← Начало рассказа
Сер и неприветлив был этот осенний день 1379 года. Падали первые снежинки, тяжелой мутной пеленой нависло небо. Медленно тащилась «Женевьева», плохо слушалась руля, как всегда при слабом ветре.
На корме происходил суд.
Перед капитаном лежало тело. Никто до сих пор не закрыл устремленные в небо глаза. Бернд Дрезе лежал на палубе в том же положении, в каком его нашли.
Кровь запеклась на ране. Некоторые ожидали увидеть на лице убитого ярость, но и мертвый Бернд оставался олицетворением тупости и самодовольства.
У трупа стоял оружейник. Его взгляд был устремлен на капитана. Феттер Хайн был бледен, губы плотно сжаты.
Клаус и Киндербас стояли в первом ряду матросов, которые полукругом обступили убитого и обвиняемого. Свен оставался у руля.
— Феттер Хайн, ты утверждаешь, что Бернд Дрезе хотел напасть на твоего друга' Клауса, — сказал капитан. — Чем можешь ты это доказать?
— Он держал в руках железный штырь.
— Что ты хочешь сказать, оружейник? Если у человека в руках кусок железа, значит он собирается убивать?
— С того злополучного дня, когда они померялись силами, Дрезе ни о чем другом и не помышлял.
— Но ведь рядом с убитым не обнаружили никакого железа, — снова начал капитан.
— Стойте! — закричал Клаус. — Капитан! Вскоре после случившегося я видел, как олдермен Штуве вышел на палубу. Он что-то искал, нашел и, должно быть, бросил за борт, потому что я слышал всплеск. Это и был железный штырь! Спросите-ка его...
— Юноша, наверное, видел призрак, — вмешался Штуве, хотя его еще никто не спрашивал. — Я не был" тогда на средней палубе, ничего не искал и, ничего не бросал за борт. Кви боно!
— И ты, конечно, не слышал о том, что Дрезе хотел отравить Клауса, а вместо него погубил другого — беднягу Вентке? — крикнул Феттер Хайн олдермену. Но тот только приподнял брови и не посчитал нужным ответить.
— Феттер Хайн, ты заколол матроса Дрезе, а матрос Клаус, который стоял у руля, поднял, как и положено, тревогу. Почему же ты крикнул ему, чтобы он замолчал? — спросил капитан. — Если ты только защищался, чего же тебе было бояться?
Это был тот самый вопрос, которого боялся Феттер Хайн. Он опустил голову.
Рулевой Свен с ужасом посмотрел на обвиняемого, потом снова отвернулся: весь вид его выражал теперь совершенную безнадежность.
— Так почему же ты все-таки крикнул? — добивался ответа капитан.
— Я и сам не знаю, — с трудом произнес обвиняемый.
— Это не проясняет дела.
— Я не виноват!—воскликнул Феттер Хайн. — Я только хотел спасти Клауса. Если бы Бернд не бросился на меня, мне не пришлось бы защищаться...
— Нож ты предусмотрительно захватил с собой, не так ли?
— У меня только одна рука...
— Если у человека одна рука, это еще не значит, что ему позволено убивать. — Капитан усмехнулся.— Итак, тебе больше нечего сказать, Хайн Виттлин?
Оружейник молчал.
— Хайн Виттлин, я признаю тебя виновным в убийстве!
— Нет, капитан! — закричал Клаус. — Вы не должны этого делать! Не должны! Он не убийца! Уверяю вас — нет!
— Убийца — Дрезе! — выкрикнул Киндербас.
— Молчать! — гаркнул капитан.
— Могу я поговорить с вами с глазу на глаз? — обратился к нему Свен.
— Нет! Никто не может сейчас говорить со мною с глазу на глаз. Сам черт не может! И кроме того, штурман, вы на вахте, не так ли? — И он повернулся к обвиняемому: — По морскому закону убийца вместе с убитым будет сброшен в море.
Клаус бросился к пристеру Бенедикту, который молча стоял позади капитана:
— Скажите же, патер! Ведь он не убийца!
— Бог ему судья, мой сын, — не я...
— Я заклинаю вас, патер! Он не виноват, это же совершенно ясно. Спасите его!
— Я спасу его душу, — мрачно ответил священник.
— Все вы убийцы! — не в силах сдержать себя, крикнул Клаус.
— Вот кто мой убийца, Клаус, — произнес Феттер Хайн, показав на олдермена, который стоял, облокотившись о поручни. — Капитан сказал правильно. Он сказал так, как и должен был говорить после того, что услышал...
— Я не позволю, чтобы они тебя убили! — бросился к нему Клаус. — Капитан, я говорю вам...
Свен перебил его:
— Капитан, прикажите увести разбушевавшегося! Он не ведает, что творит...
При этих словах Клаус умолк и уставился на рулевого: он почувствовал себя преданным.
— Зачем же! — крикнул кок, который стоял рядом со Штуве. — Пусть, пусть еще поговорит, горячая голова!
— Вы правы, штурман! В цепи его! — приказал капитан.
Никто из матросов не пошевельнулся, Тогда на середину вышел Штуве и указал на двоих: те схватили Клауса, который повис на шее у Феттера Хайна, и, как отчаянно он ни сопротивлялся и ни клял их на чем свет стоит, потащили его вниз.
Пристер Бенедикт подошел к приговоренному.
— Мой сын, я несу тебе последнее утешение!
У Феттера Хайна едва не сорвалось какое-то крепкое словцо, но он удержался; с опущенной головой стоял он, пока священник читал над ним «Отче наш».
Штуве, который уходил вниз, чтобы заковать и запереть Клауса, вернулся на корму. Теперь он стал палачом. Феттера Хайна положили лицом к лицу на убитого и стали привязывать. Киндербас упал перед осужденным и не отпускал его- единственную руку, по щекам юноши текли слезы.
— Прощай, парень! Привет Клаусу! — громко произнес Феттер Хайн, покрывая латинское бормотание священника. И в этот момент Штуве накинул петлю на шею осужденного.
— А ты будь проклят, подлейший олдермен! Твое молчание убило меня...
— Готово? — спросил капитан.
— Кви боно! — ответил олдермен.
— Пусть исполнится приговор!
Четверо матросов подняли связанных. Штуве придерживал оружейника за ноги.
— Я не виновен! — крикнул Феттер Хайн еще раз, и вместе с мертвецом был сброшен в море.
Все смотрели вниз. Священник совершил крестное знамение. Два тела показались из воды и снова исчезли, чтобы никогда больше не появиться на поверхности.
— Уходи отсюда, юнга! — крикнул рулевой.
В Стокгольме моряки узнали, что их «Санкта Женевьева» принадлежит уже не купцу Хозангу, а бургомистру Вульфламу. Герман Хозанг был казнен.
Трое вооруженных людей Вульфлама прибыли на корабль, расположились в каюте капитана и держали себя, как хозяева. Единственный, кому они поспешили засвидетельствовать почтение, был Штуве. Стражники заверили олдермена, что скоро он станет капитаном когги. Во всяком случае они намерены предложить это Вульфламу...
Постепенно стали известны подробности печальных событий в Штральзунде. Из-за бесчестной клеветы Герман Хозанг — единственный представитель ремесленников в магистрате — был вынужден три недели не покидать своего дома: он ожидал расследования ложного обвинения, брошенного ему Сарновым. Когда по истечении этого срока стало ясно, что никакого расследования еще и не начинали, он направился в магистрат и заколол второго бургомистра Николауса Зигфрида. При аресте он пояснил, что имел намерение убить и первого бургомистра Бертрама Вульфлама.
Восстание горожан, которые хотели освободить Хо-занга, было жестоко подавлено, Хозанг приговорен к смерти и колесован.
Вечером капитан Хенрик зашел в каюту рулевого с бутылкой бренди. Было заметно, что он уже изрядно выпил.
— Штурман, выпьете со мной?
— А почему бы и нет?
Они подняли стаканы, капитан провозгласил:
— За правосудие. Выпьем за правосудие и порядок. Ведь без правосудия погибнет мир|
Они выпили за правосудие.
— Я потерял двух моряков, — сказал капитан, отставляя стакан. — Одного хорошего, одного плохого. Хорошего я бы, конечно, оставил в живых, но — правосудие! Как только мы придем в Штральзунд, я еще кое-кого потеряю. И хороших, и не слишком хороших...
— «Думкёне» осиротела, — сказал Свен.
— Скоро и «Женевьева» осиротеет, — заметил Хенрик. — Правосудие...
— Бог покарает виновных и спасет невинных! — пробормотал патер.
И они опять выпили.
— Капитан, — сказал Свен, — я представлю вам доказательства, что Штуве — негодяй.
— Только ли Штуве?— возразил капитан.
И они снова выпили за правосудие.
— Мальчишка, пожалуй, наговорит лишнего на свою голову...
— Это лучший парень, который мне когда-либо встречался, — заметил рулевой.
— Они его все равно схватят, — проронил капитан.
— Он потребует правосудия.
— Замечательное слово, штурман! — воскликнул капитан. — Выпьем за правосудие!
Той же ночью Свен потихоньку пробрался к Клаусу. Теперь, в минуту опасности, старый рулевой заговорил. Торопясь, он рассказал о том, что произошло в Штральзунде.
— Это — дело рук Вульфлама, — воскликнул Клаус. — Он убил Хозанга, чтобы завладеть коггой!
— Речь идет о гораздо большем. Об их господстве, о власти в Штральзунде, — ответил Свен. — И они жестоко расправятся с нами. Об этом уж позаботится Штуве, который так и крутится возле стражников. Я ничего хорошего не ожидаю...
Клаус задумался. Настоящие волки! Хозанг колесован. Восстание потоплено в крови. Можно ли оставить безнаказанными преступления этих тузов? Неужели нет справедливости? Неужели все должны безропотно покоряться тирании?..
Клаус схватил старого Свена за плечо и глухо зашептал:
— Мы не пойдем в Штральзунд, Свен! Мы не пойдем на верную смерть. Мы будем мстить за Хозанга и горожан Штральзунда...
— Что ты предлагаешь? — не понял рулевой.
— Матросы будут с нами, Свен. А стражников мы выбросим за борт — пусть плывут в Штральзунд, если смогут. Мы выступим против Вульфламов и таких, как они, патрициев. Мы им отомстим. Мы принесем смерть и проклятье этим убийцам!
— Ты хочешь стать пиратом, Клаус? — спросил Свен. — Но я всю жизнь был честным моряком...
— Честный моряк на службе у таких негодяев, как эти Вульфламы, — так, что ли? Нет, Свен. Лучше быть пиратом. Мы сделаем хорошее дело, поможем горожанам Штральзунда. Свен, разве это бесчестно? Бесчестно оставлять преступления безнаказанными. Бесчестно служить им, как служит этот Штуве.
— Ну, а что будем делать со Штуве? — спросил Свен, уже почти соглашаясь.
— Ему будет вынесен приговор по морскому обычаю и закону...
Свен молчал, а Клаус горячо убеждал его:
— Да лучше уж я погибну, чем пойду в Штральзунд, чтобы Вульфлам ослепил меня и выбросил вон...
— Матросы пойдут с нами, — сказал, наконец, Свен. — Все ненавидят Штуве и стражников, которых подослал Вульфлам...
— Так не будем терять времени, Свен!—обрадовался Клаус. — Ах, если бы Феттер Хайн был жив! Если бы он был сейчас вместе с нами...
Оставив гавань Стокгольма, «Санкта Женевьева» вышла в открытое море и взяла курс на Готланд.
Киндербас осторожно познакомил с замыслом Клауса надежных матросов и встретил полное одобрение. А вот Свен, который хотел привлечь на свою сторону капитана, успеха не добился: Хенрик становиться пиратом не хотел. В Штральзунде жила его семья — жена и ребенок, и он боялся, что они могут поплатиться за такой его поступок. Нет, он и слышать не хочет ни о каком бунте, готов до гроба служить Вульфламу. Свён даже стал опасаться, что напуганный Хенрик попытается предупредить стражников.
Посовещавшись, Клаус и Свен решили, что терять времени нельзя.
Была тихая ночь. Море как будто спало. Безжизненно обвисли паруса. Когга не двигалась. Свен заступил на вахту, но тотчас же, как и было решено заранее, его заменил Киндербас.
Двадцать матросов получили оружие и под руководством Свена ворвались в каюту капитана.
Против ожидания, стражники бодрствовали:
— В чем дело? — крикнул один из них и схватился за меч.
Свен и Клаус надеялись справиться без борьбы, но вышло иначе. Разговоры были ни к чему: в тесноте каюты завязалась жестокая схватка. Свен был ранен Мечом в шею и упал, но Клаусу удалось ударом алебарды сразить стражника, напавшего на старика. Капитан Хенрик что-то кричал, требуя прекратить насилие, но был сбит с ног одним из матросов. Патер Бенедикт с поднятыми руками бросился между сражавшимися, но и его схватили и зашвырнули в свою каюту...
После яростной борьбы сопротивление стражников было сломлено, их связали, но и четверо матрОёйв остались лежать, окровавленные. Схватка уже закончилась, когда Киндербас, с лихорадочным возбуждением следивший за тем, что происходило внизу, закричал:
— Олдермен! Идет олдермен!
Все обернулись. Спустившись с носовой палубы, к ним направлялся Штуве. В один миг он оценил происходящее, смертельно побледнел, но сохранил самообладание. Стало совершенно тихо. Все смотрели На олдермена. Тот начал было говорить, сказал, что одобряет свершившееся и готов выполнять все, что ему будет предложено...
— Связать его! — приказал Клаус.
Штуве не сопротивлялся.
Свен умер от тяжелой раны. Когда мертвые были преданы морю, Клаус вернулся в капитанскую каюту и задумался. Смерть Свена была самой тяжелой потерей. Клаус остался совсем один. Ему будет так не хватать отеческой дружбы этого умудренного жизнью, знающего мир и море человека. Свен и Феттер Хайн — оба мертвы. Клаус словно еще раз осиротел. И это в то время, когда нужно принимать решение.
Теперь ему одному, на свой страх и риск, придется руководить борьбой против могущественного сословия патрициев...
Матросы тем временем собрались на корме. Когда Клвус вышел к ним, он уже скорее решился бы умереть, чем отказаться от своего решения. Выбор был сделан.
Он рассказал матросам, что произошло в Штраль-зунде за время их отсутствия.
— Вы все знаете Вульфламов. Насколько они могущественны, настолько и ненасытны. Это — волки! Отныне моя жизнь имеет только один смысл: смерть семейству Вульфламов!
— Смерть Вульфламам! — закричали матросы.
«Санкта Женевьева»; как и ее капитан, получила новое. имя. Прежнее мирное судно Хозанга стало называться «Зеетигер» — «Морской тигр», и этот тигр начал охоту за волками-патрициями и их судами. А вот Клаус — во всех сражениях храбрейший из храбрых — получил новое имя, однако, не за храбрость. Смелость была не слишком примечательным признаком: безрассудно смелыми были все, трусов на пиратских кораблях не терпели. Но вот умение единым духом осушить шестилитровый кубок, который не мог осилить ни один из матросов пиратского корабля, — это была доблесть. А капитан опрокидывал (по-старонемецки — штёрте) этот кубок (бехер, или, на старый лад, бекер) прямо в глотку. Вот почему и прозвали его штёртебекером...
Он научился приказывать, оставаясь хорошим товарищем, капитаном, которому повиновались беспрекословно, которого уважали, как бога.
Стоит ли удивляться, что не знающий ни родителей, ни родины юноша, который мечтал стать простым моряком, превратился в предводителя пиратов? Нет, нисколько. Да, он хотел стать капитаном. Капитаном корабля Германа Хозанга он стал бы с удовольствием, но капитаном корабля Вульфлама — никогда!