Размонтировав и отправив плот в багажном вагоне, мы уже в роли зевак-экскурсантов бродили по городу. Зашли в областной краеведческий музей. Больше всего наше внимание привлекла модель промыслового карбаса — изящная остроносая лодка с двумя шпринтовыми парусами. И на этой вот лодчонке поморы совершали дальние морские плавания, выходили в Баренцево и Карское моря, достигали Новой Земли!
Бурно обсуждая увиденное, шли мы вдоль набережной и вдруг увидели такое — дух захватило! По Двине, вверх по течению, под дизелем гордо шел... карбас. Да, да, самый настоящий, словно сошедший с музейной экспозиции. И пропорции те же, и обводы, только разве мачт нет. Чувство такое, словно в овощном магазине нам дали сдачу древнеарабскими дирхемами. Но никого из архангелогородцев это соседство древнепоморского карбаса с ультрасовременными сухогрузами, похоже, не смущало.
Из чистого любопытства мы решили ознакомиться с конструкцией и историей карбаса поближе. А изучив их, поняли, что такое судно — лучшее для суровых условий Севера. Оно показалось нам более приспособленным для «исследовательского» плавания или, как принято говорить сегодня, более конкурентоспособным. А подтвердить свое предположение мы могли только опытным путем.
Основные данные карбаса «Стрик»
| Длина наибольшая, м | 7,15 |
| Ширина наибольшая, м | 2,50 |
| Наименьшая высота борта, м | 0,75 |
| Высота грот-мачты, м | 5,15 |
| Высота фок-мачты, м | 3,85 |
| Площадь грота, м | 9 |
| Площадь фока, м2 | 6 |
| Масса пустого карбаса с полным вооружением, кг | 450 |
В 1987 году за наличный расчет приобрели старый списанный карбас постройки Соломбальской судоверфи. Конечно, осознавать себя экипажем «утиля» не очень приятно. Сразу вспоминаются детские стишки про мышей-матросов, отправившихся в плавание на дырявой калоше. Но что поделать: новый карбас кусался и пребольно! Впрочем, «дешевые» суда из графы «Б. У.» тоже демонстрировали нашему общему кошельку аршинные зубы. По карману оказался лишь списанный на дрова. Утиль!
Конструкция карбасов-сойм за последние века практически не претерпела изменений. Тот же широкий развал бортов, характерные округлые обводы днища, острая, скорее похожая на нос, корма. Разве только размеры купленного карбаса оказались чуть меньше средних древнепоморских величин (если верить описанием, длина поморских карбасов в основном колебалась между 10—15 м, высота борта от 0,7 до 1,5), да доски скреплены были не можжевеловой вицей, не дереввнными нагелями, а современными заклепками и шурупами. И, конечно, прочность древесины и качество исполнение явно не соответствовали древнепоморским ГОСТам: век XX — привычные издержки вала!
Для начала, с помощью трактора «Беларусь» притащили его на берег. Выглядел он уныло. Сквозь щели в днище можно было рассматривать окружающий пейзаж. В отдельные трещины свободно проходили пальцы рук. Зе несколько лет безнадежного лежания на берегу дерево рассохлось и растрескалось. Но сами доски и шпангоуты в основном были крепки. Недолго погоревав по поводу неудачной торговой сделки, мы взялись за дело. Десять дней интенсивной работы понадобилось для того, чтобы приблизить утильный карбас к древним оригиналам.
В первую очередь ободрали с досок старую краску. Щели по всей длине заткнули волокнами расплетенной пеньковой веревки. Корпус с наружной стороны тщательно просмолили, следуя самой примитивной технологии. В ведре на костре растопили вар, намотали на палки тряпки и ими, периодически обмакивая в ведро, стали закрашивать доски. Как назло, пошел дождь, и вода, попадав на жидкий вар, шипела, словно на угольях. Вар ложился на доски с подтеками и мгновенно застывал, заметно ухудшая гидродинамические свойства карбаса. Самые большие наросты («бороды») содрали с помощью топора. Мелкие трогать не стали — слишком много их было. В итоге вес нашего судна увеличился на несколько десятков килограммов.
Далее, следуя древнему рецепту, по планширь залили карбас водой. За трое суток «вымачивание» древесина разбухла, раздалась, затянула щели, намертво зажав пеньковую конопатку. Теперь наше судно уже не напоминало решето.
Окрыленные успехом, мы продолжили превращение современной рыбопромысловой лодки в модель древнепоморского карбаса. С азартом откручивали и выдергивали металлические детали конструкции, заменяя их на примитивные деревянные. Как оказалось впоследствии, переусердствовали. Даже в отложениях X века новгородские археологи в изобилии находили железные скобки и гвозди, применяемые в судостроении.
На киль набили дополнительно 10-сантиметровый брус, увеличив таким образом его площадь до размеров, «срисованных» с музейной модели. Не 20 см подняли низкие борта, пришив к планширю согнутые дугой длинные сосновые доски. Из подобной же доски вырубили топором руль. Румпель выстругали из тонкого елового ствола. Уключины использовали самые «первобытные»: прибили к борту две вертикальные палки и между ними вставили весла.
Наконец наступил торжественный момент превращения просто весельной лодки в парусное судно. Примерно в середине карбаса из трех соединенных друг с другом коротких брусков сбили треугольный степс под грот-мачту. Под шпор подложили кусок толстой моржовой шкуры, чтобы защитить от повреждений киль. Фок-мачту закрепили возле самого форштевня, пропустив ее сквозь пробитое в носовой банке отверстие. Растянули сшитые дома паруса. Простые, «хэбешные», невзрачные на вид. Любой уважающий себя яхтсмен побрезговал бы использовать такую ткань даже в качестве половичка у каютного порожка. Но ведь поморы дакронов и нейлонов не знали, паруса у них были самые, что называется, дерюжные. Хочешь не хочешь, пришлось шить такие же. Конечно, КПД их был намного ниже, чем у синтетических: и мокли они, и тянулись, и форму не держали, и ветер «цедили», и гнили на глазах...
Мачты растянули вантами, причем вместо талрепов использовали обыкновенные пеньковые веревки, многократно пропущенные через кольца. Между мачтами в распор, на полметра выше среза бортов, укрепили брус — «конек» будущего шалаша. Через него перекинули кусок брезента, концы которого растянули в стороны и приколотили к планширю. Получился низкий, тесный, но в общем и целом пригодный для жизни двухскатный шалаш. Безусловно, ему было далеко до самой простой яхтенной каюты, но все же это было, по нашему мнению, жилище. (Наивные люди: решили защититься от ледяного дыхания Заполярья тонкой перепонкой туго натянутого брезента!)
Перед выходом в море нам в спешном порядке пришлось переучиваться, переделывая яхтенную грамматику на древний лад. Мы привыкали грот-мачту называть «большой», а фок-мачту — «передней». Соответственно грот-парус стал «большим», а фок — «носовым» или «передним». Ванты превратились в «ноги», уключины — в «ключи», шпринты — в «распорки», фалы — в «дроги», шкоты — в «тоньки»... Даже брезентовая крыша «каюты» стала загадочно называться «буйно».
Порой команды на борту нашего карбаса звучали чуть ли не комично: «Эй, подтяни ноги у переднего и отдай тоньки!» Чьи ноги, какие тоньки! Сразу и не сообразишь. В конечном итоге, как это ни прискорбно признать, осилить старинную терминологию мы так и не смогли и скоро стали пользоваться привычной.
Карбас, прежде чем «поставить» на воду, торжественно нарекли «Стриком». Имя взяли не с потолка. В поморском лексиконе слово это фактически означало румб.
Во время очередного прилива общими усилиями стащили карбас на воду. Покачиваясь на мелкой речной волне. «Стрик», казалось, уменьшился в размерах; на берегу он выглядел более внушительно. Было даже трудно представить, что эта лодчонка предназначена не для прогулки на окрестные острова, а для самого настоящего плавание в заполярных водах.
— Не бойсь, ребятки! — успокоил нас наблюдавший за спуском старый рыбак-помор. — Ничё вам не сделаца! Карбас — лодка умная, вывезет. Вы тока на весла налегайте, да бога поминайте. У меня дед на карбасах в Мезень ходил. И его дед ходил. И ничё. живы были...
Хоть один благословил! Знатоки сомневались в самой возможности плавание на небольшом безмоторном карбасе по неспокойным водам Беломорья. Рассказывали о том, как ломало на куски и выбрасывало на рифы большие суда. Но ведь ходили же здесь поморы, да еще в гораздо более суровых условиях: ранней весной, поздней осенью, зимой по незамерзающим полыньям и волоком по льду. Так неужели мы. их дальние потомки, ударим в грязь лицом!
Правда, справедливости ради, надо сказать, что и гибли поморы частенько. Густо, ох, густо покрывают косточки древних мореходов дно и побережья северных морей!
И мы пошли на некоторые компромиссы. Во-первых, взяли спас-жилеты. Во-вторых, втащили в кокпит надувной спасательный плот, хотя, если честно, перевернись карбас — плот вряд ли бы помог. В такой воде человек долго не протянет. Так что плот служил не столько для спасение, сколько для поддержания душевного равновесия экипажа. Все-таки надежда!
Третье средство безопасности — самое простое и надежное: надувной кранец. В носу и по бортам закрепили надувной баллон диаметром около 30 см, который должен бы препятствовать перевороту и одновременно обеспечивать аварийный запас плавучести. Вспомнили, что в давние времена казаки и русичи для непотопляемости и повышения остойчивости вязали по бортам своих «чаек» и «дубов» пучки сухого камыша.
Приняв на борт 20-суточный запас провизии и 100 л пресной воды, мы оттолкнулись от берега, заправили шпринтовы в петли, расправили паруса, вытянули шкоты и почувствовали, как мягко заскользил «Стрик» по воде. Первое испытательное плавание началось. Задачи его были достаточно скромны — освоить древнее судно, отработать стратегию и тактику автономного морского, а также каботажного плавания.
Уже в первые сутки убедились в мореходных качествах карбаса. Разыгрался шторм. Восьмибалльный северо-восточный ветер, прозывавшийся в старых поморских лоциях «полунощником», нагнал 2,5-метровую волну. Гребни ощетинились пенными барашками. Карбас проваливался в образовавшуюся между двух волн яму, ухала вода под днищем, сотрясая корпус, фонтан брызг выстреливал из-под форштевне. Карбас валился на подветренный борт, но быстро выравнивался. Всхожесть на волну была прекрасной.
Наш путь лежал вдоль Летнего берега. Поморы в основном совершали каботажные — в пределах видимости суши — плавания, что являлось вынужденной мерой, ибо поморская навигация в значительной степени была привязана к береговой линии. Кормщик, прокладывающий курс, «считывал» знакомые заливы, холмы, обрывы и таким образом определял свое местоположение. В дальнейшем на возвышенных точках берегового рельефа поморы устанавливали каменные гурии или многометровые деревянные кресты, сориентированные большой перекладиной в линии север-юг. Такие же кресты поднимали они в местах гибели своих товарищей. В этом случае крест совмещал функции навигационного знаке и могильного камня. Немало таких «маяков» разбросано по берегам.
Мы придерживались точно такой же тактики. Это облегчало ориентировку и позволяло вовремя спрятаться от шторма. Держаться в открытом море пока не решались, хотя подобный опыт приобретался на Арале, Каспии, в Обской губа и здесь, на Белом море. Но это было на «надувнушках». А как поведет себя при сильном волнении деревянный карбас, увы, еще не знали.
Чаще всего укрывались в небольших бухтах и устьях рек. Но однажды нам пришлось вынужденно «приземляться» на голый, открытый ветрам и волнам песчаный пляж. Тогда-то и представилась возможность узнать не практике, как поморы втроем-вчетвером умудрялись вытягивать груженые лодки на берег.
Вначале, применив испытанный в многочисленных плаваниях прием, мы перескочили прибой под полными парусами, оседлав самую высокую волну. С ходу ткнулись носом в берег. А дальше наша беспроигрышная для надувных катамаранов тактика дала сбой. Форштевень уже глубоко завяз в песке, а корма продолжала оставаться на плаву. Подкатывающейся под днище волне не хватало силы приподнять и протолкнуть карбас дальше. Несмотря на наши усилия, «Стрик» разворачивало бортом к волне. В таком положении за час-два его зальет водой и разобьет о берег. Что делали в такой ситуации поморы!
Под киль развернутого лагом к прибою карбаса мы подсунули два тонких бревна. Теперь каждая волна, ударяя в борт, выталкивала карбас из воды. Из врага она превратилась в союзника, нам даже не надо было помогать морю. Карбас полз по бревнам, как по рельсам! Просто и остроумно. Огорчало только то, что до окончание шторма уйти отсюда вряд ли удастся. Торчать нам здесь до второго пришествие.
— А вы как хотели! — нимало не удивился нашей беде старый рыбак, — поморы в такую погоду на печи сидели.
Что верно то верно. Поморы без надобности в море не штормовали. Отправляясь в дальние плавание, они умудрялись прихватывать с собой целые дома с печкой и трубой. Затянулась непогода или, наоборот, удачно сложился зверобойный промысел — вытаскивали на берег бревенчатый сруб и в несколько часов сколачивали небольшой дом. Щели мхом конопатили, двери навешивали, печь из прихваченных из дома кирпичей выкладывали... При необходимости с помощью самого нехитрого инструмента могли переделать сруб в небольшое, но вполне мореходное судно.
И все же безопасно высадиться на берег — полдела. Спустя несколько часов после вынужденной швартовки мы «осушились». Карбас стоял на сухом песке, а море плескалось метрах в ста поодаль. Мы не учли «семимильных» шагов беломорских отливов! Во время ночного прилива волны обмели карбас песком, словно сугробом. Казалось, берег постепенно заглатывает судно и скоро только мачты будут торчать над гладкой поверхностью песчаного пляжа.
Любопытствующее местное население сочувственно вздыхало и пыталось разъяснить нам запутанный механизм местного автобусного сообщения. Люди были уверены, что наше плавание закончилось, и в доказательство показывали на сгнившую шлюпку, оставленную экипажем, подобно нам на минутку приставшим к берегу.
Но сами мы надежды не теряли. На берегу подобрали подходящие бревна-ваги. Обкопали карбас вокруг. Втолкнули вагу под киль возле форштевне и дружно навалились. Нос карбаса приподнялся, но лишь на несколько сантиметров. Наши мышцы явно не дотягивали до поморских стандартов.
Вспомнив, что в свое время Архимед грозился с помощью рычага сковырнуть с орбиты Землю, мы сменили вагу на более длинную. Разом навалились и сумели подсунуть под киль гладкое бревно. Перехватили вагу, толкнули вверх. Карбас сполз на полметра. Так, поочередно занося то нос, то корму, проехали метров надцат. Нет, кое-что мы все-таки умеем!
Опробовали еще один способ — скатывание карбаса, поставленного килем на катки. Наш «Стрик» научился ходить по суху аки по морю.
С каждым новым днем и даже часом мы осваивали старинную морскую науку. Научились не бояться мелей, обходить «корги» (один или несколько подводных камней), распознавать «поливухи» (камни, стоящие наравне с поверхностью воды), перетаскиваться через «лещади» (ровные, гладкие подводные мели). Определили наиболее выгодные для нашего шпринтового вооружения курсы. Оказалось, что «Стрик» чрезвычайно чутко реагируют на центровку. Достаточно было одному члену экипажа переместиться хоть на метр, и карбас «сваливался» с курса. Мы в полной мере оценили совет рыбака-помора: «Смелее задирайте нос. Чем выше он, тем легче ход!». Освоили технику гребли и еще многое, многое другое.
Постепенно мы влезали в «шкуру» древних мореплавателей. Все уверенней держались на курсе и даже, если не было сильного волнение, умудрялись ходить в бейдевинд. Нет, не такая уж она простая древняя техника: есть чему поучиться у поморов.
Отпуска заканчивались, мы вынуждены были «заложить» руль на Архангельск. В общей сложности намотали на вертушку лага в этом первом, испытательном плавании 300 миль и смогли убедиться, что наш карбас не просто лодка, а настоящее морское судно. Мы поверили в «Стрик», поверили в себя.
Удачный опыт этого похода нас воодушевил и в 1988 г. мы решились на серьезное плавание. Вот о чем рассказывают судовой журнал и дневники.
16 июле. Едва выйдя в море, обсушились. Отлив оттащил воду на многие десятки метров «Стрик» стоял на сухом песке. Наверно, мы чем-то обидели бога древнего мореплавания. Может, не до конца выполнили древний обряд спуска карбаса на воду! Или допустили на борт женщину, что для поморов было неслыханной вольностью! Попытавшись протащить перегруженный карбас по суху, убедились в собственной физической немощи и, кроме того, в недальновидности. Поморы обычно брали в плавание длинные ваги и бревна-катки, с помощью которых легко перетаскивали свои обсушившиеся суда на достаточно большие расстояния. Нам же пришлось ожидать большой воды. Но когда она вернулась, наше положение ничуть не улучшилось. Ветер спал, а приливное течение потащило карбас обратно в устье Двины. Пришлось стать на якорь.
Забавы ради из куска лески, крючка и стал ной гайки соорудили импровизированную удочку. В качестве приманки использовали небольшую креветку, пойманную на отмели. Каково же было наше удивление, когда уже через несколько минут леска туго натянулась. На крючке сидела крупная камбала.
17 июля. У Зимнего берега заметили парус. Через час к нашему борту пришвартовался каркасно-надувной катамаран. Сутки назад его экипаж — трое москвичей — пережил несколько крайне неприятных минут. Один из поплавков, наткнувшись на какой-то плавающий предмет, потерял герметичность, быстро «сдулся», и люди оказались в воде, по температуре мало напоминающей подмосковные озера. Попытки на ходу отремонтировать баллон успеха не имели. Добраться до берега, хотя он был рядом. тоже не удавалось. Туристы оказались в критическом положении и фактически были обречены. Спасла их случайная встреча с местными жителями, проплывающими невдалеке на моторном катере. Честно говоря, экипаж катамарана родился в рубашке; встретить в этих местах судно — редкая удача. Да и норов моря со времен поморов не смягчился. Оно не стало теплее, не стало безопасней. Небрежность, легкомыслие и сейчас наказывает оно самым жестоким образом.
18 июля. У горы Ерги попали в сильную бору. Ветер упал с высокого обрыва и буквально вдавил карбас в воду. Уже через несколько минут море вокруг бурлило полутора-двух метровыми волнами, бросая «Стрик» из стороны в сторону. Лавировать невозможно. Шквалы, следующие один за другим почти без перерыва, укладывали карбас на левый борт. Парусина хрустела в швах, румпель рвало из рук. На самодельном анемометре стрелка зашкаливала за 25 м/с Отдельные волны перехлестывали через борт, заплескивая в «трюм» десятки литров воды.
Только глубокой ночью удалось выбраться из боры, изрядно поработав веслами. Каждый гребок сдвигал карбас не больше, чем на несколько сантиметров. Под берегом, в мертвой, не простреливаемой ветром зоне стали на якорь. Карбас выдержал натиск стихии. Катамаран, на котором мы ходили здесь в 83-м году, в подобных условиях погиб бы.
21 июля. Первые четверть часа карбас скользил по глади, как по смазанному маслом стеклу. Было даже непонятно, идет он или стоит на месте. Ни качки, ни всплеска. Мягко, словно раскаленный докрасна нож кусок маргарина, взрезал форштевень поверхность воды.
Потом под днищем зашуршало, карбас закачало с борта на борт, захлопала брезентовая крыша «каюты». Ветер свежел на глазах. Нас это радовало, ведь впервые за время плавания он задувал в корму. Паруса, расправленные бабочкой под ветер (грот — влево, фок — вправо), толкали «Стрик» вперед. Пузырьки пены на поверхности воды, по которым мы обычно судили о скорости, стремительно проносились мимо борта. За неполные два часа проскочили 30 км. Вот это скорость! Но радовались рано. Через восемь часов ветер зашел к северо-западу и теперь задувал в левую скулу. Удерживаться на курсе стало почти невозможно. И все же за десять ходовых часов мы прошли почти 140 км. Такой бы ветер да на недельку...
22 июля. Мезенскую губу пересекали вне видимости берегов. Последним клочком суши был оставленный по правому борту остров Моржовец. Мезень встретила холодными ливневыми дождями, густым туманом, волнами. Здесь «пахло» настоящим севером. Столбик термометра не поднимался выше -|-6 °С, а ночами сваливался к нулевой отметке. Изо рта шел пар, мерзли уши и пальцы. Работать приходилось в зимних. сшитых из сипроновых курток рукавицах, которые мы обычно использовали зимой при строительстве снежных убежищ. От дождя спасала химзащита, от холода — почти ничего. Свитера набухали влагой, пропитывались потом. От всепроникающей сырости могла спасти только каюта, отапливаемая камельком, газовой плитой или каким-нибудь другим цивилизованным тепловым прибором. Но ни каюты, ни нагревательных приборов у нас не было, поэтому «климат» в шалаше был равен наружному.
В этом смысле поморам было несколько комфортней. Они облачались в теплые, непродуваемые и непромокаемые шкуры, разводили на борту костры из заранее припасенных дров.
23 июля. По правому борту прошла сорванная с якоря, ощетинившаяся рожками взрывателей плавучая мина. Вот так встреча!
24 июля. Наконец вышли к мысу Канин Нос. Правда, под крепкий восточный ветер оконечность мыса проскочили, а когда поняли, что дальше земли нет — одно море, пришлось возвращаться против ветра под веслами. Гребли по-двое на каждое весло: один к себе, другой от себя.
Карбас поставили среди скал, растянув двумя концами, закрепленными на корме и носу. Но уже через десяток минут днище стало стучать о подводные камни. Вода стремительно уходила от берега. Из-под нее полезли острые рифы, угрожая проткнуть карбас, как зубья остроги брюхо рыбины. Отлив! Сколько раз перезакрепляли мы карбас, стараясь защитить его от наката волн и течение, но «Стрик» упорно стаскивало на гребенку скал.
Наконец мы поймали «момент равновесия», когда ветер, волны, отлив и течение уравновесили друг друга: карбас прыгал вверх-вниз, но к опасным зубьям рифов уже не приближался. Через десять часов мы перетащили «Стрик» в более удобную заводь. По-настоящему закрытых бухт на Канином Носу нет. Берег изрезан узкими тоннелями фиордов.
В мощи стихии мы скоро смогли убедиться, рассмотрев торчащие из воды огромные куски разломанного лихтера. Металл с палец толщиной, разорванный, словно лист бумаги, стальные двутавры, закрученные спиралью, впечатляли. Невозможно было представить, что мягкая и нежная вода способна на такие разрушения.
И вообще на Канином Носу было чему удивляться: хрустящему под ногами «ковру» из сухих панцирей и щупалец выброшенных на берег крабов, прибитой Гольфстримом ветке пальмы с кокосовым орехом, множеству круглых поплавков от сетей с фирменными клеймами многих стран, заброшенному кладбищу, где на деревянных крестах сплошь стоял 38-й год...
25 июля. Разыгралось волнение. Карбас несколько раз срывало с «усов» и швыряло на берег. Приходилось по пояс забираться в море, чтобы удерживать «Стрик», разворачивать его носом к гребням, перевязывать оборванные концы. Всю ночь боролись за сохранность судна. К утру потеряли якорь, только обрывок каната вытащили из воды. Днем пришлось нырять, разыскивая судовое имущество. И ведь нашли, что самое удивительное!
26 июля. Из любопытства решили сходить посмотреть кита, выброшенного штормом на берег с противоположной стороны мыса.
Под свежий южный ветер двинулись вдоль побережье, пытаясь обогнуть мыс с севера. Но ветер постепенно забирал к востоку и скоро начал задувать строго в бушприт. Нам оставалось либо возвращаться, либо...
Круто заложив руль влево, взяли курс в открытое море. Постепенно бледнел, удалялся берег. Впереди на многие сотни миль разлегся Северный Ледовитый океан. Мы решились на отчаянную выходку. Маленькая семиметровая лодочка без мотора, без связи с большой землей бросала вызов его могуществу. Модель древнепоморского плавания сделала новый качественный виток. Мы вышли на Большую воду и «встали в кильватер» самых серьезных, трансморских плаваний древних.
Ночь с 27 на 28 июля. Достигли 70° сев. широты. Все! На этом зона действие наших пропусков исчерпалась. И хотя не видно на поверхности воды пограничных столбов и контрольно-следовых полос, надо поворачивать «оглобли». А жаль! Еще три-четыре дня такого хода, и мы бы уперлись в вечные льды.
Развернуться на обратный курс оказалось не самым простым делом. На ветер идти не могли, потому что каждая новая волна мощным ударом в левую скулу сбивала карбас с курса. Двигаться в полветра также было небезопасно. В любое мгновение крутой накат мог перевернуть «Стрик» через подветренный борт. Оставалось «писать змейку», маневрируя среди волн, как спускающийся с крутого склона слаломист. Вот стремительно взлетает вверх корма. Нос, кажется, застрял внизу, а она уже вскочила на волну, подмяла под себя бурун. С испугом и удивлением рулевой видит прямо перед своими глазами топ грот-мачты с развевающимся флажком-флюгером. А это значит, что дифферент на корму превысил 40°. С огромной скоростью карбас несется вместе с гребнем волны. Ай да «Стрик»! Ай да молодец! Знали древние конструкторы свое дело.
29 июля. Весь день высматривали берег, но видели только воду до самого горизонта. Море успокоилось, а с севера накатывала впечатляющая мертвая зыбь — отголосок далеко на севере бушующего шторма. Шестиметровые гороподобные громадины вырастали перед карбасом. Опасности они не представляли. Плавные, лишенные гребней валы лениво вздымали «Стрик» к небесам и так же мягко опускали.
30 июля. На пятые сутки плавание в Баренцевом море увидели берег. Мы рвались к нему и не догадывались, что спешим навстречу беде.
«Прижавшись» к берегу, мы буквально погрузились в полосу сильнейшего тумана. Вошли в него, как самолет в облако. Видимость упала до 30—40 м. Пришлось идти «на ощупь», ориентируясь по гулу прибоя. Несколько раз перед бушпритом из молочной пелены неожиданно выступали отвесные скалы, густо облепленные чайками. В самый последний момент мы отгребали от них с помощью весел. Иногда о борта и днище скребли подводные камни. Но главное испытание оказалось впереди: у мыса Святой Нос попали в сулой. Много страшных историй поведано о нем в древних поморских лоциях и легендах. Не один первопроходец сложил свою буйну голову в этих с виду безопасных бухтах.
Представьте, вдруг в мертвой тишине абсолютного штиля раздается рев гребней волн. Откуда здесь взялся прибой? — удивляемся мы, — ведь нет ни ветра, ни волн. Дым стоит от горящей сигареты столбиком, словно приклеенный. И вдруг видим: гладь воды, как по волшебству, вздыбливается полутораметровыми валами, которые с огромной скоростью несутся на нас. Откуда они взялись?
И вот уже карбас несется вместе с волнами. Гребни обрушиваются со всех сторон одновременно. То тут, то там возникают сильные водовороты.
Неожиданно мы оказываемся в «мертвом пятне». Рядом, в нескольких десятках метрах, беснуются волны, а здесь тишина и маслянисто поблескивающее гладь воды — центр водоворота. За десяток минут карбас отбрасывается на несколько километров в глубь залива. Когда в случайном «окне» мы увидели берег — глазам не поверили. Какая же это скорость была у сулоя!!
И раз, и два, и три против встречного ветра мы на веслах подгребали к мысу, и каждый раз сулой, образовавшийся в результате взаимодействия двух сильных встречных течений, отбрасывал нас назад. Выручить мог только попутный ветер, но его не было. Трое суток мы не могли выбраться из западни. Положение усложнялось тем, что нельзя было и отсидеться на берегу. Отвесные прибрежные скалы, изрезанные глубокими фиордами, не давали возможности подойти к нему.
Лишь к исходу третьих суток, вернувшись на слабых ночных бризах на два десятка километров на север, смогли обогнуть этот проклятый Святой Нос. Но хроническое невезение продолжалось. На море опустился штиль. Вот когда мы пожалели, что избрали «чистое» моделирование. Как бы нам сейчас пригодился маленький движок, спасающий от многих неприятностей!
Мы скребли ногтями мачту, шипели, пытаясь согласно древнему поверью вызвать ветер, молились всем богам и даже пытались приносить им жертвы в виде выброшенных за борт продуктов. Тщетно. Ветра не было. Те несколько миль, что мы выигрывали на бризах и гребле, сводило на нет приливное течение. За четверо суток еле-еле прошли 30 миль.
День шел за днем. Штиль продолжался. Пришлось тормозить «попутный» сухогруз: не удалось в конце плавание поставить яркую точку.
И все же мы не можем признать плавание неудачным. На семиметровом карбасе, без моторов и буксиров, прошли более 1500 км, смогли убедиться в высоких мореходных качествах такой, на первый взгляд, невзрачной лодчонки.