство водителей не знает ни французского, ни арабского языков, ни тем более диалектов Сахары.

— А где же двигатели? — спрашивает один из арабов.

— Мы будем двигаться с помощью силы ветра.

— А когда ветер уснет?

— Мы тоже будем спать и ожидать воли аллаха. — Подобный ответ встречается с одобрением.

— Как вы будете останавливаться, если на пути встретится препятствие, которое нельзя объехать? — интересуется француз.

— Как на настоящей яхте, — отвечаю я. — Развернемся носом к ветру.

Тем, кто пророчит нам гибель, я перечисляю все предпринятые меры предосторожности: нас будут сопровождать два самолета, шесть вездеходов «лэнд-ровер» с радиостанцией, доктором, поварами, механиками, но многие продолжают смотреть на меня широко открытыми глазами, в которых ясно читается ожидание увидеть наши кости белеющими под палящим солнцем.


Как раз в назначенный для старта час ветер действительно «заснул». В конце концов я приказал отбуксировать яхты на три мили в пустыню, чтобы защитить их от бесчисленных любопытных младшего и среднего школьного возраста.

На следующее утро ветер «проснулся». Долгожданный выстрел! Яхты срываются с места и мчатся по асфальтовой дороге, по которой предстоит пройти первые 330 миль. Водители на каждой яхте будут меняться каждые несколько часов. Запасные сопровождают колонну в «лэнд-роверах». Гудят шины. Встречные, оправившись от первого шока, одобрительно машут руками.
Первое происшествие, не предусмотренное программой: молодой голландец Ерн Копайн беззаботно направляет свой парусник прямо на высоковольтную линию. Мачта ударяет по проводу, но, покачнувшись, яхта выпрямляется и продолжает путь. Линия, слава богу, отключена.

Для ночлега отыскиваем «вади» — русло высохшего ручья. Перед сном подводим итоги первого дня. Экипажи разделены на четыре команды, которые соревнуются между собой, а главное — держат друг друга в поле зрения. Первый этап пути выиграла у французов американская команда (и те и другие идут на одинаковых «ББ»), Когда поворот дороги выводит яхты носом к ветру, американцы Парди, Зирбах и Артур, не раздумывая, соскакивают на землю и подталкивают свои машины сзади. Французы же в подобной ситуации как истинные яхтсмены прибегают к бесконечной лавировке, на которую уходит масса времени. Английские яхты на третьем месте — их меньшие по площади паруса пока себя не оправдали, а слишком тяжелые для слабого ветра «аргуэны» последние мили вообще волокут на буксире вездеходы.

Второй день — точная копия первого. Опять из-за слабого ветра «лэнд-роверам» приходится тянуть наиболее тяжелые яхты, и опять одна из машин ударяется мачтой о провод. На этот раз удар получился более сильным — яхта переворачивается и скользит по дороге, рассыпаясь на составные части.

— Что будем делать с обломками? — растерянно спрашиваю я. — Бросим здесь?

Но водители Доусон и Пауэлл слишком англичане, чтобы их могла смутить подобная «ерунда».


— Зачем же бросать? — невозмутимо отвечает Доусон. — Кое-что починим и снова соберем наше корыто.

Англичане грузят обломки в автомобиль, и мы продолжаем путь. Едва успеваем набрать скорость, как появляется новое препятствие в виде группы отчаянно жестикулирующих французских солдат.

— В чем дело? — ору я на подбежавшего сержанта.

— Прошу прощения, мон колонель! Вы подошли к границам ракетного полигона, а на завтра назначен запуск искусственного спутника земли, поэтому все движение в этом районе прекращается. Вам придется остановиться здесь на ночь...

Утром просыпаемся от рева двигателей и видим, как ввысь уходит ракета, оставляя след из огня и дыма. Следующие два дня продвигаемся по совершенно ровному плато. Жизнь здесь вообще отсутствует, вокруг — ни кустика! Впервые установился ровный сильный ветер, и «аргуэны» постепенно стали выбиваться в лидеры (увы, ненадолго!). 15 февраля на горизонте появились бесконечные песчаные дюны, а между ними — селение Оглат Берабер.

На подходе к селению наши яхты развили приличную скорость. Внезапно раздались воинственные крики, и высыпавшие из-за дюн всадники на верблюдах «пошли на нас в атаку». Оказывается, нас поджидал верховой отряд алжирской армии. Местный гарнизон решил засвидетельствовать свое почтение и заодно померяться с нами силами в искусстве езды по пескам. Сообразив, что они предлагают своего рода военную игру, мы приняли вызов. В течение двух часов верблюды и яхты вытанцовывали какой-то диковинный балет; каждая «воюющая сторона» стремилась окружить другую и тем самым закончить бой. Победили машины, но какой ценой! Мы потеряли 25% своей техники: не выдержав бешеных прыжков через дюны, одно за другим полетели колесные крепления всех трех «аргуэнов». Отремонтировать тяжелые машины в походных условиях было не под силу, и павшие «аргуэны» пришлось оставить в Оглат Берабер.

Подсчитав потери, сразу же устроились на ночлег: некоторые водители, напрыгавшись по дюнам, заболели самой настоящей морской болезнью и не в силах продолжать путь. Отпаиваем их верблюжьим молоком.


Проснувшись, с удовольствием обнаружили, что ветер разгулялся. Благоразумно берем по два рифа. Сегодня с утра я запасной. Забравшись в командирский «лэнд-ровер», выпускаю красную ракету — старт! Проносясь мимо меня, каждый гонщик поднимает вверх большой палец: все в порядке.

На этом участке шоссе поворотов почти нет, и яхты мчатся со скоростью свыше 40 миль в час. Свист ветра в парусах и равномерное пение катящихся по асфальту шин складываются в упоительную мелодию. Ощущение скорости опьяняет настолько, что к двум часам дня мы с большой неохотой делаем получасовой привал в Хасси-ель-Кеби. Здесь нас поджидают Доусон и Пауэлл, прибывшие на вездеходе сутками раньше и успевшие собрать и привести в готовность свой парусник. Новая ракета, и гонка продолжается в том же темпе. К пяти часам пролетаем пост Тифуши. Я размахиваю зеленым флагом («остановки не будет!») и яхты, не сбавляя скорости, проскакивают мимо селения, к разочарованию выстроившихся вдоль дороги жителей. Подкрадываются сумерки, но это нас не останавливает: гонщики работают с парусами при свете фар следующих позади «лэнд-роверов». Лагерь раскладываем уже в кромешной тьме.

Расположившись у костра, я высчитываю, что мы прошли за сутки почти 150 миль! Блики огня пробегают по лицам гонщиков, осунувшимся лицам очень усталых людей. Не слишком ли большую нагрузку я даю им? Да и питаются они довольно скудно — задуманное мною предприятие оказалось весьма дорогостоящим, пришлось экономить на всем. Но сами ребята не жалуются, а психологические путы военного воспитания не позволяют мне выразить им свое беспокойство. Вызывает восхищение поведение нашей единственной женщины — француженки Моники Жимель, не принимающей Никаких поблажек, никаких скидок на «слабый пол».

На рассвете я нарушаю покой Сахары автомобильным клаксоном. Впереди последние 25 миль асфальта, за которыми откроется девственная пустыня. Конечный участок дороги завершается опасным, почти отвесным спуском с многочисленными петлями крутых поворотов. Доктор и я выезжаем на «лэнд-ровере» вперед и устраиваем у самого трудного поворота пункт «скорой помощи». Ларри Парди и Ричард Артур атакуют этот поворот, как Дон Кихот ветряную мельницу, — так же отважно и безрассудно. Вместо того чтобы обезветрить паруса, они входят в поворот с туго выбранными шкотами; задние колеса опасно скользят, то и дело отрываясь от земли. В ужасе мы бросаемся за яхтами вниз, но кончается все благополучно. Гонщики встречают нас беззаботным смехом:


— Нас укачало, док! У вас есть пилюли от морской болезни?

Отсюда трасса пойдет по грунту, с которым до сих пор никто из гонщиков не сталкивался (кроме меня, конечно): впереди на 20 миль тянется феш-феш — толстый слой мелких комочков пыли. Легкие яхты спокойно проходят этот район, в то время как «лэнд-роверы» увязают, проваливаясь по крылья, и их приходится откапывать. Затем начинается per — твердая, плоская галька, на которой шины «летят» гораздо быстрее, чем на асфальте. А с шинами дело плохо. Перед стартом я допустил непростительную оплошность: невнимательно осмотрел запас шин, а многие из них оказались старыми. Задолго до Нуакшота я насчитал 500 проколов, после чего потерял счет.

Зато, сойдя с асфальта, яхты получили значительную свободу действий. Теперь гонщики могут беспрепятственно маневрировать и легко обходить друг друга. Правда, яхты быстро рассеиваются по пустыне, и я теряю большинство их из виду. Но тут мы вызываем «поддержку с воздуха»: в небе появляются два легких самолета, которые, словно ангелы-хранители, попеременно сопровождают нас до самого Нуакшота. Впереди по курсу — селение Тиндуф. Бок о бок с Моникой Жимель я веду свою яхту между двумя рядами почетного караула солдат на верблюдах. И здесь нас приветствует местное начальство.

— Очень сожалею, что не могу представить вам всех моих товарищей, — говорю я. — Понятия не имею, куда они делись.

— Мы видели, как их машины промчались прямо к местной бане, — улыбаются чиновники. — Мы не обидимся, если и вы немедленно присоединитесь к ним.

В Тиндуфе мы получили полное представление о том, насколько наш необычный поход разжег энтузиазм местного населения. Жители воздвигли арки с приветственными надписями, украсили дома флагами стран, которые мы представляли. Нас встречали аплодисментами и барабанным боем, вечером закатили роскошный ужин, венцом которого был зажаренный баран. Потом мы до поздней ночи любовались массовыми танцами. Утром все началось сначала...

Через три дня, наконец, покидаем гостеприимный Тиндуф. Теперь предстоит пройти 500 миль по голой пустыне, не встречая ничего, кроме, разве, костей верблюдов, да изредка колодцев с солоноватой водой. На этом участке пути нас сопровождают несколько проводников — моих старых знакомых. Сидя на крышах «лэнд-роверов» с биноклями в руках, они указывают дорогу. Границу Мавритании мы пересекаем, сами того не ведая. В дни, когда великие европейские державы делили Сахару, дипломаты во время какой-то конференции провели эту линию на карте, но кочевники-бедуины никогда этой карты не видели и до сих пор пересекают пустыню в любом направлении.

Иногда натыкаемся на высохшие озера. Дно самого большого из них — Дайе-эль-Аам — высохло до твердости камня. А ведь еще в 1958 г., проезжая с патрулем мимо этого озера, я видел, как по его поверхности, простиравшейся примерно на 100 квадратных миль, сновали дикие утки!

К вечеру 26 февраля ровный ветер внезапно переходит в нескончаемую серию яростных взрывов, обрушивающихся на паруса подобно ударам кнута. Когда мы стали разбивать лагерь, половина палаток оказалась сорванной уже через 10 минут. Пришлось закреплять их снова, на этот раз основательнее.

— Песчаная буря? — спрашиваю я старшего проводника.

— Да. Завтра утром разыграется вовсю. Может быть, укрыться как следует и переждать?

Увы, это не выход. Дело в том, что наши канистры для воды почти пусты — последний колодец оказался высохшим. Тогда это нас не обеспокоило: мы знали, что всего сутки пути отделяют нас от озера Игуетти, и были уверены, что легко пройдем этот путь. Но сейчас...

Утром просыпаемся оттого, что «лэнд-роверы» непрерывно гудят и вибрируют. Осторожно высовываюсь из машины. Кажется, что вся вселенная состоит из одного песка. Песок мгновенно набивается в волосы и бороду, хрустит на зубах, шуршит в одежде. Темно, как ночью; солнце закрыто плотной песчаной завесой. Лично меня это не особенно беспокоит — песок давно стал неотъемлемой частью моей жизни. Но остальным участникам он, безусловно, доставляет массу неприятностей.

Что делать? Оставаться на месте в надежде, что буря кончится раньше, чем вода? Или идти вперед, рискуя пропустить заветное озеро в хаосе из тьмы и песка? Принятие решения осложняется еще одним обстоятельством. Когда-то, много лет назад, я уже стоял перед такой дилеммой, причем почти на том же самом месте, и хорошо помню, что произошло. Я отдал приказ свернуть лагерь и, несмотря на беснующийся ветер, идти на поиски воды. Мы прошли мимо Игуетти и ходили вслепую по кругу, пока не выбились из сил, и, уже потеряв всякую надежду, только случайно наткнулись на озеро. Не хотелось бы снова рассчитывать на случай...

Внезапно передо мной вырастает согнутая в три погибели фигура, с головы до пят закутанная в одеяло.

— Как дела, командир? — зычно окликает меня фигура голосом Ларри Парди.

— Ничего, неплохо, — говорю я, как мне кажется, достаточно бодро. — Мы прошли почти половину нашего 1700-мильного пути!

Ларри издает протяжный вопль — точную копию воинственного клича индейцев, как с гордостью объяснили мне потом остальные американцы. — Значит, дело сделано! — кричит он. — Первая половина всегда самая трудная!

Его безграничный оптимизм решает все. Я зову старшего проводника и сажаю его в командирский вездеход, зная, что вполне могу доверять его сверхъестественному чувству местности (правда, опыт подсказывает, что ошибиться может и самый лучший проводник). Главное — никто не должен отставать! Этот переход до озера явился труднейшим этапом нашего путешествия, и когда мы внезапно вышли к самой воде, я не сразу поверил собственным глазам.

Около озера стояли несколько палаток бедуинов, укрывавшихся от бури, которая к этому времени начала понемногу стихать. Я предупредил гонщиков, чтобы они воздержались от купания в озере — обитатели пустыни считают, что соприкосновение с человеческим телом загрязняет воду.

— Мы загрязним это? — изумленно вопрошает француз Кристиан Нау. — Но ведь это не вода, а грязевая паста с изрядным содержанием верблюжьего навоза. Как ее пить?

— Как пьют кочевники: наберите в чашку воды и подождите полчасика, пока грязь осядет...

На следующее утро буря прекратилась, но тучи песка по-прежнему висели в воздухе, затрудняя видимость. Нам предстояло новое испытание — дальнейший путь проходил по местности, изобилующей высыхающими реками, русла которых превратились в непроходимые болота. Проводники пытаются обойти их, но на этот раз оказываются «не в форме» и выводят прямо к середине огромной грязной лужи. Возвращаться против ветра мы не можем и должны идти вперед.

К счастью, местами лужа начала высыхать, и вскоре удалось найти довольно широкую полоску суши. Я выстроил караван в одну линию и сел за руль головной яхты, изображая абсолютную уверенность в том, что впереди — вполне проходимая трасса. К крайнему изумлению я обнаружил, что через несколько сот метров высохший участок стал шире...

Но идти все равно очень трудно. В течение двух часов легкие яхты прыгали, как козлята, по бесчисленным трещинам и рытвинам. Переход настолько измотал нас, что, выбравшись на берег, мы тут же разбили лагерь и улеглись. Когда же мы проснулись через несколько часов, выяснилось, что вездеходы с продовольствием затерялись где-то в барханах и, очевидно, ни обеда, ни ужина сегодня не будет. Но и утром автомобилей нигде не видно. Придется отправляться в дальнейший путь без завтрака. Гонщики бросают ка меня неприязненные взгляды.

Буквально через несколько минут после старта выходим на мягкий песок. Продвигаться становится очень трудно, а вскоре и невозможно, так как ветер неожиданно стихает. Яхты увязли по самые рамы. В течение трех часов мы толкаем их руками, выкапывая попадающиеся на пути застрявшие «лэнд-роверы». Когда выбираемся, наконец, на твердый грунт, я уже не встречаю даже недружелюбных взглядов — никто на меня и не смотрит. Пытаюсь вернуть расположение гонщиков тем, что вызываю самолет и лечу в ближайшее селение, чтобы приготовить измученным людям надлежащий прием. Однако, вернувшись обратно на условленное место встречи, я нашел там только одинокий «лэнд-ровер».

— Они не могли дождаться, — объяснил мне водитель. — Поднялся ветер и они ринулись вперед, навстречу ваннам и бифштексам. Кстати, бифштексами мы можем их обеспечить: вон они!

Он указал на проносящееся невдалеке стадо грациозных газелей. Я стреляю прямо из окна автомобиля и со второго выстрела укладываю одну из них. И вот, пока гонщики блаженствуют в душевых, повара селения Зуира готовят отменное жаркое. После ужина я вновь вижу обращенные ко мне улыбки. Ка совещании в лагере, разбитом в полумиле от Зуира, я вношу предложение в дальнейшем не гоняться друг с другом, а идти единой группой, поставив перед собой одну цель — поскорее закончить путешествие. Предложение принимается единогласно.

Утром по просьбе местного начальства мы решили пройти по улицам Зуира под парусами, но разгулявшийся ветер превратил этот парад в довольно бурную сцену. Улицы были забиты народом; мы не могли ни остановиться, ни избежать столкновений. В «кильватере» осталось несколько сбитых с ног людей. Когда же мы, наконец, остановились, на рамах некоторых яхт беспомощно барахтались фигуры захваченных по пути зрителей. Голландец Кортеновер ухитрился «подвезти» сразу двоих! К счастью, все пострадавшие отделались легкими ушибами. А вот мы вскоре понесли первые потери в «живой силе».

Англичанин Майкл Бенсон перед выходом из Зуира поставил на свою яхту одолженный у французов парус, который значительно превышал по размерам его собственный. Со старым парусом даже в сильный ветер Бенсон смело брал крутые повороты, не потравливая шкотов. Рискнув проделать то же самое с новым парусом, он перевернулся. Когда мы подбежали к месту катастрофы, Бенсон лежал под обломками яхты без сознания. Его осторожно погрузили в самолет и отправили обратно в Зуира. К нашей великой радости, на следующий же день он догнал нас на автомобиле, весь в бинтах, но полный готовности сесть за штурвал, как только будет починена его яхта.

Мы существенно отстали от расписания, поэтому я решил изменить маршрут. Вместо того чтобы следовать вдоль извилистой мавританской границы, мы пойдем напрямик через участок Испанской Сахары, где, как я знаю, очень мало столь ненавистных нам дюн. Наши проводники не знали испанской части пустыни, так что выигрыш во времени получился небольшой: то и дело гонщики останавливались, чтобы вытащить очередную яхту, провалившуюся на незамеченной полосе мягкого песка. Когда мы все-таки опять добрались до мавританской границы, нас, наконец, встретила цивилизация в виде крошечного паровозика, сияющий машинист которого обрадовал нас «Марсельезой», исполняемой на аккордеоне, и новыми шинами для многострадальных яхт. Кроме шин и улыбок, этот ангел во плоти доставил сварочный аппарат, с помощью которого водители принялись чинить искареженные шасси французских «ББ». Выяснилось, что одну из них починить невозможно и придется бросить. Теперь у нас всего восемь яхт, а до океана уже меньше 200 миль.

Утром 11 марта гонщики смеялись и шутили, предвкушая скорую возможность поплескаться в океане. Уже через два часа они дружно умолкли; воздух стал совершенно неподвижным, яхты безжизненно замерли под невыносимо палящим солнцем. Делать нечего, пришлось снова брать яхты на буксир. Как на зло, впереди дюны, по которым «лэнд-роверы» делают всего пять-шесть миль в час. Ветер появился только после полудня, но зато какой! За четыре с половиной часа сделали 150 миль! Ночью в лагере мы чувствовали запах моря, а утром наши палатки были покрыты самой настоящей росой. Когда водители уже садились в яхты, рядом приземлился самолет.

— До моря десять миль! — крикнул пилот.

Яхты устремились вперед. Некоторые гонщики на ходу вставали на сиденья, чтобы побыстрее увидеть долгожданные волны. Несколько раз на горизонте появлялась белопенная линия прибоя, но каждый раз оказывалось, что это — мираж. Когда же мы действительно вылетели к морю, все молчали, опасаясь, что и это виденье исчезнет без следа. Гонщики остановили яхты только у самой воды и, не раздеваясь, бросились купаться. На берегу остался один старший проводник: старый воин, закаленный в бесчисленных сражениях на фронтах Европы и Африки, панически боялся моря.

— Подумать только, что в мире может быть сразу столько воды в одном месте! — бормотал он, пятясь от накатывающихся волн.

Один из англичан импровизированной сетью — своей рубашкой — поймал большую рыбу, выбросив ее на берег. Пока мы ломали головы, пытаясь разделить ее на обед для всех участников пробега, появились местные рыбаки с таким количеством рыбы, что хватило бы на целую роту. За едой выяснилось, что жители побережья ловят рыбу довольно оригинальным способом — с помощью дельфинов. Когда голодные дельфины, согнав рыбу в плотный косяк, выгоняют ее на мелкое место, рыбаки тут как тут со своими сетями.

Ночью в рыбацкой деревне танцы — какой-то праздник, но мы уже настолько переполнены впечатлениями, что не двигаемся с места. Грохот разбивающегося о песок прибоя напоминает гул огромных барабанов, а доносящаяся из селения барабанная дробь — шум прибоя.

До Нуакшота, конечной цели нашего путешествия, остается 100 миль, но этот участок предстоит идти по пляжу, в расчете на который и сконструированы наши яхты! К сожалению, утром мы убедились, что мавританский пляж не везде достаточно широк и гладок. Иногда он оказывается усеянным большими камнями, что заставляет снижать скорость до минимума, а часто вообще исчезает под приливной волной. Несколько раз снова приходится толкать яхты сзади, но это никому не портит настроения: мы уже различаем вдалеке пляж Нуакшота, черный от собравшихся встречать нас людей.

Незадолго до финиша гонщики остановились и наскоро привели себя в порядок. Затем яхты торжественно вкатили в город. Мы прошли парадом по центральной площади мимо трибуны, заполненной официальными лицами. Произносятся неизбежные речи. Президент страны вручает каждому из нас золотой Национальный Орден Мавритании.

Первое транссахарское ралли пляжных яхт закончено.

Что мы доказали? Что для решительных людей препятствий почти не существует.