Тереза Ремишевская — четвертая в мире женщина, пересекшая в одиночку океан на яхте. Это плавание она совершила в качестве участницы IV гонки яхтсменов-одиночек через Атлантику в 1972 г. Предлагаем вниманию читателей перевод отрывка из книги «Горькая соль морская — моя радость», в которой Т. Ремишевская рассказывает о 56 днях 4 часах и 18 минутах, проведенных на яхте «Комодор» — от старта в Плимуте до финиша за мысом Нантакет в Ньюпорте.
Сильный крен — 40—45°. Палуба в воде по рубку. На нее накатывается живой, искрящийся океан. «Комодор» рассекает носом волны. На их высоких крутых гребнях фосфоресцирует пена — океан щерит зубы! В пластах воды, отваливающихся от корпуса, сверкают мириады огоньков. На что это похоже! Пожалуй, на живое серебро, которое перекатывается раз за разом через «Комодора», — расплавленное, трепещущее. Яхта, словно конь, остановленный на бегу, дрожит, встает на дыбы, и снова с шумом проваливается в бездну.
Я стою на трапе. Спиной опираюсь о край люка, ногами — о стенку рубки. Соленый морской душ попивает лицо, шею, руки — меня это не беспокоит. Протираю воспаленные глаза: соль склеивает веки. Откидываю спутанные ветром волосы и смотрю, смотрю... Смотрю все время в одну точку на горизонте — вправо по курсу. Туда, где должен открыться маяк Нантакет.
Уйти вниз я не могу.
Постепенно намокает толстый свитер, струйки холодной воды бегут по спине, хотя шея плотно закутана полотенцем. Все это сейчас неважно!
Жду напряженно, до боли в сердце — боюсь пропустить единственную, самую главную для меня минуту.
Вижу только черные сверкающие горы волн и белую пену на их вершинах. Громады темных туч тонут в воде, отчего горизонт расплывается нечеткой волнистой линией.
Ветер свистит в ушах, ввинчивается в мозг назойливой мыслью: Ничего! Ничего нет!
В руке держу секундомер. Включаю фонарик, проверяю курс по компасу. Ослепленная светом, закрываю глаза, потом опять смотрю в темн9ту. Забываю спрятать фонарик. Очередной залп брызг — и все мокро!
— Черт побери! — бормочу под нос. Вытираю фонарик о попу куртки и запихиваю его в узкий карман.
Терзаясь сомнениями, спускаюсь в каюту. Медленно, с трудом стаскиваю с себя промокшую одеревеневшую штормовку. Вытираю полотенцем лицо, руки, волосы и машинально вешаю его на крючок над плиткой. Я очень устала. Опускаюсь на ступеньку трапа, достаю пачку сигарет и пытаюсь нащупать на столе спички. До чего надоела эта темень! Куда они запропастились!
И тут же забываю о спичках. Мысли вертятся вокруг одного: после последнего определения в полдень пройдено около 25 миль. Какая скорость! — Три, три с половиной узла. Я должна видеть огонь при курсе 320, может 310 градусов...
Встаю и, нагнувшись вперед, протискиваюсь к креслу. Освещаю фонариком карту и снова анализирую: дрейф... курс... течение... скорость...
— На сколько я могла ошибиться! Какой был сегодня дрейф! Я сидела за румпелем почти непрерывно, вероятно, дрейф меньше, чем обычно!
Время — 22.00.
— Лаг! Опять остановился! Ведь два часа назад я сменила батареи! Ну его к бесу!
На ощупь включаю рубильник на распределительном щите, потом измеритель скорости ветра. В аппарате разгорается красный глазок. Лучик слабого света с булавочную головку разрезает темноту и освещает штурманскую «каюту». Инстинктивно смотрю на него, словно он может дать ответ — где я нахожусь!
Отряхиваю мокрую куртку, натягиваю ее на себя и снова высовываю голову наружу. Изогнувшись, пытаюсь прочесть показания измерителя ветра, установленного под навесом рубки. Счетчик показывает 40 узлов, стрелка мечется по шкале, как сумасшедшая. Ветер сильный — яхту могло значительно отнести на юго-запад. Упершись локтями в палубу, смотрю на воду за бортом — оцениваю на глаз скорость.
На мгновение показывается горизонт, потом водяная стена снова заслоняет весь мир, и мне кажется тогда, что я торчу в глубоком колодце, проваливаясь в самое нутро океана.
Потихоньку поднимаюсь по трапу все выше, цепляюсь левой рукой за гика-шкоты и вылезаю на накренившуюся палубу. Приходится преодолевать перегрузку: каждое движение яхты тянет меня назад, словно на взмывающем ввысь самолете. Нахожусь с наветренной стороны, и теперь брызги попивают меня как из ведра. Стою, широко расставив ноги, опираясь на натянутый, слегка дрожащий от огромного усилия шкот, и смотрю.
Душа полна сомнения, веры, надежды. Собственно, я ничего уже не чувствую, ничего не знаю. Я хочу только увидеть!
— Глупая! Вот какой ты мореплаватель! Нет! Я не могла ошибиться! Самое большее — на четыре, ну на пять миль! Четыре мили — это больше часа. Часа! — Который час! — Половина одиннадцатого. Нужно ждать.
— Ждать! Поворот! Зачем! Не делай поворота! Иди своим курсом. Я вижу — должна — увидеть — а — если — нет — то — что — тогда — подумаю — что — делать — тогда — внесу — поправку — тогда — внесу...
Я все стою и стою. Рука немеет от напряжения. В те по впивается трос. Ноги болят. По спине струится вода, кожа покрылась мурашками. Вытягиваю из кармана фонарик, проверяю компас и освещаю полоску воды вдоль борта. Скользя по мокрой палубе, передвигаюсь ближе к носу и, судорожно вцепившись в релинг, подползаю на четвереньках к мачте. Ох, как это далеко!
Встаю. В тесном пространстве между мачтой и релингом мне удобно. Теперь не нужно напрягать все тело, чтобы сохранить равновесие. Странное депо: я не ищу желанный огонь, а смотрю только туда, где он должен, как я считаю, находиться.
Много недель я провела в окружении только воды и неба, преодолевая милю за милей в стремлении достичь цепи — увидеть стоящий на якоре плавучий маяк, окрашенный в красный цвет, с белой надписью на борту: «Нантакет».
Время идет незаметно. Медленно! Быстро! Я совсем потеряла голову. Только смотрю.
— Есть! Нет! Да! Нет!
Справа ло курсу вижу проблеск огня!
Исчез. Опять. Проблеск — темно.
— И раз, и два, и три, и четыре... — считаю.
— Нет! Я ошиблась!
Сначала: и раз, и два... Где он! Мощный фонтан воды бьет в лицо. Ничего не видно. Протираю руками глаза. Ничего не вижу...
— Значит, ошибка! А может это какое-то судно подсвечивает своей «фарой»! Опять!
Ритмично отсчитываю секунды. Проблеск — пауза, проблеск — пауза, пауза, пауза... Почему не светит! Есть!
— Секундомер! Где секундомер! Впрочем, сначала нужно проверить, регулярны ли проблески... Проблеск — долгая пауза, проблеск — пауза, проблеск... Приметы вроде совпадают!
Качусь по палубе, ударяюсь коленкой об утку. Бросок тела, длинный прыжок — и я в кокпите. Сбегаю по трапу в каюту, падаю, встаю. Лихорадочно хватаю секундомер. Шнурок зацепился за крючок. Дергаю, узел на шнурке затягивается еще сильнее. Распухшие неловкие пальцы не могут с ним справиться. Я вся дрожу от нетерпения. Или от холода!
Кладу обе руки на стол, опускаю на них голову и приказываю себе успокоиться. Старым, проверенным методом «вся собираюсь в кулак» и постепенно заставляю себя снова быть деятельной, решительной, невозмутимой. Методично развязываю запутавшийся шнурок и закручиваю его на руку, чтобы не упустить секундомер. Встав коленями на кресло, через широкий стоп, заваленный картами и книгами, лезу в шкафчик за угольником. При такой качке взять пеленг можно только самым примитивным способом. Зажигаю фонарик и кладу его в карман. Запас батарей у меня большой, а конец рейса близок.
Снова вылезаю на палубу. В одной руке у меня секундомер и угольник, другой я крепко держусь за шкоты. Теперь мне нужно перейти на подветренную сторону, где удобнее брать пеленг. Крен огромный, палуба здесь в воде, но я стою надежно, опираясь о гик, и только через резиновые подошвы сапог ощущаю холод.
Среди черных кучевых облаков ясно видны проблески огня. Они хотя далеко — почти ослепляют. Когда яхта соскальзывает в ложбину между волнами, ничего не вижу, а потом — опять огонь. Сначала я считаю: и раз, и Два, и три... Повторяю счет, затем проверяю секундомером. Второй раз, третий. Проверяю время паузы и всего периода.
Должно быть десять секунд!
— Есть! — Стрелка секундомера показывает ровно столько. — Есть! Да, это Нантакет. Я вижу его...
— Я переплыла Атлантику! Я сделала это. Сделала. Я по ту сторону океана. Переплыла его одна, совершенно одна!
Какая минута! От радости сжимает горло. Я стою по колено в воде и победно смотрю на Нантакет — характеристика его огня запомнится на всю жизнь: проблеск — пауза — проблеск — долгая пауза — период десять секунд!