От редакции
Еще в гражданскую войну яхтсмены Балтики принимали самое активное участие в боях с врагами революции — на вооруженных яхтах несли охрану входов в реку Неву, на буерах и лыжах участвовали в подавлении Кронштадтского мятежа. Известен и большой вклад советских яхтсменов в депо разгрома немецко-фашистских захватчиков: в нашей литературе вообще и, в частности, в сборнике «Катера и яхты» уже немало писалось о том, как вчерашние мирные яхтсмены высаживали десанты в самые тяжелые дни обороны Ленинграда, под парусами ходили в разведку, на буерах охраняли легендарную Дорогу жизни. Боевая деятельность наших славных яхтсменов по достоинству высоко оценена — многие из них отмечены правительственными наградами.
Однако известно еще далеко не все. Вспоминаются все новые детали, имена. Становятся известными дела и события, о которых непременно должно знать подрастающее поколение.
Предлагаем вниманию читателей небольшой очерк калининградского яхтсмена Б. А. Ярогова.
Благодаря его рассказу о Никите Сергеевиче Дитлове, которого знают на Балтике как яхтсмена — капитана и тренера, становится известным еще один героический эпизод Великой Отечественной войны, оживает еще одна малоизвестная страничка всенародного подвига военных лет.
Рассказывается о высадке с парусной шхуны в тыл врага двух взводов пехоты. Разумеется, эти два взвода были только началом разворачивающейся операции: десантники получили подкрепление, были поддержаны войсками фронта — описание этого уже просто не входило в задачу автора. И точно также читателю надо иметь в виду, что эта высадка тактического десанта отнюдь не была операцией изолированной: она была одним из звеньев в цепи ударов силами 2-го и 3-го Белорусских фронтов, взаимодействующих с Краснознаменным Балтийским флотом. Так, известно, что в те же самые дни — ночью 26 апреля — на ту же косу Фрише-Нерунг, но в северной ее части и одновременно с обеих сторон высаживались десанты при поддержке флота и авиации. Об этом, в частности, можно прочитать в книге В. Ф. Трибуца «Балтийцы наступают» (Калининград, 1968 г.), которую, кстати сказать, в одном месте и цитирует Б. А. Ярогов.
И очень важно, что благодаря этому очерку наша молодежь получает возможность познакомиться еще с одним интересным случаем применения паруса в боевых условиях. Этот поучительный эпизод еще раз напоминает о большом прикладном значении парусного спорта.
Он дошел до самого конца узкого длинного мола.
Я остановился поодаль. Молчу, как и он, смотрю на северо-запад. Там по редким, еле видным огонькам угадывается противоположный берег Вислинского залива, а к югу от конца цепочки этих огней вспыхивает и исчезает снова яркий луч маяка Крыница Морска. Над нами беззвездное ночное небо — мирное небо. Внизу тихо, нежно шлепают в бетон невидимые волны. Лицо холодит ветерок августовской ночи.
Мы — советские яхтсмены — в уютной гавани польского городка Толькмицко. Она ярко освещена, покойна. На одной из улочек нас ждет автобус из Эльблонга, куда мы пришли на яхтах из Калининграда.
Я знаю — Никита Дитлов ни намеком не выражал своего желания побывать в Толькмицко. Заезд сюда в столь поздний час — любезность наших друзей, польских яхтсменов. Одно непонятно: каким образом им стало известно, что именно здесь, в Толькмицко, кончилась для Дитлова боевая страда? Обычно у него слова не вытянешь. Военные годы вспоминать Никита Сергеевич не любит. Об Ордене Отечественной войны I степени, которым наградили его за ту апрельскую ночь победного сорок пятого года, мне стало известно, можно сказать, случайно. Пожалуй, он удивился бы, узнав, что за много лет знакомства по случайно оброненным фразам, по разрозненным накапливавшимся в памяти деталям я как-то неожиданно для себя смог представить события, которые происходили здесь в те дни, тот эпизод, о котором хочу рассказать.
Шел последний месяц Великой Отечественной войны. Овладев Кенигсбергом, войска 3-го Белорусского фронта прижали к морю мощную группировку врага (в «Военной энциклопедии» можно теперь прочитать: оперативная группа «Земланд» насчитывала 65 тысяч солдат, 1200 орудий, 200 танков и самоходок). Замкнуть кольцо не удавалось: с Земландского полуострова немцы эвакуировались морем через Пиллау, уходили на запад через узкий проливчик Зеетиф и дальше по узкой и длинной 70-километровой косе — тогда называлась она косой Фрише-Нерунг, отделявшей от Балтийского моря залив — тогда Мы знали его как Фришес-Хафф. Этот путь отхода следовало перекрыть как можно быстрее.
25 апреля наши части взяли военно-морскую базу Пиллау и одновременно с помощью флота начали борьбу за северную часть косы.
Чтобы легче было представить эти события, приведу выписку из книги адмирала В. Ф. Трибуца, командовавшего тогда КБФ: «На небольшом участке косы скопилось до 35 тысяч солдат и офицеров врага. Здесь успешно создавалась оборона, сюда было стянуто большое количество вооружения и техники. Для поддержки этой группировки у противника еще имелась возможность использовать надводные корабли. Это сдерживало дальнейшее наступление советских войск».
Все пространство узкой полоски суши представляло единый военный лагерь, жило и действовало. Бои между гитлеровцами и наступавшими от Пиллау нашими войсками шли, что называется, лоб в лоб: на косе не было места для обхода и маневра. А тем временем по ночам с моря подходили к косе транспортные суда. По единственной имевшейся на косе дороге почти непрерывно шли колонны. Немцы торопились.
В сложившейся обстановке потребовались активные действия со стороны войск 2-го Белорусского фронта, которые еще в феврале вышли к тому же заливу Фришес-Хафф, но в южной его части, и захватили Толькемит — так тогда назывался Толькмицко. И вот командир полка, овладевшего этим прибрежным городком и, казалось бы, уже остановленного здесь военной судьбой — два с липшим месяца полк не имел соприкосновения с противником, неожиданно оказался в центре внимания всего фронтового начальства. Ему было приказано любой ценой и немедленно высадить десант на южном конце косы — в тылу у немцев и лишить их последнего шанса на выход из котла.
Прошлой ночью была предпринята первая попытка пересечь неширокий — километров восемь-десять — залив и высадиться на косе. Гитлеровцы сильнейшим огнем отразили десантников. Этим вечером на косу снова ушли катера с десантом. Теперь все оставшиеся на берегу с тревогой и нетерпением ждали вестей...
Над косой непрерывно взлетали осветительные ракеты, красновато вспыхивали отблески взрывов. В небе зависали и гасли кривые пунктиры трассирующих пуль. Глухо доносились через залив звуки разгоревшегося боя. Даже отсюда, с южного берега, было хорошо видно, насколько плотно прикрыты огнем подступы к дороге гитлеровского отступления.
Стрельба прекратилась только тогда, когда ранняя апрельская заря высветила возвращающиеся катера.
— Три! Четвертый — там! — зло сказал командир полка и, сутулясь, зашагал по молу в городок. Старший адъютант батальона, назначенного вчера в десант, побежал в медпункт — предстоял прием раненых.
В последнее время война начинала казаться более легкой, чем раньше. Полк редко терял людей. А теперь — снова потери, да еще какие.
— Внезапности нет! — докладывал лейтенант, вернувшийся на последнем полузатопленном катере. — Ночь тихая, мы только моторы заводим, а фрицы уже готовятся. Эти керосинки бухают так, что по всему заливу слышно...
Командир полка молча слушал офицера. Ничего нового. Об этом же говорили и те, кто вернулся прошлой ночью. Хмурился. Не от того, что разнылось плечо — ранен был еще в сорок втором, а от душевной боли за убитых, искалеченных, утонувших за две эти страшные ночи. Знал, днем приедет комдив, а может быть, кто-нибудь и повыше — из армии. Будут упреки, что высадка подготовлена плохо, а что он мог еще сделать? Не властен же он над тишиной весенних ночей. Не в его силах сделать катера бесшумными, нагнать на залив туман, завесу дождя. Немцев на косе много, боеприпасов они не жалеют, начинают расстреливать катера на середине залива.
Когда из Толькмицко вышибали немцев, 26-летний солдат-разведчик ленинградец Никита Дитлов оказался на берегу одним из первых. Взвод разведки выполнял задачу — захватить причалы, чтобы помешать отступающему противнику уйти через залив. Задача эта была выполнена четко — никто не успел воспользоваться стоящими в гавани рыболовными судами. Часть из них была разбита, затоплена, некоторые — уцелели. Еще тогда, в первый же день, Никита машинально обратил внимание на высокие мачты стоявшей здесь шхуны. С тех пор он не раз приходил сюда и каждый раз, оказываясь в пустынной гавани, слушая плеск волн и крики чаек, невольно вспоминал родной Ленинград, яхт-клуб, мирные плавания под парусами.
Без всякой цели Никита перебрался на борт рыболовной шхуны. Прошелся по палубе. Крутанул штурвал — все в порядке, ожил тяжелый руль под широкой кормой. Задирая вверх голову, проследил взглядом проводку снастей — и тут все цело. Паруса лежали аккуратно расправленными. Да, похоже, что судно вполне могло бы хоть сейчас выйти в плавание.
И воспоминания о такой далекой — довоенной яхт-клубовской жизни неожиданно подсказали простую и четкую мысль: вот же он — бесшумный вариант, единственная возможность скрытно перебросить десант через залив! Он еще раз быстро осмотрел шхуну и бросился на берег.
— К немцам нужно идти под парусами! — доложил он своему командиру.
— Куда еще под парусами? — отмахнулся тот. — Медленно, да и неизвестно куда занесет...
Никита стал растолковывать сухопутному человеку, что при попутных ночных ветрах шхуна за час — другой так или иначе спокойно пересечет залив без всякого шума. Он, Дитлов, берется довести судно до противоположного берега.
Через час Дитлов с двумя друзьями-разведчиками уже действовал. Первым делом снял все паруса, приказал вынести их на берег:
— Расстелите их и мажьте! Тащите сажу, краску, смолу — что найдете! — распоряжался он. — Паруса должны стать чернее ночи!
Возились до вечера. Больше всех досталось Дитлову. Ведь фактически только он один разбирался в оснастке шхуны и представлял себе, как она без двигателя пойдет через залив.
Наступила темнота. За швартовный канат подвели шхуну к самому концу мола, начали погрузку десанта.
И вот — отдан швартов, подобраны шкоты, черные паруса наполняются ветром. Оставшиеся на берегу потом рассказывали, что были поражены быстротой, с какой шхуна растворилась в ночи.
Десантники молча теснились на палубе и в трюме. Угнетала пугающая непривычность беззвучного, почти не ощутимого движения в неизвестность. Что дальше? Чем кончится сидение в этом «деревянном ящике», то ли идущем куда-то, то ли уже застрявшем на полпути. Солдаты чувствовали себя беззащитными: а вдруг рассвет застанет шхуну стоящей на виду у врага? На катерах всегда оставалась хоть какая-то надежда в случае неудачи повернуть назад. А что делать на этом непонятном судне, которое уж наверняка не пойдет против ветра обратно? Да и ветер, того и гляди, затихнет совсем. Уж скорей бы на землю, пусть чужую, враждебную, но способную укрыть.
Никита Дитлов смотрит то на едва различимые во тьме паруса, то на звезды. Ветер пока есть и такой, как надо. Руки сами поворачивают штурвал, удерживая судно на нужном курсе. Нет, не забылось умение вести парусник. Все, как прежде, будто не было длинных дорог войны.
Напряжение страшное. Время тянется мучительно. Судя по всему, береговая отмель должна быть уже близко, но по-прежнему ничего не видно. Хорошо уже и то, что берег молчит: значит, немцы не видят и не слышат приближения шхуны.
Вот, наконец-то корпус судна вздрогнул — слегка зацепили килем дно. Через пару минут — удар (показалось — такой громкий), еще удар, шхуна поползла по грунту, кренясь и разворачиваясь бортом к ветру.
— Все, приехали... — шепнул Дитлов командиру десантной роты.
— Кажется тихо? — настороженно отозвался тот.
Все молчали, вслушиваясь, остро ощущая беззащитность перед грозной темнотой, ежесекундно способной наполниться смертоносным грохотом боя.
Монотонно били в борт волны. Издалека доносился гул — где-то летел самолет. Во мгле смутно проступила черная полоса близкого берега. С трудом отыскивая место для каждого шага и все-таки наступая на чьи-то ноги, командир пробрался на нос:
— Петриченко! Вперед! Только тихо, очень тихо.
Командир первого взвода перевалился через борт.
— Черт, глубоко! — прохрипел он снизу, — по грудь...
— Ладно, к берегу будет мельче! Ну давай, пошли, пошли! — Комроты подталкивал солдат. — Только не прыгайте, не шумите, на ручках, на ручках опускайтесь. Автоматы выше! — твердил он быстрым срывающимся шепотом.
Второй взвод во главе со своим младшим лейтенантом свалился с борта без напоминаний и еще быстрее первого.
— Володя! Выберешься на берег, посигналь фонариком!
Темные, молчаливые фигуры одна за другой таяли в темноте. И вот уже стихли всплески воды, тревожимой движением людей. Берег по-прежнему безмолствовал. Теперь он казался уже менее враждебным, чем раньше. Оставшиеся на шхуне сосредоточенно слушали, всматривались. Ни звука, только волны по-прежнему плескались о борт, да посвистывал ветер в снастях. С берега так никто и не просигналил, но было понятно: если обошлось без стрельбы, значит — все в порядке, оба взвода залегли, окапываются...
С востока на косу прошли наши бомбардировщики.
Последняя группа десантников ушла на лодке, увозя миномет и противотанковые ружья. На чьих-то плечах отправился на берег контейнер с рацией. И вот, когда уже лодка была где-то на полпути, тишина весенней ночи буквально взорвалась. Гранатные взрывы, треск очередей. Звуки разгоревшегося боя казались теперь особенно громкими после бесшумного плавания через залив.
Выскакивая на песок косы, командир роты невольно оглянулся: с залива ползли прозрачно-легкие полосы тумана, в рассветной тьме можно было рассмотреть только мачты, черных парусов на них уже не было...
Прошло много лет. В августовскую ночь бывший боец разведвзвода попал на тот самый мол, от которого повел в ночь шхуну с черными парусами.
Вся наша групна яхтсменов побывала на братской могиле, где остались лежать советские воины, преградившие врагу путь к отступлению. Польские друзья попытались было даже разыскивать ту самую двухмачтовую шхуну, оставшуюся тогда на мели у косы где-то в районе Крыницы Морской, только ничего не вышло — слишком много воды утекло с тех пор.
А наутро по заливу мимо Толькмицко снова прошли, возвращаясь домой, советские яхты под мирными белыми парусами. На одной из них шел капитаном заслуженный тренер РСФСР Никита Сергеевич Дитлов.