В Карибском море — глава из книги о плавании на «Мазурке»

Первый день плавания по выходе из Бриджтауна прошел хорошо. Дул свежий пассат, волнение было умеренным, вечером состоялся удачный сеанс связи с Гдыней, который закончился телефонным звонком домой: я смогла, наконец, поговорить с мужем. Теперь стало казаться, что плавание до Кристобаля через Карибское море — «пустая формальность». Даже вечерняя буря и проливной дождь не испортили хорошего настроения. На Барбадосе я что-то слыхала о приближающемся сезоне дождей, однако, если верить лоции, сюрпризы в виде ураганов наблюдаются в этих водах только с июня, так что у меня в запасе еще две недели отличной майской погоды!

На рассвете показался маяк Мулесик на Сент-Люсии. Посещение этого острова в мои планы не входило, хотя издали он выглядел заманчиво, однако неплановая стоянка тут чуть было не состоялась. Ночью на яхте стало твориться что-то неладное. До этого изредка слышимый стук в районе руля превратился в непрерывную канонаду. Я полезла под кокпит, внимательно прислушалась. Стук явно шел от головы баллера. У меня уже был печальный опыт с поломкой руля около Швеции, испытать это вторично на Антилах совсем не улыбалось. Просмотрела чертежи — теоретически стучать просто нечему! Едва дождавшись рассвета, подкрутила все гайки на румпеле — единственное, что я могла сделать. Стук, вроде бы, уменьшился.

Я стала размышлять, что же делать? Перспектива аварии руля отнюдь не приводила в восторг. Правда, карты Сент-Люсии у меня не было, но по описанию в лоции я, наверное, справилась бы с заходом. Только можно ли будет отремонтировать руль на этом живописном острове? Ведь яхту потребуется поднимать на берег. Я медленно шла вдоль зеленых берегов, все больше приходя к мысли, что, судя по лоции, необходимых услуг здесь мне при всем желании не окажут.

Решение помогли принять мелькающие у берегов рыболовные лодки. На Барбадосе, напутствуя меня, яхтсмены предостерегали: опасайся малых прибрежных судов! Они служат не только для рыбной ловли. Не случайно здесь, в Карибском море, немало яхт пропадают. Есть подозрение, что их захватывают торговцы наркотиками и пользуются ими как удобным средством передвижения для одноразовой переброски товара. Одиночный яхтсмен — «лакомый кусок», он очень легко может стать жертвой местных бандитов, лучше избегай встреч с ними...


«Мазурка» снова легла на курс 300°, удаляясь от острова и островитян.

Стук руля стал настоящим кошмаром. До самого Панамского канала я терзалась сама, терзала мужа и верфь. И, как оказалось, напрасно. В Кристобале, где яхту первым делом подняли на слип, я убедилась, что вся конструкция находится в идеальном состоянии. Что стучало, так и осталось тайной, но из-за этого стука, а точнее, из-за постоянного страха — боязни аварии, я даже слишком щадила «Мазурку». Я несла минимум парусов и «не разгоняла» ее так, как это можно и нужно было сделать, по крайней мере, на начальном этапе перехода. Мне казалось, что этим я продлеваю «жизнь» рулевому устройству, потеря которого была бы страшной опасностью.

Итак, всю первую неделю дул восточный пассат — сильный, но совсем не такой ровный и спокойный, как в Атлантике. Здесь он просто стал сумасшедшим. Скорость его весьма энергично менялась от 10 до 25 узлов. А ночью 20 мая пассат достиг силы шторма, длившегося несколько часов.

Я уже прошла половину пути по Карибскому морю и, миновав траверз маяка Пунта-де-Гальинас, приближалась к берегам Южной Америки. Этим — близостью суши — и объяснялась усиливающаяся «нервозность» ветра.

Вообще это было неприятное плавание. Постоянное сильное волнение, причем волна шла даже больше, чем можно было ожидать по силе ветра, осложняло жизнь. Короткие и высокие волны наваливались с двух и даже с трех сторон одновременно. Подруливающему устройству стало трудно справляться с ними.

Как-то раз такой особенно зловредный «морской ансамбль» столкнувшихся волн собрался возле _кормы с наветренной стороны, вытянулся в изящный стожок и пнул «Мазурку». Бедняга повалилась на бок. Волна, не торопясь, залила палубу, заполнила кокпит, заглянула в каюту и только после этого ретировалась через леер, попутно утаскивая спасательный плот. Я выскочила, окунувшись по уши в воду, наверх, и не только успела в последний момент схватить свой плот, но и перенесла его через кормовой релинг обратно и уложила в нишу на корме. До сих пор удивляюсь, что смогла это сделать,— ведь плот весит 90 кг! Как я смогла поднять его на метровую высоту, повернуться с таким грузом на 180° и положить его туда, куда полагается?


До Кристобаля оставалось около 320 миль — «скачок лягушки» по океанским меркам. Я шла осторожно, тем не менее суточные пробеги были неплохими — до 90 миль. Я уже с надеждой на скорый отдых смотрела в ближайшее будущее, и даже понемногу вызубрила все возможные — дневные и ночные — навигационные знаки в районе входа в бухту Лимон. Во время очередного сеанса связи с польского судна «Болеслав Хробрый», только что зашедшего в Кристобаль, поступила дополнительная информация: половину ширины входа в бухту занимает затонувшее судно. Оно хотя и обставлено соответствующими знаками, тем не менее — представляет серьезное препятствие. Радист судна специально утешил меня, отметив, что для маленькой «Мазурки» места, пожалуй, хватит. Такая забота большого судна о судьбе «маленького коллеги» очень тронула меня. Подобные же предупреждения поступили с «Центауруса» и «Колумбы», — я уже стала договариваться о встрече с польскими судами в Кристобале.

И как раз с этого момента моя скорость упала — ветер резко ослабел, однако успокоилось и море, наконец-то исчезла изнуряющая волна. «Мазурка» медленно, но верно шла вперед. Температура днем достигала 40°. Еще несколько дней такого безмятежного плавания, и я в отличной форме достигну Кристобаля!

Но 25 мая мой «отпуск» кончился. К вечеру небо потемнело, разразилась гроза, хлынул дождь. Штормовые порывы ветра вынудили срочно сбросить грот и примерно через час сменились полным штилем. Гроза ушла, однако на западе сверкали такие молнии, от которых меня едва не хватил инфаркт: казалось, горит полмира, все небо полыхает огнем! На Барбадосе рассказывали, что летом здесь наблюдаются световые эффекты, но я никак не предполагала, что они могут выглядеть подобным образом. Я всегда панически боялась и боюсь молний и бурь, но в данном случае страх пришлось отложить на потом: видимость ухудшалась настолько, что уйти с палубы было опасно, ведь «Мазурка» уже находилась в густонаселенном районе.

В течение ночи ситуация повторилась несколько раз — налетали кратковременные штормы, сменявшиеся штилем. Я начала подозревать, что это «путешествует» один и тот же шторм — обрушивается с моря на сушу, отражается от высокой горной цепи и снова возвращается в Атлантику.


День принес солнце и слабый ветерок, который задувал все время с разных сторон.

В полдень 29 мая я смогла разглядеть высокий берег и два маяка. Нетрудно было определить, что это Фарралон-Сусио-Рок и Айл-Гранд — маяки в 20 милях от Кристобаля.

Ночью — в полнейший штиль — я с радостью разглядывала зарево огней над панамским городом Колоном и Кристобалем. Казалось, цель плавания через Карибское море — на расстоянии вытянутой руки. Близость к берегу не позволяла оставить палубу и лечь на койку. С наступлением темноты очередным (после стука руля) кошмаром стали суда, которые со всех сторон па полном ходу неслись в Кристобаль. «Мазурка» же пе обладала маневренностью, поскольку слабый ветер не давал ей развить сколько-нибудь приемлемую скорость. Двигатель был неисправен, но на Барбадосе я спесиво полагала, что мне хватит основного движителя — парусов. И вот теперь эти паруса печально висели, а течение спокойно и деловито сносило яхту назад в море. Утром оказалось, что я нахожусь от цели дальше, чем вчера.

Так я и плавала следующие шесть дней. Днем мне удавалось немного продвинуться вперед, пробившись через мощную подводную реку. Ночью не было даже признаков ветра, зато деятельность течения заметно оживлялась. Вместе с ним плыли кусты, деревья и всякий мусор, вымываемый дождями из рек. Солнечные штили чередовались с тропическими ливнями, сводившими видимость к нулю. Но все-таки днем можно было как-то обходить этот хлам, ночью же оставалось рассчитывать на везение. Молнии, украшающие огнем все небо, мешать перестали — я слишком устала, чтобы нормально реагировать на них. Впрочем, теперь меня пугала другая и вполне реальная опасность: все суда мира словно договорились встретиться в Кристобале. Я со злостью пыталась понять, почему именно ночью всем им понадобилось заходить в канал? Я освещала «Мазурку» всеми доступными мне средствами и «путала суда» лучом света от фонарика, направляя его на паруса и рубку. Взять их на испуг удавалось не всегда: бывало и так, что они или не замечали меня или не желали замечать. И тогда приходилось отчаянно маневрировать, чтобы не оказаться раздавленной, а ветра-то почти не было!


День кончался, и каждый раз я думала, что наступающая ночь будет последней, которую я смогу выдержать без сна, ибо сколько можно не спать? Но днем я снова ловила затихающий ветерок, пытаясь преодолеть течение. А очередная ночь снова заполнялась встречами с судами, и только скверно работающий двигатель помогал избегать столкновений.

Мне казалось, что я изучила «привычки» судов. Все говорило за то, что здесь у входа в Панамский канал, капитаны избегают дневного света. Уверившись в своих выводах, в солнечный и безветренный полдень я легла часок поспать. Но уже через четверть часа меня поднял на ноги шум очередного ливня н какой-то зловещий грохот. Сквозь пелену воды я увидела надвигающуюся слева по носу серую громадину — встречным курсом шло огромное судно. Несколько человек на борту что-то орали, угрожающе размахивая руками. Да и крики были явно недружелюбными. Впрочем, и я думала о них не слипы ком-то ласково! Вот так, в 10 милях от порта «Мазурка» могла превратиться в лепешку. С этого момента из моего суточного расписания сон был решительно вычеркнут — до самого Кристобаля.

И в следующие четыре дня каждое утро я обнаруживала Фарралон-Сусио-Рок по левому борту — на своем привычном месте, хотя все это время только тем и была занята, что старалась с помощью парусов и двигателя идти в сторону Кристобаля. Течение явно не желало пускать меня в порт, а штиль активно ему помогал.

Тогда я решила изменить тактику. Поставив все возможные паруса максимальной площади, я ушла в открытое море, чтобы по большой дуге выйти из течения, затем подойти прямо ко входу в порт и пересечь главный поток под прямым углом. Я сделала полукруг радиусом около 50 миль. Ветер с берега был по-прежнему слабым, зато течение не ощущалось. Двое суток я шла по кругу, центром которого был Кристобаль, и 3 июня в полночь оказалась у маяка Торро-Пайнт — снова совсем рядом со входом в порт.

Новое препятствие: разразился очередной тропический ливень. Вход, как и весь мир, исчез. Я успевала только крутиться, лавируя между судами, то и дело возникавшими, словно призраки. Несмотря на безмерную усталость я понимала, что в таких условиях входить в порт нельзя, хотя и знала наизусть всю обстановку и огни. Абсолютно ничего не видно, да еще вход наполовину сужен, так что расходиться там с каким-нибудь судном у меня нет ни сил, ни желания. Как я ни боялась, что течение снова оттолкнет яхту от входа, но пришлось несколько часов подождать.

Зато на рассвете на всех парусах и при максимальных оборотах двигателя я направилась на штурм порта. «Мазурку» отнесло на 10 миль, но я твердо решила во что бы то ни стало войти в этот день в Кристобаль: твердо — потому что восьмые сутки без сна мне просто было бы не выдержать!

В 11 часов я нацелилась на концы огромных волноломов у входа в бухту Лимон. По оси фарватера, действительно, стояли красные буи, а между ними и западным волноломом торчали мачты затонувшего судна. И, конечно же, в это самое время к узкому входу направился большой японский сухогруз. Я на минуту заколебалась — не отвернуть ли, пока не поздно, но японский капитан застопорил машину и галантно пропустил вперед несущую паруса «Мазурку». Я с восторгом помахала руками людям, находившимся на мостике.

Медленно и лениво, озираясь вокруг, я направилась к стоянке для самых маленьких судов.

Все-таки течение я перехитрила...