Последнее плавание яхты «Ньорд»

В конце сентября прошлого года наше судно стояло под погрузкой в Роттердаме. Должность судового врача предоставляла мне достаточно свободного времени, я отправился осматривать город.

На одной из припортовых улочек мое внимание привлекли два больших фотоснимка, приклеенных к стеклу магазинной витрины. Портреты девушки и молодого мужчины перечеркивала броская надпись: «Спасенные из объятий моря». Насколько мне удалось уяснить из дальнейшего текста, речь шла о двух потерпевших бедствие яхтсменах, которых после десяти дней скитаний на спасательном плоту подобрало судно «Абель Тасман», назавтра ожидавшееся в Роттердаме. Заканчивалось сообщение призывом читать местную газету, в которой будут опубликованы исчерпывающие сведения.

Сообщение, несмотря на его явно сенсационный характер, не могло не заинтересовать меня: способность человека противостоять морской стихии была, если так можно выразиться, главным стержнем моих профессиональных интересов.

Я не стал ждать обещанных газетой сообщений и, выяснив, где будет швартоваться «Тасман», утром следующего дня поспешил на пирс. Встретиться со спасенными в тот день, увы, не удалось: на судно, как только был подан трап, устремилась туча журналистов. Рассчитывать на обстоятельную беседу в таких условиях нечего было и думать.

Наш разговор состоялся днем позже, в госпитале, куда поместили Люсьена. Получить разрешение на беседу у больничных властей мне удалось без особого труда — документы судового врача сработали безотказно. В палате, где лежал Люсьен, я застал и Катрин, которая уже чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы ехать домой, и пришла проститься со своим другом. Рассказывали они оба. Не считая удобным вести подробную запись беседы, я ограничился тем, что занес в блокнот основные факты и данные, а вернувшись к себе на судно, записал их рассказ насколько мог подробно.

---

13 сентября 8-метровая яхта — шлюп «Ньорд» вышла из порта Больё, расположенного на юге Франции, в плавание Балеарские острова — Танжер — Канарские острова — Антилы. 25-летний Люсьен и 19-летняя Катрин предполагали провести в море месяц отпуска.

«Ньорд» не был оснащен для продолжительных выходов в открытый океан. Его стальной корпус с заостренной кормой — на манер рыбацких судов, какие можно встретить и в северных и в южных морях, имел просторный кокпит, удобный для того, чтобы проводить в нем время в солнечный день, но слишком открытый для штормовой погоды. Яхта не была оборудована ни вспомогательным двигателем, ни подруливающим уст-ройством, всегда полезным при малочисленном экипаже. Впрочем, для плавания в широтах, где теплая спокойная погода держится до глубокой осени, к оборудованию яхт обычно особых претензий не предъявляют.


Море было спокойным, легкий бриз — едва заметным. Яхта за первые 12 часов прошла всего около 20 миль. К вечеру ветер стих совсем, однако с норд-веста пришла сильная зыбь. Утром вслед за зыбью потянул и ветер, сила его скоро возросла до 5 баллов. Разгулялись волны. «Ньорд», впрочем, уверенно держался на курсе, делая теперь в среднем около 5 узлов.

Следующее утро принесло дальнейшее усиление ветра. Не имея возможности за прошедшие сутки сомкнуть глаз, Катрин и Люсьен порядком измотались. Яхта шла под гротом и штормовым стакселем. Ветер к восходу солнца достиг 8 баллов, высота волн — 3—4 метров. Небо затянуло облаками. К тучам брызг, окутывающим палубу, примешались капли дождя. Предполагая, что они имеют дело с кратковременным ненастьем, Люсьен, однако, не рискнул дольше оставаться на курсе и, убрав грот, решил под одним стакселем уходить в сторону Корсики.

В 15 часов стаксель, не выдержав напора ветра, лопнул. Не пытаясь заменить его чем-нибудь, Люсьен положил яхту в дрейф и отдал плавучий якорь, Теперь волны стали чаще захлестывать через борт. Сливные шпигаты не успевали осушать кокпит, приходилось беспрестанно работать помпой.

Уставшие до предела яхтсмены, улучив момент затишья, решили хоть немного поспать. Через короткое время, однако, отдых был нарушен. Огромная волна положила яхту мачтой на воду. Люсьена выбросило из койки. Страшный грохот обрушившейся на палубу воды и падающих в каюте вещей создал впечатление, но корпус судна разваливается на части. Но нет, — как только волна прошла, «Ньорд» снова принял вертикальное положение. Казалось невероятным, но ни экипаж, ни судно ничуть не пострадали. О происшедшем свидетельствовали только царивший в каюте хаос да гулявшая в кокпите вода.

Осушив помпой кокпит, Люсьен поднял плавучий якорь, чтобы яхта могла быстрее уходить от волн, легче маневрировала. Сменяя друг друга за рулем, яхтсмены разыскали сухую одежду и переоделись.

Без парусов и плавучего якоря «Ньорд» лежал на курсе, делая от 3 до 4 узлов под чистым рангоутом. Появилась надежда, что, сохраняя такой ход, они смогут к исходу дня выйти в прибрежную зону. Надежде этой, впрочем, суждено было просуществовать недолго: не прошло и получаса передышки, как гигантская, высотой до топа мачты, волна с угрожающе пенящимся гребнем стала надвигаться на яхту с кормы. Яхтсмены не были привязаны страховочными поясами. Все, что они успели сделать, Катрин — схватиться за гика-шкот, Люсьен — крепче уцепиться за румпель.


Яхту швырнуло кормой вверх, носом она более чем на половину длины погрузилась в воду. Казалось, мгновение — и «Ньорд» навсегда скроется в морской пучине... Пенный гребень обрушился на палубу, оглушил людей, вырвал опору из-под ног. беспомощные, задыхающиеся, Катрин и Люсьен всплыли в десятке метров от яхты, которая, как морской зверь, сливая с себя воду, мерно покачивалась на внезапно успокоившейся поверхности моря. Минута затишья позволила яхтсменам подплыть к яхте, подняться на борт.

На этот раз вода не только залила кокпит, но и заполнила до пайолов трюм. На судне теперь было не менее двух тонн водяного балласта. Положение усугублялось поломкой руля. Можно ли надеяться, что яхта в таком виде смюжет достичь берега или продержаться до прихода помощи? Еще одна такая волна — и она неминуемо пойдет ко дну. Оставалось рассчитывать только на спасательный плот.

Плот в заводской упаковке был принайтовлен на крыше рубки к мачте. Люсьен, ломая пальцы, распустил узлы линя, которым был обвязан плот, и, переведя дыхание, рванул шнурок надувного устройства. Оно сработало мгновенно. Порыв ветра едва не унес обретший объемные формы плот. С трудом его удалось стащить в кокпит, а затем спустить на воду с подветренного борта. Что делать дальше — перебираться на плот и пуститься по воле волн или оставаться на нем у яхты до тех пор, пока шторм не стихнет?

Решить этот вопрос было предоставлено случаю. Катрин перебралась на плот и удерживала его у «Ньор-да», цепляясь за фальшборт разбитыми в кровь руками. Люсьен тем временем бросился в каюту, чтобы взять самое необходимое. Погрузив на плот то, что удалось обнаружить среди творившегося беспорядка, Люсьен тоже покинул яхту. Теперь с «Ньордом» их связывало лишь несколько метров тонкого троса. Почувствовав себя в относительной безопасности, яхтсмены приободрились настолько, что смогли немного перекусить. Не прошло, однако, и четверти часа, как линь, не выдержав напряжения, лопнул. Люсьен в отчаянии хотел броситься в воду, чтобы вплавь достичь яхты. Катрин, к счастью, сумела удержать его от этого безрассудного поступка. «Ньорд» почти мгновенно скрылся во мраке ночи.

Плот держался надежно, легко всплывая на огромных волнах. Запаса продуктов и воды было достаточно, по крайней мере, на пару недель. Люсьену удалось взять с яхты также компас, ракеты, документы, фотоаппарат.


Внутри плота, однако, на три-четыре сантиметра стояла вода, а найти в темноте помпу, чтобы откачать ее, никак не удавалось: понемногу стравливался воздух из надувных дуг, поддерживающих тент, но разобраться, каким образом они надуваются, также не было возможности. Удручала потеря яхты и мысль о том, что родные и близкие будут считать их погибшими, как только брошенный «Ньорд» обнаружат. Усталость взяла свое, — Катрин и Люсьен уснули, сидя на бидонах с водой.

Шторм не стихал. Взлетев на одной из волн, плот под напором ветра опрокинулся. Внутрь хлынула вода. В кромешной тьме Катрин и Люсьен беспомощно барахтались в складках тента. Новый порыв ветра вернул плот в нормальное положение, но происшествие не осталось без последствий: многое из того, что было с таким трудом перенесено с яхты, безвозвратно ушло в морскую пучину. Из запасов воды уцелел один, да и то наполовину пустой бидон, из продуктов — банка консервов, случайно засунутая Люсьеном в карман. Сохранились одна-единственная сигнальная ракета и три фосфорные шашки.

Но главной потерей была утрата веры в надежность плота. Теперь каждая волна казалась роковой. Каждую минуту они с ужасом ожидали, что вновь окажутся в воде. В конце концов усталые мореплаватели заснули, прижавшись друг к другу, пытаясь согреться теплом своих тел.

Второй оверкиль случился под утро. Он произошел еще более внезапно, чем первый. Катрин и Люсьен снова оказались под водой. Минута растерянности, близкой к безумию. Люсьену удалось наконец найти входной полог и выбраться, но на поверхность он всплыл один. Отчаянный нырок. Люсьену все-таки удается вытащить Катрин из-под тента за ворот штормовки...

Освободившись от тяжести людей, плот тут же вернулся в нормальное положение, но забраться в него сразу не было сил. Пришлось какое-то время плыть рядом, держась за леера.

На этот раз им повезло — то немногое, что осталось после первого переворота, было на месте. Ожидая худшее, Люсьен привязал каждый оставшийся предмет к леерам. Управившись с этим делом, он выглянул из-под тента, чтобы убедиться, не угрожает ли плоту новая опасность...


В миле от плота были видны ходовые огни судна!

Единственная ракета — единственная возможность дать о себе знать, запросить помощь! Она взлетела невысоко и горела не так ярко, как должна была, — по-видимому, отсырела. И все же с судка ракету заметили. Яркий луч прожектора вспыхнул и побежал по воде. Чтобы привлечь внимание, Люсьен сжег одну за другой все три фосфорные шашки. В какое-то мгновение ему показалось, что на судне их заметили и спускают на воду шлюпку.

Судно продолжало поиски более четырех часов, до самой зари. За это время плот еще раз опрокинулся, но самым страшным было то, что, дрейфуя, он удалялся от судна. Вместе с тем уменьшались и шансы на спасение. Перед самым восходом солнца судно — с плота можно было различить его мачты — легло на курс и вскоре скрылось из виду. Передал ли корабельный радист сигнал SOS? Вызвал ли капитан спасателей? Если это было сделано, то самолет или вертолет должен появиться в самое ближайшее время.

С наступлением дня солнце, проглядывавшее временами между бешено мчащимися тучами, немного нагрело тент. Удалось найти помпу и откачать воду, поддуть дуги, поддерживающие тент. Все это после безумной ночи позволило Катрин и Люсьену как-то придти в себя. Подсчитали запасы. Оставшейся воды при самом экономном расходе могло хватить дня на четыре. Можно, правда, было рассчитывать на дожди, которые в это время года на Средиземном море идут регулярно...

Но откуда ждать помощи? Маловероятно, что их заметят с борта судна днем. Ночью при отсутствии ракет это и вообще невозможно. Ближайшая земля — испанский берег — должна находиться в сотне миль к западу. При скорости дрейфа около одного узла, а чтобы достичь такой скорости, требовалось еще нырнуть в воду и отрезать «антидрейфовый» карман под дном плота, удастся пройти это расстояние за четверо суток. Однако может потребоваться и вдвое больше времени. И все это еще при условии, что ветер не изменит направления. Иначе...


Оставалось решить — могут ли они позволить себе хоть на какое-то время заснуть. Плот, как будто, не проявлял намерений опрокидываться. Не должен ли один из них бодрствовать, чтобы не пропустить встречное судно? Они, однако, обессилели настолько, что не были способны принимать решения. В полудремоте Катрин и Люсьен препоручили свою судьбу случаю.

Из сонного оцепенения их вывел внезапный шум. На миг почудилось, будто рядом с плотом проходит поезд.

— На нас идет судно, — вскричал Люсьен, — оно нас потопит!

Нет, это был не пароход. Гигантская, с ревущим буруном волна обрушилась на плот, который, как щепка, завертелся в ней, перевернулся раз, другой. Обоих выбросило в море.

Вынырнув на поверхность, они обнаружили плот на расстоянии около 15 метров дрейфующим по белой от пены воде. Слава богу, как это было и в предыдущих случаях, после прохождения гигантской волны море на миг успокоилось. Воспользовавшись дарованной передышкой, они доплыли до плота. Теперь он казался вновь обретенным раем. Ковчегом при всемирном потопе. Ковчег, однако, был без крыши — волна сорвала и унесла тент. К счастью, привязанные к леерам бидон и банка консервов остались на месте.

Затишье вновь сменилось ревущими валами. Теперь лишенные крова над головой путешественники остались с беснующимся морем лицом к лицу. Зрелище было ужасным. Но, что еще хуже, ничто не укрывало их от брызг и водяной пыли, плотным слоем несущейся над волнами.

Заливаемый плот каждое мгновение грозил опрокинуться. До наступления темноты им еще трижды пришлось оказаться за бортом. Как это ни странно, но чем более угрожающим становилось положение, тем большее желание жить появлялось у них. «Слишком глупо погибнуть после всего того, что уже произошло, — говорила Катрин. — Нужно во что бы то ни стало дождаться, когда стихнет ветер». Главное опасение теперь внушала сохранность днища: если легкая ткань порвется, положение может стать критическим...

Огромные волны, окружавшие их, принимали самые фантастические очертания. Порой их можно было принять за судно. Избавиться от миража удавалось, только протирая глаза.

Наступила вторая ночь ужасного плавания по штормовому морю на плоту. Сидя ка надувной подушке, они прилагали все усилия, чтобы не задремать, не оказаться застигнутыми врасплох. Мучил холод. Чтобы не оказаться смытыми за борт, оба привязались к леерам. После полуночи Люсьен от усталости повалился на дно плота. Катрин еще пыталась отливать заполнявшую плот воду ладонями — результат получился мизерный.

Ветер тем временем слегка поутих, чего, впрочем, нельзя было сказать о море — по-прежнему гигантские валы швыряли плот. Только к 14 часам третьего дня стало заметно, что шторм начинает терять силу. Ветер упал до 3—4 баллов, волны не поднимались выше полутора метров. Мореплаватели кое-как отлили из плота воду. Разделись, чтобы отжать и просушить одежду. Тела их покрывали язвы от морской воды.

В вечеру они смогли, наконец, позволить себе сон — море к этому времени окончательно успокоилось. Сон был недолгим. Они проснулись от чудовищного, сковывающего суставы холода. Одежда вновь была мокрой — очевидно, вода просачивалась через швы днища. Вновь откачав воду, они провели остаток ночи, бодрствуя.

Ветер отошел к востоку. Начал накрапывать дождь. К утру он усилился, но все же был недостаточно сильным, чтобы можно было собрать пресной воды. Люсьен соорудил из остатков тента подобие паруса — не поможет ли он быстрее достичь берега?

Теперь, когда море успокоилось, воскресла надежда встретить судно. Может быть, еще удастся увидеть и «Ньорд»?

Так прошла еще одна ночь. Каждые три часа приходилось откачивать воду. Теперь они походили на трупы. Почти потеряли чувствительность. Временами впадали в полузабытье. Шел четвертый день на плоту, седьмой — с начала плавания: они еще не потеряли счет времени.

Днем погода окончательно прояснилась. Потеплело. Северо-восточный ветер силой не более 2 баллов тащил плот куда-то к Испании. Чтобы восстановить кровообращение, они, как это ни было трудно, разделись и по нескольку раз окунулись в воду. Вокруг плавали рыбы. Они пытались поймать хотя бы Одну, ничего не вышло. Люсьен, воспользовавшись купанием, срезал антидрейфовый карман.

К ночи разыгралась гроза. Ветер вновь усилился до 4—5 баллов. Опять ревели волны. Неужели плот снова начнет свои перевороты! «Нет, этот ужас не может повториться», — молила Катрин.

Гроза принесла дождевую воду. Ее собралось на днище литров десять. Хотя и не без примеси соли, она все же была пригодна для питья. Плот со скоростью не менее 2 узлов дрейфовал по-прежнему в сторону испанского берега.

20 сентября они видели над головой самолет, но, очевидно, летчики не обратили на них внимания.

К концу ночи 21-го прошел, но слишком далеко, чтобы можно было надеяться пвивлечь к себе внимание, пароход. И вновь ветер усилился до 7 баллов. В этом была и опасность, и спасение, так как теперь плот дрейфовал быстрее. На гребнях волн скорость его достигла 3 узлов.

Несколько раз им казалось, что на горизонте темнеет земля. Иллюзия. Все сильнее мучил голод — практически они не ели уже шесть дней. А надо было работать помпой, которая качала все хуже и хуже. Вода постоянно плескалась на днище. Не в силах уже сидеть, они полулежали в холодной ванне.

Вновь прошел дождь, дав возможность напиться и заполнить более чем наполовину бидон. Обилие воды, однако, не могло заменить пищи. У Люсьена начались боли в желудке.

22 сентября их разбудил шум двигателей. Огромный морской паром шел чуть ли не прямо на них. Его бесконечный высоты борт оказался в каких-то метрах от плота. Запах машинного масла, сладкий, как дым домашнего очага, распространился вокруг. Волны, поднятые судном, едва не опрокинули плот.

— На помощь! Помогите! — Люсьен и Катрин кричали, как только позволяли силы. Они видели, как на мостик парома поднялся офицер. Увы, их не заметили.

Днем еще два парохода прошли примерно в полумиле от них, затем, уже к вечеру, большое пассажирское судно миновало плот в какой-то сотне метров. «Пароходы никогда не видят терпящих бедствие»,— с горечью заключила Катрин.

Стало очевидным — без ракет им никогда не удастся привлечь к себе внимание. Оставалось надеяться только на то, что рано или поздно их прибьет к какому-нибудь берегу — Испании или, если повезет, к Балеарским островам. Но кто поручится, что ветер не изменится и их не унесет в открытое море?

Отчаяние стало заглядывать в души. Первым заговорил о смерти Люсьен. Катрин пыталась отвратить его от этих мыслей. «Я из числа людей, которым везет, — говорила она. — Какой бы иллюзорной ни казалась надежда, я не сомневаюсь: мы будем спасены».

23 сентября еще три судна прошли мимо. За ними проследовал катер (таможенный или полицейский), который разошелся с плотом в каких-нибудь 40 метрах. Ночь была лунной, светлой. Они пытались привлечь внимание криками, но никто не хотел отозваться. Люсьен снова стал заговаривать о самоубийстве.

Утро проснулось солнечное и теплое. К 10 часам на горизонте появилось темное облачко. Немного времени спустя оно стало принимать очертания, которые не оставляли сомнений, — это земля! Люсьен, плававший раньше на яхте в этом районе, пришел к выводу, что они находятся у Мальорки — самого крупного из Балеарских островов. До земли оставалось миль двадцать. Если ветер не изменится, потребуется максимум 20 часов, чтобы плот достиг ее.

Надежда укрепила силы. Надо окунуться, чтобы придти в себя! Преодолевая усталость, они разделись. Нет, купание на этот раз не принесло пользы. Особенно мучительным было одевание — одежда, покрытая коркой морской соли, как наждаком резала тело.

Земля приближалась медленно. Чтобы скоротать время, они принялись сушить сохранившиеся в карманах деньги и документы. Они мечтали вслух, как проведут первые сутки на суше, не отдавая себе отчета, что едва ли будут в силах сделать несколько шагов!

К 17 часам обнаружилось, что скорость движения плота замедлилась. Его стало относить течением к юго-востоку — в пролив, отделяющий Мальорку от Минорки. К тому же, начал стихать и ветер. К этому времени берег был уже в десятке миль. Люсьен в отчаянии хотел броситься в воду, чтобы вплавь буксировать плот. Бессмысленность этой затеи он, впрочем, понял прежде, чем приступил к ее выполнению.

Чтобы не сдрейфовать снова в открытое море, решили отдать плавучий якорь. Здесь, поблизости от берега, оставался шанс встретить рыбачье судно, но, к несчастью, было воскресенье, а это сильно уменьшало вероятность такой встречи.

Ночь прошла спокойно. К утру земля еще оставалась в пределах видимости, но вскоре поднявшаяся после восхода солнца дымка закрыла ее. Ветер зашел к юго-востоку. Надежды достигнуть островов не осталось.

Вновь — море, ветер, усилившийся до 5—6 баллов, и волны, белые барашки пены и невероятная усталость. Выпив остатки воды, они лежали — обессиленные, утратившие всякий интерес к жизни и своей судьбе.

На следующий день начались муки жажды. Люсьен опять заговорил о самоубийстве. Временами оба погружались в беспамятство...

В 3 часа 26-го сентября Катрин проснулась от шума мотора. Метрах в пятидесяти от плота шло огромное судно. Она растолкала Люсьена. Из последних сил они стали взывать о помощи.

Их заметили. Судно остановилось, — это был сухогруз «Абель Тасман», — дало задний ход и стало медленно приближаться к плоту.

Сброшен шторм-трап. Люсьен делает попытку подняться по нему самостоятельно — тщетно. Нехватает сил даже для того, чтобы держаться за канат...

Через четыре дня «Тасман» ошвартовался в Роттердаме. Катрин на другой же день вечером уехала домой в Женеву. Люсьен несколько суток пролежал в госпитале.

О судьбе «Ньорда» стало известно позже, когда выяснилось, что английский яхтсмен Патрик Чилтон на яхте «Аделина» обнаружил его в море еще 19 сентября. Англичанин взял имевшиеся документы, сделал несколько фотоснимков, но, к сожалению, не смог отбуксировать «Ньорд» в гавань. Через десять дней яхту видели с борта теплохода «Педер Мост». Больше о «Ньорде» вестей не поступало.

---

Что можно сказать в заключение? Эпопея, которую пережили Катрин и Люсьен, вряд ли займет приметное место в истории морских катастроф. Но для специалистов она, возможно, представит интерес с точки зрения оценки уровня надежности такого спасательного средства, как надувной плот. Стоило ли препоручать ему свою судьбу до того момента, когда всякая надежда сохранить судно была утрачена? Не правильнее ли было до последнего оставаться на яхте, которая, как выяснилось, благополучно перенесла шторм?

Мое внимание, однако, прежде всего привлекает поведение людей. Конечно, Средиземное море — это не Атлантика, где Бомбар на своем «Еретике» доказал, что человек, лишенный даже самого необходимого, но не утративший мужества, может победить стихию. И все же берусь утверждать, что эпопея экипажа «Ньорда» служит не менее убедительным доказательством той же благородной мысли.