Напомним, что это плавание продолжает оставаться своеобразным рекордом: еще никто из наших яхтсменов не совершал рейса вокруг Скандинавии на столь малом парусном судне. Ведь «Вирма» — «полутонник» «ЛЭС-31», наибольшая длина которого всего 8,9 м! Модернизация серийной яхты свелась к удлинению рубки (на 1 м) за счет кокпита и установке теплоизоляции.
Утешать себя можно было только изречением, что чем хуже начало, тем легче будет продолжение. А хуже начала нельзя было придумать. Холодный ветер — на порывах до 36 узлов — выхватывал из низких туч тонны мокрого, липкого снега. Видимость — ноль. Все скрылось в белесой пляшущей пелене. Лед намерз на шкотах и леерах.
Радиотелефон работает на постоянном приеме. Слушаем переговоры проходящих судов со службой проводки и только благодаря этому хоть в какой-то степени представляем себе окружающую обстановку. Станция проводки «Восход» на мысу у выхода в Баренцево море неожиданно интересуется нами. Отвечаю кто мы, куда идем. Теперь они просят уточнить пеленг и дистанцию. Говорю, что уточнить ничего не могу, поскольку их мыса не вижу. Там возмущаются: «У вас что, локатор не работает?» Пытаюсь объяснить, что у нас его нет и «Вирма» наша длиной всего 9 метров, так что поставить локатор негде. После паузы недоуменный голос: «Так как же вы ходите?...»
Яхта раскачивается как шальная, румпель — не удержать. 8 тот момент, когда меня меняет на руле Сергей Перелыгин — парень в общем-то надежный и спокойный, мощная волна пытается развернуть нас лагом. Дубовый румпель вырывается у него из рук и прижимает рулевого в угол кормового релинга, яхта резко приводится, что может кончиться очень плохо. К счастью, рядом оказывается Валера, вдвоем они усмиряют яхту, возвращая ее на прежний курс.
Подобные ошибки при передаче руля, увы, не всегда заканчиваются благополучно. После этого случая мы заводим строгий порядок: в скверную погоду сменяющий вахтенного обязательно минут пять сидит рядом с ним, осваивается (просыпается, что ли!), и только после этого берется за румпель.
В каюте холодно и сыро, изо рта валит пар. Отопитель, естественно, вышел из строя. Мерз-нут руки, нос и особенно ноги. Слышу переговоры двух советских рыболовных судов, выхожу на связь. Прошу передать телеграмму нашему хозяину — в пароходство. Как потом выясняется, почему-то она так и не доходит до Мурманска. Вообще вся информация о нашем продвижении должна попадать к заместителю редактора бассейновой газеты «Арктическая звезда» Алексею Шихову (кстати, тоже яхтсмену, затратившему уйму времени и сил на подготовку похода). Когда от нас долго ничего нет, Алексей начинает «тихо волноваться» и засылает на суда в тот район, где мы, по прикидкам, должны находиться, осторожные радиотелеграммы. И чаще всего получает ответы: «На вызовы «Вирма» не отвечает, визуально не наблюдаем». Но иногда система срабатывает, и в редакцию приходят развернутые сообщения. Например, такое: «19 мая в 18.50 яхту наблюдали координатах 70.16.16 сев., 32.12 вост. Следовала на запад скоростью 7 узлов. Прослушивалась ее работа на 16 канале с рыболовным траулером»...
Итак, мы мчались на запад, к норвежским берегам. Особых поводов для веселья не было. Попутный ветер дул со скоростью 30—40 узлов, вздымая мощные волны. На палубе стоял такой грохот, что можно было петь во все горло любые тексты, не боясь быть услышанным. Под штормовым стакселем и глухо зарифленным гротом «Вирма» неслась, как мустанг. С одной стороны, высокая скорость на генеральном курсе всех радовала, но, с другой, изо дня в день управлять яхтой в таких условиях было очень тяжело.
Где-то в 16 милях от мыса Нордкин удар волны уложил нас на борт. Удар, вроде бы, даже нельзя было считать очень сильным, однако все дверцы рундуков левого борта вместе с содержимым оказались на пайолах, а дверь гальюна вывалилась вместе с полупереборкой. Старпом, спавший за штурманским столом, оказался покрытым слоем брусники в собственном соку (подарок карельских яхтсменов) и мужественно начал спасать карту, отправляя ягоды в рот...
На палубе ничего серьезного не произошло, но почему-то появился люфт между румпелем и пером руля. Вспоминая конструкцию рулевого устройства, я заподозрил, что отвернулись или даже лопнули гайки на двух 8-миллиметровых шпильках. Чтобы осмотреть их, надо румпель снимать, а это, увы, в наших условиях не сделать. Установить, насколько реальна угроза потери пера руля, невозможно, а неизвестность — самое неприятное в данной ситуации.
Я долго сидел над картой, размышляя, где спрятаться от разгулявшегося волнения. Яхту стало укладывать все чаще, так как рулевой просто боялся работать рулем. Становимся на якорь, полностью растравив канат. Пытаюсь связаться с Вардё, дабы известить, что советская яхта заброшена штормом в территориальные воды Норвегии и после устранения неполадок покинет их. Нас не слышат, что сомнительно, или по каким-то причинам не хотят отвечать.
А тут еще выясняется, что якорь не держит. В двух кабельтовых открылась каменная гряда, обозначенная брызгами прибоя. Оставаться в ловушке с каждой минутой становится все опаснее. Определив по карте ближайший рыбацкий поселок — Мехамн, медленно лавируем в его сторону.
Трудный выбор
Через полтора часа проходим мол, швартуемся. Гавань и поселок со всех сторон хорошо защищены горами. Ветра и снега здесь нет, идет мелкий дождь.
На причал выезжает аккуратный «Ниссан». На «чистом» английском объясняем молодому водителю, что нам нужен представитель властей для оформления захода. Он отвозит нас с Перелыгиным в полицейский офис. Там крайне удивлены отсутствием у нас норвежских виз. Объясняю, что они не нужны, так как мы имеем паспорта моряков и планируем заходы в Тромсё и Берген для пополнения запасов. Полисмен связывается со своим шефом, а после разговора пожимает плечами: визы необходимы, их обычно заказывают за 14 дней...
Это для нас уже новость и притом невеселая. Звоню представителю советского морфлота в Осло и объясняю сложившуюся ситуацию.
— Откуда звоним? Из полиции. Нет, не арестовали, но обещают это сделать, если мы зайдем в Тромсё...
— Не волнуйтесь, идите в Тромсё спокойно. Уладим.
На том и прощаемся. Полисмен любезно отвозит нас на яхту. Тем временем там появился хозяин причала и предлагает баню. Охотно соглашаемся, но один из нас остается на вахте, так как к береговой сети подключен мощный калорифер, чтобы просушить вещи. Баня по-мехамнски — это прекрасная сауна, спортивный комплекс и бассейн (25X25 м) с нежноголубой водой. Сплю после бани очень плохо. Снится, что я в одиночке тюрьмы города Тромсё, требую встречи с советским послом, великолепно говорю по-норвежски, а меня почему-то не понимают...
С утра — аврал. Мы заняты ремонтом рулевого устройства и приведением в порядок интерьера. То, что ночью казалось ужасным, сейчас воспринимается совсем по-другому.
Около 14 часов в гавани появляется большой сторожевой корабль. Кто-то шутит: «А вот уже и за нами!». От хорошего настроения не остается следа. К яхте подходят двое мужчин и девушка — все в форме ВМС Норвегии. Переводчица представляет спутников: капитан и старпом сторожевика. Они желают осмотреть наше судно и поговорить по поводу дальнейшего перехода.
Приглашаю гостей вниз — в «кают-компанию». Капитан учтиво расспрашивает о целях плавания, о погоде, интересуется, в какие порты каких стран собираемся заходить. Заметив указатель системы спутниковой навигации, выражает восхищение. Видно, что он настоящий моряк и интересуется многим как профессионал. Однако прислали его сюда, думаю, не на экскурсию. Последовали самые серьезные сомнения по поводу целесообразности захода в Тромсё без виз, высказана даже готовность сопровождать нас до скорейшего выхода из норвежских вод...
Около 19.00, простившись с местными рыбаками, отваливаем от причала. Команда сторожевика тоже явно готовится к отходу.
Держу совет: поворачивать домой или идти вперед? Один высказывается за возвращение, остальные воздерживаются. Принимаю решение: продолжить плавание! (Уже несколько недель спустя, сидя дома у телевизора, я мог ознакомиться с текстом заметки в газете «Финмаркен Дагблад», вышедшей как раз в этот день. Под огромным снимком «Вирмы» напечатано: «Русские, сделавшие вынужденный заход в Мехамн, рискуют быть арестованными, не будучи ни в чем виновными, если зайдут без виз в другой норвежский порт. В Тромсё, вероятно, уже стоит полиция на причале...» Не зря, выходит, снилась тюрьма. Хорошо, что мы норвежских газет тогда не читали!)
Норвежское море встретило «Вирму» удивительно ласково: 10-узловым ветерком, зеркальной водой, ярким солнцем. Впервые вахта стала пользоваться темными очками.
В легкой дымке проплывает знаменитый мыс Нордкап, а это значит, что крайнюю северную точку Европы мы прошли, теперь будем спускаться на юг. Развалившись на палубе в пуховой куртке и ватных штанах, я рисую радужные картины, ожидающие нас в теплых южных широтах. Когда я предсказал, как все, кроме вахтенных, будут мучатся, отыскивая в каюте прохладные сырые места, периодически прикладываясь воспаленными лбами к мачте, поднялся громовой хохот... Но не все безоблачно: за кормой по-прежнему маячит все тот же корабль береговой охраны, «пастушок» — как мы его прозвали.
На следующие сутки ветер начал усиливаться, причем барограф не оставлял никаких надежд на улучшение погоды. А самое неприятное — ветер стал встречным. Вахтенные вмиг промокали до нитки, а сушиться было негде (наш обогреватель не работал).
К концу вторых суток шторм достиг апогея. По крайней мере, нам хотелось верить в это, — что хуже быть не может. Штормовой грот с двумя рифами и штормовой стаксель потихоньку везли нас вперед. Ночью вышли на траверз входа в Тромсё-фьорд.
Что делать? Идти в Тромсё, как советовал наш представитель из Осло, или следовать дальше?
Сторожевик иногда оказывается настолько близко, что опасно делать поворот. Это настойчивое преследование в нейтральных водах и на столь ближней дистанции то и дело вызывает непарламентские высказывания в адрес ВМС соседней страны. На сквернослова накидываются остальные: «Тише! Могут услышать женщины». Имеется в виду переводчица на борту «пастушка». Выходим с ним на связь, без всякой надежды запрашиваем, можно ли идти в Тромсё? — Вам на 24 часа дают порт Турсвок, — следует ответ.
К вечеру швартуемся в Турсвоке у причала небольшой рыбной фабрики. О нас уже знают. Собрались местные жители, внимательно разглядывают «Вирму», фотографируют. Прошу позвать полицейского, но оказывается, что здесь полиции нет вообще. Подъезжает владелец местной лавки, говорит, что ему официально сообщили о нашем заходе и он готов за сутки выполнить все наши желания. Берем продукты, воду, подключаем на зарядку аккумуляторы.
Звоню в Осло и выясняю: заход в Берген нам не позволяют, но предлагают Олесунн. Выбирать не приходится.
Турсвок быстро скрывается за кормой в пелене дождя. «Пастушок» исправно с яхтенной скоростью движется за нами.
Ветер снова усиливается до штормового и буквально задувает нас в шхеры — в проход к Олесунну. В который раз изучаю лоцию. Стоянка для малых судов нигде не обозначена, куда приткнуться — ума не приложу. Вокруг темная ночь, сам город залит огнями рекламы. В бинокль едва различаю какие-то мачты в Центральной гавани. Тихо крадемся туда.
Ждем портовые власти, но они не торопятся. Проходит час, другой. Надо что-то предпринимать. Осматриваюсь. Сразу за причалом идет улица, а через дорогу, напротив, бензозаправка. Рядом небольшой магазинчик и указатель — «Полиция». Никого не видно. Дверь в помещение полиции заперта. Нажимаю на звонок... и стеклянная дверь автоматически отъезжает в сторону. Довольно уютно. На стенах горшки с цветами, красочные плакаты. В глубине, за высокой стойкой, сидит полисмен.
Узнав, что мы — советские яхтсмены из Мурманска, он не скрывает удивления: «Вы первые русские яхтсмены, которых я вижу!» Из соседней комнаты появляется второй полицейский, тут же начинает раскуривать трубку и, сомневаясь, интересуется: «Вы и правда русские?»
Я выкладываю на стойку паспорта и бумаги. Полисмены смущенно улыбаются и первым делом сообщают, что Рейган в Москве, а затем соединяют нас с местным агентом Морфлота.
Утром, не успел я допить кофе, агент — «старина» Сигурд Хендриксен — подрулил к самой кромке причала на пошарпанном «форде». Он внимательно выслушивает наши просьбы. Главная новость — аккумуляторные батареи проржавели, щелочь вылилась под пайол. Мы вынуждены начинать ремонт, а перед Сигурдом ставится еще одна задача — доставить дистиллированной воды.
За отпущенные нам 24 часа все успеваем сделать. На яхту привозят продукты, газ для камбуза. Подъезжает проститься и Сигурд.
Прощай, Норвегия! Прямо по курсу Северное море.
Спасибо тебе, киль!
Это уже третье море на нашем пути. Ветер попутный, волны крупные и длинные. Шторм усиливается, скорость яхты достигает порой 10—12 узлов, чего раньше за «Вирмой» не замечалось. На этом этапе поставлен рекорд плавания — за сутки прошли 149 миль.
К исходу вторых суток открылся маяк Эгерсунн. Значит, кончилось открытое море, начинаются Балтийские проливы.
Утром Скагеррак встречает нас штилем и палящим солнцем. За сутки смогли преодолеть не более 60 миль. Народ загорает. Мы окружены каким-то маревом, что сильно усложняет определение по береговым ориентирам. Зато очень хорошо идти ночью: маяки яркие, секторные цвета насыщенные. Движемся по кромке основного фарватера с внешней стороны. Судоходство крайне напряженное.
При заходе в Большой Бельт опять полный штиль. Заводим «Ветерок», но через полчаса мотор глохнет. Валерий пытается оживить его. Для этого приходится полностью разбирать головку цилиндров: видно, не по вкусу ульяновскому мотору высокооктановый норвежский бензин! Отползаем подальше от фарватера, становимся на якорь, благо, глубины небольшие. Мимо проплывают светящиеся тысячами огней суда известных паромных линий — «Викинг» и «Стиналайн».
К утру снимаемся с якоря и опять под «Ветерком» потихоньку ползем вперед. Правда, к полудню засквозил легкий попутный бриз, так что мы смогли поднять спинакер и резво полетели на встречу с Балтийским морем.
Последняя ночь в проливах была, пожалуй, самой сложной. Шли уже девятые сутки после Олесунна. Штили и напряженная судоходная обстановка здорово измотали экипаж, всем хотелось на берег. Долго никто не спал, обсуждая различные варианты пребывания в Киле. Наконец все разошлись, кроме нас двоих: я работал над картой, Валерий стоял на руле.
Утром вошли в Балтику. Ветер разгулялся не на шутку. Я поднял флаг ФРГ под правой краспицей. К 8 часам сквозь мелкую морось увидели Кильский маяк. Когда подошли к нему, перед нами появился резвый лоцманский катер.
В Кильской бухте множество больших и малых яхт, огромных парусников, прогулочных катеров. Тут же стоят и военные корабли. Никто никому не мешает, царит обстановка полного спокойствия и взаимопонимания. Вспоминаю родной Кольский залив и становится грустновато. У нас запрещено все, что можно запретить. Что не запрещено, то просто почему-то нельзя. Снуют обшарпанные «калоши» всевозможных портовых служб, и капитан каждой из них готов обрушиться с бранью и угрозами на беззащитную яхту. Этакая высшая монополия на водные просторы...
Швартуемся у причала паромной линии Киль — Копенгаген в центре города. Переодеваюсь и собираюсь идти в полицию, но в этот момент доносится легкий скрип тормозов. Двое улыбающихся полисменов спрашивают разрешения спуститься на борт яхты. Рассаживаемся за столом «Вирмы». Узнав, что мы планируем стоять в Киле семь суток (хотелось закупить кое-что из техснабжения), полисмены буквально набросились на меня: «Да вы что? Как раз через семь дней начинается Кильская неделя. Неужели уйдете, не приняв участия в параде и гонках? Давайте, на всякий случай, мы выпишем вам пропуска на 30 суток...»
Через полчаса после звонка приезжает агент фирмы «Балтик корпорейшн», обслуживающий суда нашего пароходства. Знакомимся. Зовут Аня, ее прабабушка жила в России. Она поражена: «На такой маленькой яхте из-за Полярного круга? Да вы настоящие психи»...
Появляется таможенник, достает бланк декларации: «Водка, вино есть?» — «Нет». — «Сигареты, сигары, табак?» — «Нет». — «А что же у вас тогда есть?» — «Чай, кофе, сахар». Он спокойно заносит количество чая и кофе в декларацию, подписывается и ставит штамп. Когда же я, вспомнив наших бдительных таможенников, поинтересовался, будет ли он досматривать, он глянул на меня так, словно я сказал что-то оскорбительное.
Аня предложила нам более удобную стоянку в Хольтенау — пригороде Киля. Там есть специальная яхтенная база со всеми необходимыми услугами. Это в трехстах метрах от первого шлюза Кильского канала (кстати, тут отдельный шлюз для маломерного флота).
Всю неделю стоит неимоверная жара и полное безветрие. В последние сутки мы готовим «Вирму» к отходу и в самый день открытия Кильской недели покидаем гостеприимный Киль. В море превеликое множество яхт, и мы похожи на участников грандиозного парада парусников. Миновав входной маяк и окинув прощальным взглядом праздник парусов, берем курс на восток, в Варнемюнде.
Ночью швартуемся к причалу уже в ГДР.
На Балтике
Яхт, пришедших на предстоящую Варнемюндскую регату, собралось очень много. Однако с первого же дня именно к нашей яхте началось прямо-таки паломничество гуляющих вечерами варнемюндцев. Читая на борту слова «Мурманск Шиллинг Компани», знатоки с сомнением оглядывали наше вооружение. Многие приходили познакомиться, поговорить. Задавалась уйма самых разнообразных вопросов. Самым распространенным был — как удалось на такой маленькой яхте пройти полярные льды? Скептики ставили вопрос иначе: на каком пароходе привезли «Вирму» в Варнемюнде? Единственными, у кого появление яхты из Мурманска не вызвало ни малейшего интереса, были советские участники регаты — яхтсмены из Ленинграда и Прибалтики.
Мы особенно благодарны Максу Цайзе — председателю парусного клуба Ростока. Только при его активной помощи нам отремонтировали девять парусов, изорванных за время перехода. Он же организовал помещение, куда мы на время регаты перенесли множество вещей, которые в гонке просто мешали бы. Жаль только, что русский словарь Макса ограничивался словами «макхорка», «клеб» и «глас-ност». Каждый вечер на «Вирму» приходил и Юрген — с местной верфи.
Собственно о регате рассказывать я не буду. Заняли мы лишь 12-е место, да на победу рассчитывать и не могли. Отмечу только, что сама царившая в те дни атмосфера парусного братства, встреч и знакомств надолго останется в памяти.
Грустно было покидать Варнемюнде. А еще грустнее было от того, что газовые баллоны остались пустыми — зарядить их почему-то оказалось совершенно невозможно, несмотря даже на кипучую энергию Макса. Весь переход до Клайпеды мы жевали холодную тушенку и заплесневелый хлеб, запивая это вишневым компотом.
Нас окончательно одолели затяжные дневные штили и сокрушительные грозовые шквалы по ночам, когда наэлектризованный грот подозрительно трещал, а на краспицах появлялось голубоватое свечение. Именно ночью на восьмые сутки мы влетели в Куршский залив. Пока оформляли документы, таможенника успело укачать: бедолага едва выбрался на сушу. Под двигателем перебрались в яхт-клуб и, выпросив у ночного сторожа корку черного хлеба, мирно отошли ко сну.
В Клайпеде тоже стояла жара. По плану здесь произошла частичная замена экипажа. Боцман Перелыгин и Втюрин улетели в Мурманск, на яхте появился Николай Серзин (он уже целую неделю кочевал здесь по гостиницам).
В Ленинграде нас приняли как родных (но в Центральном яхт-клубе не оказалось даже душа). Хотелось скорее оказаться дома, но идти по каналам до Белого моря своим ходом не оставалось времени, да и на «Ветерок» надеяться было абсурдно. После недельных мытарств на буксире привели нас в Отрадное. Здесь погрузились мы на «Волго-Балт-168» и через пять суток ночью оказались в Архангельске. Ошвартовались у причала яхт-клуба.
Утром проснулись от небольшого крена: так и есть, стоим на грунте! Выясняется, что в местном клубе швартоваться у причала не рекомендуется. Коля остается стягивать «Вирму» (такое у нас впервые), Сергей — бегает по магазинам, а я отправляюсь оформлять документы.
В обед на издыхающем «Ветерке» уходим из этого древнего российского города. На пол-пути до выхода в море мотор, как и следовало ожидать, приказал долго жить (сгорела катушка) Нам помогли выбраться на большую воду грибники, проходившие мимо на старом баркасе.
Каждый новый прогноз погоды гарантировал «попутняк», но мы все время вынуждены были идти в лавировку. Начал даже сомневаться: в ту ли сторону идем? Туманы, дожди и постоянный 24-узловый встречный ветер. Все вымокло, просушиться негде, но на борту — уже шутки и веселье: мы в родном Баренцевом море! Мы почти дома.
Когда выходили, не верилось, что удастся пройти весь путь до конца. Разные сыпались предложения: оставить яхту на Балтике, привезти ее в Мурманск на поезде и т. д.
А сейчас приятно было сознавать, что мы все-таки сделали этот небольшой 4000-мильный виток, о котором мечтали так долго...