Переход на лодке «Металлист» из Ленинграда в Баку

Описания путешествий бывают интересны по-разному: одни — в первую очередь выбранным маршрутом, другие — стилем и наблюдательностью автора...
Публикуемый очерк ленинградца Алексея Ивановича Мельникова, кроме этих двух достоинств, имеет по крайней мере еще одно — в непринужденной форме передает неповторимое своеобразие быта 20-х годов. Зарисовки Волги тех времен на страницах «размышлений и воспоминаний» привлекают внимание не меньше, чем приключения четырех парней, отправившихся на весельной лодке из Ленинграда в Баку.
Второй материал, публикуемый в разделе, — еще одно свидетельство возможностей армо- и стеклоцемента в мелком судостроении. Авторы — братья Бирюковичи рассказывают о новом плавании построенных ими яхт.

---

Четверо рабочих Ленинградского завода «Красный Путиловец» Мельников, Богданов, Иванов и Зайцев совершают этот отважный путь на лодке из Ленинграда в Баку. В пятницу 20 июля поздно вечером они прибыли в Астрахань и сегодня намерены отплыть дальше.

Из Ленинграда выехали 20 мая. За эти два месяца покрыли расстояние в 3615 километров. Пробирались они так: из Ленинграда по реке Неве в Ладожское озеро, затем по рекам Свиязь, Тихвинка, через семь озер — Озерское, Лебединое и др., по Тихвинской системе шлюзами и, наконец, через озеро Крупино рекой Волиной попали в Волжский бассейн и стали уже спускаться по течению рек Чагадыща и Мологи до Рыбинска. От Рыбинска — Волгой.

Тихвинскую систему (старая система), которая теперь почти оставлена, они предпочли Мариинской, думая сократить этим путь на 900 километров. Оказалось много хуже. Шлюзы этой системы в большинстве не работали и им приходилось тащить лодку по земле, а местами перевозить на лошадях. На реке Свиязи они потерпели крушение благодаря сплаву дров. Дрова сплавляют там не плотами, как у нас, а благодаря быстрому течению рек — беспорядочной массой. Реки забивают иногда лесом до дна. Лодку у них затерло, нанесло на камни, пробило и опрокинуло.

Так или иначе, а они теперь в Астрахани, здоровые, загорелые, смеющиеся.


— За дорогу пи разу не хворали, едим и спим хорошо. Вот только шкура слезает от солнца, — говорят они.

Поражают величина и тип лодки. Самая обыкновенная шлюпка двухпарка, чуть больше тех, что имеют наши физкультурники (пс длине 9 аршин). Только корма и нос закрыты — ящики для поклажи. Имеется один парус, как на яхте, без кливера. С такими «данными» они все-таки намерены доехать и до Баку.

---

В этом интервью, которое поместила 43 года назад астраханская газета «Коммунист», кое-что надо бы уточнить. Из Ленинграда мы вышли не 20, а 27 мая, шли не Ладожским озером, а Ладожским каналом (разница!), реки — не Свиязь, а Сясь, не Волина, а Волчина. И дошли мы только до Махачкалы, т. е. до Баку не дотянули километров 500. Но суть, конечно, не в уточнениях. В своих воспоминаниях и размышлениях о делах давно минувших дней я хочу поделиться некоторым опытом, а главное — обратить внимание нынешней молодежи на самое доступное, самое спортивное средство для водных путешествии — лодку с веслами и небольшим парусом.

Родился я и вырос на одетых в гранит берегах Невы. Здесь получил путевку в жизнь — в 25-м году поступил рабочим на прославленный «Красный путиловец», стал студентом рабфака.

Любовь к родному Ленинграду уживалась с давней мечтой увидеть матушку-Волгу, пройтись по ней сверху донизу, посмотреть — как она трудится, как ласкается ее дивная красота. Рассказы и песни о быстрых челнах и добрых молодцах, Степане Разине и Ермаке я часто слышал в детстве. Старинные песни о Волге пела наша родня при каждой семейной встрече. Юношей я увидел полотна Саврасова и Левитана — необъятные просторы волжского половодья, небесные дали, могучий разгул стихий и тихие вечера над великой рекой. Мне очень хотелось все это увидеть своими глазами, чтобы лучше понять, почему народ издавна любит Волгу.

Идея похода на Волгу и Каспий окончательно сложилась летом 1927 г., когда я был в доме отдыха на Каменном острове. Мозг был освобожден от повседневной студенческой работы, думалось хорошо. Здесь-то я и подготовил подробный план, изучил маршрут, рассчитал необходимое время и даже прикинул, сколько для путешествия надо денег. Оставалось совершенно неясным главное — где взять подходящую лодку?


Для перехода из Ленинграда в Баку, т. е. почти на 5 тыс. км, из которых около тысячи приходилось на Каспийское море, нужна была мореходная лодка. Стал я изучать литературу, советоваться со специалистами в яхт-клубе. Все они и в особенности Феликс Максимилианович Шедлинг, советовали строить лодку самим или, в крайнем случае, переоборудовать военно-морскую шлюпку — шестерку или четверку. Однако вариант с постройкой лодки своими силами отпадал — у нас не было времени и по вечерам. Списанные шлюпки — прочные, мореходные, вместительные — достать было можно, но уж слишком они тяжелы! С командой из четырех человек нам, пожалуй, не управиться.

На прокатных лодочных станциях тогда, как и сейчас, были популярны старинные, существующие лет двести фофаны. Это довольно легкие и надежные лодки длиной до 4,5 м. При загрузке четыре человека, когда гребут двое, можно развивать скорость 6—8 км/час. На фофане мы часто выходили в залив. Для небольшого путешествия лодка очень хороша, особенно, если запалубить нос и корму. На охотничье-рыболовных базах я и сейчас всегда стараюсь взять фофан-двухпарку, очень удобный для ловли спиннингом. В нем можно спокойно стоять, спать, разместить превеликое множество всякого багажа, если вас не больше, чем двое. Но такая лодка явно не годится для длительного плавания в море. На ней никак нельзя идти командой в четыре человека — очень тесно!

Можно было купить подержанные лодки-финки — бочкообразные, с вельботной кормой. Они хорошо держатся на волне, очень легкие и ходкие, но это настоящие «велосипеды», надо все время быть начеку, держать равновесие. Чуть что — она люден выбрасывает за борт, а сама плавает. Нет, не подходит!

На лодочной станции нашего Союза металлистов, за Петропавловской крепостью, мы нашли несколько необычных лодок: длина 6,2 м; ширина наибольшая 155 см; высота борта 50—65 см, места для уключин подняты еще на 7—8 см. Нос острый. Несколько удлиненная, плавно сужающаяся корма заканчивается транцем, кормовые шпангоуты имеют резко килеватую форму. В перевернутом виде лодка напоминает по форме военно-морской ял-четверку, но гораздо легче (вес примерно 240—260 кг, т. е. чуть ли не вдвое меньше, чем четверки!). Эти лодки назывались «темзенками». Якобы привезены они были еще в дореволюционные времена из Англии.


Испытания такой лодки заняли все лето и осень. Лодку мы брали напрокат и ходили на иен до Лахты, какой бы не была погода, — даже если на заливе гуляли крутом белые барашки. Темзенка вела себя хорошо. Если даже один из нас вставал на планширь (трое сидели по местам) — сохраняла остойчивость. А главное, под веслами была довольно легкой на ходу. На гладкой воде при нагрузке четыре человека, из них двое в веслах, скорость доходила до 10 км/час. Лучшего мы желать не могли.

Культотдел Союза металлистов в принципе пообещал, что в конце года, когда будут списывать отслуживший свой срок инвентарь, нам лодку предоставят бесплатно. Если, конечно, у нас будет ходатайство завкома. Так решился главный вопрос. В одно декабрьское воскресенье собралась вся наша команда, чтобы окончательно договориться по всем другим. Решено было выходить на Волгу через Тихвинскую водную систему — самую короткую, на которой меньше надо идти против течения.

Все мы были молодыми (20— 22 года) и уже поэтому малоквалифицированными рабочими. При заработке 60—65 рублей в месяц практически откладывать могли не больше 10. До июня осталось пять месяцев. Значит, мы могли собрать 200—240 рублей. На питание нужно было класть по 3 рубля в день на четверых (в то время в Ленинграде на 75 копеек можно было получить в общедоступной столовой два скромных обеда). Выходило, что на три месяца на одно питание надо иметь 270 рублей. На вооружение лодки, даже при своей работе, и то нужно около 60 рублей. Итак, выходило, что даже без оплаты обратного проезда из Баку в Ленинград дефицит составлял что-то не меньше 100 рублен.

На «благотворительность» рассчитывать было нельзя. В стране шла борьба за экономию каждой копейки, чтобы закупить за границей нужное для индустриализации оборудование, поэтому обращаться в профсоюзную организацию не хотелось. Семьи наши тоже помочь ничем не могли.

Выходов оставалось два; либо отложить плавание на год, чтобы за это время накопить денег, либо перейти на режим экономии в расходах. Решили, что подналяжем на рыбную ловлю, на хлеб и воду, но обязательно двинемся в путь не позднее начала июня 1928 г.


Капитаном утвержден я, моим заместителем — Яша Иванов.

На этом же совещании обсудили список вещей. Постановили быть спартанцами, обходясь самым минимальным. Лодка — не пароход! Каждый должен взять; хлопчатобумажный костюм (робу), выходной костюм, две верхних сорочки, две пары белья плюс одну пару теплого белья (или свитер), непромокаемый плащ или кожанку, одну пару обуви, тапочки, байковое одеяло (никаких других постельных принадлежностей не брать). Список остального снаряжения выглядел так; примус, приспособленный для работы на ветру (попросту — примус в ведре с дверкой); чайник па 5 л; кастрюль — две; сковородка; эмалированные миски и кружки, ложки, вилки, по-варежка; бидон под керосин на 10 л; тазик для стирки и мытья; пила, топор и отвертка; набор гвоздей и шурупов; набор блесен (15 шт.) и шнур для «дорожки».

Было очень большое желание приобрести фотоаппарат, спиннинг, охотничье ружье, но денег взять было негде.

И вот в апреле мы получили свою лодку, а к ней три пары отличных весел, багор, два спасательных шара да еще фонарь «летучая мышь». Лодка требовала ремонта. Надо было ободрать старую краску, проконопатить пазы, заменить буртики, сделать слани и дополнительно оборудовать рундуки (в носу и корме) для хранения вещей и продовольствия. Об окраске я не говорю. На время поставили мы свое судно на лодочной станции — на Мойке, против входа в Летний сад, и работа закипела. К 13 мая все было закопчено, причем мы успели поставить и мачту 5,5 м высотой с небольшим гафельным парусом. Назвали лодку «Металлист».

Теперь начались ежедневные вечерние тренировки. Ходили на веслах, иногда на парусе.

С 28 мая я получил от директора рабфака разрешение раньше срока пойти на каникулы. На заводе дали нам отпуска — две недели очередного и два с половиной месяца за свой счет, т. е. без всякого денежного содержания.

Не теряя ни дня, в воскресенье 27 мая мы вышли в плавание. К 15.00 вещи были уложены, мы распрощались с родными и знакомыми, сели в весла и по Лебяжьей канавке тронулись в Неву. Здесь с моря дул ветерок примерно на 3—4 балла. Мы красиво поставили парус и курсом бакштаг медленно пошли, вверх к Литейному мосту. Скоро только блаженству пришел конец — ветер стих, пришлось парус убрать и взяться за весла. Порядок гребли у нас был отработан раньше. Двое гребут, двое отдыхают — один из них впередсмотрящий, второй на руле. Меняемся местами через час. Гребем в полную силу спины, делая 30—32 гребка в минуту.


К Ю вечера дошли до села Рыбацкого. Первый привал! Нашли отлогий берег, кусты и хорошую заводинку, где приятно поставить лодку. Вскипятили чай. Достали еще дома приготовленные макароны с мясом (кило фаршу на полтора макарон). Бабушка моя говорила, что надо держать макароны в холодке, — тогда этой пищи хватит нам дня на два. Так вот этот «двухдневный рацион», не разогревая, съели мы за один присест. И сразу же захотели спать. Расстелив на слани парус, «валетом» разместились в лодке и закутались в одеяла. В час ночи проснулись от страшного холода и сырости. Чтобы согреться, немедленно втроем сели в весла (на загребной банке — двое) и что есть мочи стали грести. Кто согрелся, садился на руль, а бывший рулевой — на его место.

Когда совсем разогрелись, увидели огни догонявшего нас буксира, тащившего две пустых баржи-дровянки. Сначала решили «посоревноваться» и пошли рядом, но понемногу стали отставать. Когда же поровнялись с кормой последней баржи, заметили, что к ней привязана какая-то лодка. На передней банке греб Яша. Ничего не говоря, схватил он багор и успел зацепиться за эту лодку. И нас хорошо потянуло вперед. С баржи раздался голос: «Ребята, цепляйтесь-ка лучше с правого борта, иначе будете мешать рулю»... Мы растерянно посмотрели друг на друга, ситуация была непредвиденная. Вижу — мои молодцы еще как следует не пришли в себя, очень устали, хотят спать. Подал команду: «Швартоваться к правому борту лодки». Выполнили эту команду моментально.

Когда солнце пригрело и мы окончательно проснулись, было около 9 утра. Буксир стоял. До Шлиссельбурга оставалось 8—9 км. Мы отшвартовались, поблагодарили барочника за приют и весело пошли дальше.

В Шлиссельбурге решили не останавливаться, так как все здесь бывали на экскурсии. Входим в Ладожский канал. Течения нет. Вода, как зеркало. Идеальные условия для скоростного хода на веслах. На бечевнике (берегу) канала кое-где сохранились верстовые столбы: выяснилось, что мы идем со скоростью 9—10 верст в час.

Путь до реки Сясь ничем не запомнился, потому что в узком канале с высокими бечевниками почти совершенно не было видно окружающей местности. Когда поднимались на бечевник, видели низкий берег Ладожского озера, поросший камышом, справа — второй канал и бесконечные болота, да пролетающие стада селезней, шедших, видимо, куда-то на холостяцкую гулянку.

От Сяси до Волги 653 км, из них против течения 280. Маршрут мы хорошо изучили по книгам и карте. Про Тихвинскую водную систему знали, что на ней 61 шлюз, но что на самом деле она, оказывается, превращена в сплавную систему местного бумажного комбината, — не представляли.

Первую трудность мы испытали в 12—15 км после Ладожского канала. Встретилась нам целая группа порогов — больше десяти, следовавших лестницей один за другим на протяжении 11—13 км. А по ним навстречу с бешеной скоростью летели сплавляемые полутораметровые бревна-балансы. На веслах выгрести нечего и думать! Пришлось преодолевать пороги бечевой. Через верх мачты дали конец на берег и там двое впряглись, один сел на руль, а четвертый — впередсмотрящий — лег на нос лодки, чтобы отталкивать несущиеся бревна. Как он ни старался, одно из бревен все-таки пробило обшивку. Это чуть не привело к настоящей аварии. К счастью, сумели вовремя заткнуть пробоину. Пришлось делать дневку, чтобы чинить лодку и сушить намокшее имущество.

Местами река была забита бревнами до дна. По реке ходили сплавщики и разбирали заторы. Иногда, правда, их не было сутками и, если затор невелик, мы тащили лодку по берегу. Благо берега усеяны бревнами, которыми можно пользоваться как катками!

Наконец миновали Сясь, вышли в Тихвинку. Начались мытарства со шлюзами. Можно точно сказать: из 61 шлюза более половины не работало. Чинят плотину — нет воды. В одном месте воды в реке не было целых 15 км! Пришлось нанимать подводу. Но чаще всего просто не работали шлюзовые камеры.

Особенно запомнился последний шлюз (№ 1) — «Варшавский». После него мы должны были попасть в реку Горюнь, а дальше предстояло уже идти вниз — по течению с волжского склона. Психологически мы настроились на то, что все трудности позади, — подумаешь, один единственный шлюз после шестидесяти! Когда же оказалось, что шлюзовая камера и здесь не работает, все четверо были ошарашены. И настолько, что оказались не в состоянии тащить загруженную лодку на бечевник, хотя такую операцию только что проделывали тридцать с лишним раз, да так, что мужики восхищались нашей сноровкой и силой. И вот на последнем шлюзе спасовали! Не можем — и все тут.

Осматривая перегородившую путь плотину, мы ясно видели различие уровней верхнего и нижнего бьефа — метра четыре. Примерно на половине этой высоты начиналась ступенчатая отмостка, сделанная для того, чтобы падающая вода не размывала основания. Первая сверху ступень, имевшая в ширину несколько метров, была застлана вдоль реки досками с уклоном вниз. Дальше шли более мелкие ступени. Мы прикинули, что, если облегчить нос — высадить впередсмотрящего на беper, при помощи багажа и оставшейся команды сделать дифферент на корму, а лодке дать хороший ход, можно попробовать проскочить. Так и сделали. Открыли один щит плотины, с 15-метровой дистанции дали сильный разгон, хлынувшая в проран вода подхватила лодку и за какую-то долю секунды мы очутились за плотиной. Лодка прыжок выдержала прекрасно, ни капельки не набрав воды...

В течение первого этапа похода затраты энергии у нас были таковы, что для ее восполнения съедали мы за день слоновую норму хлеба — 30, а то и 40 фунтов (12—16 кг). Этим цифрам, особенно сейчас, никто не верит. Но это было так. Хлеб ели почти непрерывно. Когда при очередной смене двое садились грести, отдыхающие время даром не теряли — сразу же доставали хлеб, отрезали по здоровенному ломтю, солили и, зачерпнув за бортом по кружке, жадно поедали, запивая водой.

Завтрак был в 8.00 — большая кружка сладкого чаю, неограниченное количество хлеба и кусок масла (15—20 г); иногда как добавок (если был большой улов!) — рыба. Обедали около полудня. На обед обычно варили супы — молочные, рыбные или с запахом мяса (400-граммовая банка консервов на 5—6 литров супа), заправленные крупой, макаронами и очень редко картошкой, а на второе кашу или рыбу. Ужин в 19—20 часов; чаще всего он напоминал завтрак. Промежутки между основной едой, как я уже говорил, были заняты жеванием хлеба. Такого режима питания мы придерживались до Волги. Здесь стало намного теплее, уменьшились затраты мышечной энергии, потребление хлеба сразу сократилось раза в два.

На Волгу вышли 10 июня. К этому событию приготовились давно и вот, как только медленно текущие воды Мологи влились в Волгу, мы сделали весла по борту и пропели сначала комсомольский гимн «Вперед заре навстречу», а затем специально в честь происходящего события «Вниз по матушке, по Волге». Кое-кто из нас впервые выкупался в Волге. Вода была еще очень холодная! Согрелись торжественным обедом. Когда Яша был дежурным и готовил, он обыкновенно шутил, что обед будет горячий, за это он ручается, а вот будет ли вкусным, — неясно! Но на этот раз Яша постарался, пир был незабываемый! На первое — грибной суп из сушенных белых с картошкой и луком, на второе — макароны с мясными консервами, да по куску жареного судака (улов еще с Мологи), на третье — холодный сладкий чай. Волжские рыбы получили от нас подарок; каждый бросил им по большому куску хлеба.

В тот чудесный первый вечер на Волге мы долго восхищались ее красотами. Вдали синел лес, освещенные заходящим солнцем проплывали живописные луга и пашни. Плавное течение несло нас к Рыбинску, мы лишь изредка подправляли курс рулем или веслом, чтобы не наскочить и а идущий буксир с баржами или не уткнуться в берег. Да, идти вниз по Волге — одно удовольствие! Мало того что на помощь пришло течение (1,8—2 км/час), необъятная ширь реки создавала условия для ветра-гуляки, и все чаще мы стали впрягать его в нашу лодку.

Большое удовольствие от плавания мы получали еще и потому, что нас не связывало никакое расписание. Наш мозг не сверлила мысль «как бы не опоздать», мы никуда не торопились, хотя шли довольно быстро (средняя скорость на Волге составляла 114 км в день). Мы останавливались в любом понравившемся месте, по нескольку раз в день купались, валялись на песчаных отмелях, собирали землянику, лазили по кручам. Одним словом — закалялись, набирались сил. До похода на Волгу я раза по два в год болел то гриппом, то ангиной. После него — много лет вообще ничем не болел.

О красоте волжских берегов можно рассказывать бесконечно, но я уж не буду вступать в соперничество с прославленными русскими писателями, поэтами и художниками.

Волжане и тогда очень любили отдыхать на реке, все окрестности вокруг городов были усеяны отдыхающими. Очень много попадалось моторных лодок (напомню, что тогда — в 1928 г. в Ленинграде моторок было крайне мало!), большинство из них со стационарным мотором — «постоянником». Много встречалось и яхт — швертботов больших и малых. Помню, особенно много было парусников в Саратове. Почти в каждом волжском городе имелись яхт-клубы с библиотеками, помещениями и для отдыха, и для хранения яхт, да еще по нескольку водных станций со стоянками частных лодок, вышками для прыжков. Для стоянок чаще всего приспосабливались огромные волжские баржи; в них были оборудованы раздевалки, помещения для хранения инвентаря, а к бонам вокруг причаливали лодки.

При подходе к большому городу мы первым делом узнавали где яхт-клуб. Там обычно нас встречали очень радушно, давали комнату для отдыха и ночлега, а то и вызывали репортеров (так, помню, было в Саратове, Астрахани). Газета «Молодой Ленинец» в номере за 14 июля поместила наше фото с надписью «На снимке группа ленинградских туристов, прибывших в Саратов».

Конечно, в таких городах мы пользовались столовыми. Вообще на Волге пища стала разнообразнее. Перед Нижним Новгородом появилась и зелень — лук, редиска, огурцы.

А от Камышина до Астрахани нашей основной пищей стали арбузы. С хлебом — очень вкусно. К тому же, один арбуз в 4—5 кг на человека вполне заменял обед. Арбузов и помидоров мы поели превеликое множество. Сначала мы арбузы покупали, но очень скоро сообразили, что можно просто-напросто ловить их в Волге — столько, сколько нужно. Полчаса, от силы час арбузной охоты обеспечивали пять—семь арбузов. Дело в том, что тогда перевозили их штабелями в огромных лодках. Чуть небольшое колыхание лодки на волне от проходящего парохода — и несколько арбузов скатываются, падают в Волгу. И плывут, едва виднеясь из воды, присматривайся и лови!

Когда надоедало грести — и так бывало, — а парусную упряжь применить было нельзя из-за штиля, кто-нибудь запевал куплет из «Корневильских колоколов» («Плыви мой челн, по воле волн»), служивший призывом весла убрать и плыть «малым ходом» — по течению. В это время мы писали письма либо загорали, а чаще всего беседовали, вернее — спорили до хрипоты по самым различным поводам, начиная от обсуждения книги Фореля «Половой вопрос» и кончая мечтами о будущем Волги.

Из сорока с лишним городов, расположенных на берегах Волги, мы останавливались по-настоящему, с ночевкой и экскурсиями, в двенадцати. Многие из них и особенно такие старинные волжские центры, как Ярославль, основанный в 1024 г. Ярославом Мудрым, Рыбинск (1137 г.), Кострома (1152 г.), Нижний Новгород (1226 г.), очень красивы, причем каждый красив по-своему. Мы посещали краеведческие музеи, бродили по улицам и площадям, осматривая старинные здания. Ими были главным образом церкви, а, надо сознаться, наш культурный уровень был невысок, да и сугубо антирелигиозное воспитание боевых 20-х годов делало свое дело, — одним словом чувствовали мы какую-то двойственность в отношении к церквям. Ведь все выступали тогда за переделку храмов божьих в учреждения или склады. Помню как мы, комсомольцы Нарвской заставы, радовались, когда в 1927 г. церковь Путиловского завода была переделана в клуб. С другой стороны, теперь, когда на эти храмы божьи мы смотрели как на памятники старины и произведения искусства, они начинали волновать нас своей узорчатой красотой, величественными пропорциями...

Вечерами мы любовались Волгой, светлой и величавой, унизанной всевозможными судами и лодками. Непрерывной чередой шли буксиры с караванами барж. Как белые лебеди, проплывали огромные двухэтажные пароходы-колесники, каких в Ленинграде мы не видели. А по набережной фланировали толпы горожан, вышедших себя показать и на других посмотреть. Лучше или хуже я тех-других? Для многих этот «парад алле» был прикидкой — что за красавицы растут на Волге? Каковы добры молодцы? Нельзя ли кого из них связать узами Гименея?

Мы, разумеется, были не посторонними наблюдателями, а участниками гуляний. Так же, как и все, ходили по кругу, знакомились с девушками.

В волжских городах мы вынуждены были заняться пополнением своего бюджета. Еще в Тихвине случайно сделали великое открытие, что за мое чтение стихов Есенина профсоюзные работники платят гонорар (когда я выступил на молодежном гулянье со стихами любимого поэта, и не думал об этом!). А теперь мы сами искали, где бы нам выступить, и находили — гастролировали в Рыбинске, Ярославле, Нижнем Новгороде, в домах отдыха у Плёса.

В Астрахани перевозили людей на пляж. Там посреди Волги имеется большой песчаный остров, местами поросший лозой, ивами, — очень хорошее место для купанья и отдыха, куда устремляется множество людей. А государственного перевоза не было, этим занимались частники. Наша нарядная темзенка среди смоленых лодок местных перевозчиков выглядела превосходно: сама белая, банки желтые, весла — ясеневые, покрытые лаком. Мы — почти черные от загара, в белых майках и синих трусах, гребли «ласточкой». Все это явно привлекало к нам пассажиров, брали иногда до восьми человек. Это давало очень хороший заработок — до 20 рублей в день, причем работали только двое, а другие отдыхали на пляже или бродили по городу. Теперь будет понятно, что задержало нас в Астрахани на целых десять дней.

Попутно начали мы наводить справки о Каспийском море (в Каспаре — пароходстве и у рыбаков). Капитаны и инженеры нашу лодку для перехода морем в Баку забраковали начисто. Рыбаки — большая часть тех, с кем мы беседовали на эту тему, мягко говорили, выражали сомнение в успехе. Всё — говорили они — зависит от погоды: будет тихо или небольшой ветер—пройдете, шторм — погибнете. Некоторые, однако, не только внимательно осматривали нашу лодку, но и выходили на ней с полной нагрузкой в свежий ветер на Волгу, ставили парус. Они сказали — «добро», но посоветовали идти как можно ближе к берегу, не отходя от него дальше 5 верст. Море здесь, до Чечня, мелкое. Берег низкий, болотистый, с камышом. За Чечней глубины нарастают, у берега много камней, но они опасны только тогда, когда ветер дует прямо на берег, а при таком ветре лучше отсидеться на берегу. Самое опасное место у Дербента, там к морю выходят скалы, но в тихий ветер проскочить можно. Посоветовали поставить шверт, а к парусу добавить кливер.


Мы сразу же сделали шверт и сшили кливер, а затем занялись подробным изучением западного берега Каспия от устья Волги до самого Баку по картам. На свои кроки берега нанесли все основные ориентиры — не только острова, полуострова, заливы, но и реки, впадающие в море, все населенные пункты на берегу (они были очень редки, через 30—70 км).

В среду 1 августа в 15.00 мы покинули гостеприимную Астрахань, прицепившись к каравану рыбацких лодок, которые катер потащил к морю на промысел (иначе мы могли долго блуждать по рукавам волжской дельты). На рассвете флотилия миновала устье реки и мы увидели самое большое озеро мира — Каспийское море. В первый момент оно особого впечатления не произвело. Это не то, что Черное! Вода зеленовато-грязная, берега и вправо и влево напоминают болота. Кругом камыш, хотя мы уже чуть ли не в 10 км от устья Волги, лишь где-то далеко на юге виднеется бесконечная вода. Ничего примечательного: ни зеленых гор, ни утесов, ни белоснежных дворцов...

Здесь мы оставили караван промысловиков и направились в юго-западном направлении. Полный штиль. Идем на веслах. В Астрахани наш «Металлист» принял дополнительно 200—220 кг груза — одних арбузов штук 25, да трехведерный дубовый бочонок с пресной водой. К тому же мы набили до отказа продовольственные мешки (сшитые из детской клеенки), а на заработанные в Астрахани деньги купили охотничье ружье со всеми к нему припасами. Грести стало тяжелее, но не только из-за лишнего груза, а главное — из-за того, что мы не чувствовали движения лодки. Нет никаких ориентиров. От берега мы находились в 15—20 км и он весь сливался в сплошную темную массу. Церковь села Воскресенского мы разглядывали весь день. Гребешь, гребешь, посмотришь — как будто она на траверзе лодки. Нажимаешь, нажимаешь, а она все там же — справа по борту. От этого только усталость.

Стало донимать (часов с 10) нещадно палившее солнце. Каждый час мы купались, но вода была очень теплая. Глубина под нами три-четыре метра, а местами и меньше двух. Дно песчаное. Здорово выручали арбузы, покрытые, по совету волжан, мокрой тряпкой. Разрезаешь его, а он прохладный, сочный...

Часам к 5—6 вечера подошли к заливу Каспийский. Это уже примерно 60—65 к и от устья Волги. Но на берег так и не выбрались — стеной стоял камыш выше человеческого роста. К тому же, у камыша донимали комары. Пришлось отойти километра на полтора. Бросили якорь. Приготовили горячий ужин — неизменные макароны с мясными консервами. Стали устраиваться на ночлег. Трое спят, один дежурит (4 часа). Из-за лишнего багажа и швертового колодца спать стало довольно тесно, но выспались все и очень хорошо...

На следующий день ветра опять нет. Идем на веслах в 1,5—2 км от берега. Во второй половине дня в камышах увидели разрыв и какие-то строения на берегу. Это оказалась государственная рыбозасолочная база — «тоня» — на берегу залива Келька. До устья Волги 110—115 км, значит за сегодня мы прошли что-то около 45 км. Народу на берегу — почти никого. Кроме мастера по завалке, его семьи и двух—трех работниц, все с утра ушли в море. Только что закончилась путина на сельдь. Лов был очень удачный. Сельдь заполняла огромные чаны и больше того — для засола ее пришлось использовать даже лодки. Нас угостили и дали с собой очень вкусной свежезасоленной рыбы.

4 августа. Опять полнейший штиль. За день сделали 65 км, дошли до устья Кумы (станица Бюрюзок).

5 августа. Дует слабый ветер. Идем на парусе. За день сделали те же 65 км, дошли до Черного рынка. Ночевали, как и всегда здесь на Каспии, в лодке, но на этот раз — с небольшим происшествием. Когда вставали на якорь, под нами была четырехметровая глубина. Рано же утром проснулись (наш дневальный — Сергей тоже, оказывается, спал) от того, что лодка кувыркается с борта на борт. Море ушло от нас метров на триста.

6 августа. Дует умеренный ветер. Под парусами прошли за день 100 км. Дошли до пос. Бахтемир. Здесь у камышей нас привлекло великое множество птиц — уток, гусей. Решили поохотиться. Но обнаружилось, что забыли все консультации, которые нам давали в магазине. Как снаряжать патроны? Кое-как снарядили. Потом оказалось, что никто из нас никогда в жизни не стрелял из дробового ружья в лет. Началось баханье и аханье, но ожидаемых шлепков дичи о воду не последовало.

Весь вечер этого дня и утро 7 августа мы готовились к походу на остров Чечень, расположенный в 20 км от устья Терека. По обоим бортам навязали концов с петлями, чтобы можно было держаться за лодку, если ее зальет или опрокинет. Все мы отлично плавали, но это так, на всякий случай. Дома, на Финском заливе мы заполняли лодку водой до планширя: из воды торчали возвышения для весел, и вчетвером можно было держаться за нее в течение часа. Багаж подготовили так, что все тяжелое в течение нескольких секунд можно было сбросить за борт. Деньги поделили и каждый запаковал их вместе со своими документами в резиновые пакеты, зашитые в карман на майке.

Наш курс — на юго-восток. Сначала дошли до устья Терека, от него повернули прямо на восток, на Чечень, а затем на юг вдоль Аграханского полуострова. На него мы и высадились часа в 3 дня. Нашли очень красивую поляну с сочной травой. Кругом тенистые деревья, а дальше камыш, местами очень густой. Видели много кабаньих следов и очень много птицы. Наша охота, т. е. стрельба, опять ничего не дала. Доели последние арбузы и крепко уснули на твердой земле.

На этот раз проснулись от страшного, непонятного воя ветра в ветвях. Волны злобно бросались на полустров и с грохотом разбивались о прибрежные камни. Захотелось пить. Достали неприкосновенный запас пресной воды (до этого обходились арбузами и водой из рек, впадающих в Каспий) и выяснилось, что пить ее нельзя. Бочонок-то был куплен новый! Дубовая клепка выделила дубильную кислоту, вода стала совершенно не пригодной ни для питья, ни для приготовления пищи. Дождались утра, но море стало еще более свирепым.

Походили кругом — никакой пресной воды не нашли. Стали утолять жажду мясными консервами. В день две банки на человека...

Здесь море продержало нас двое суток. Лишь 10-го рано утром вырвались из плена.

Ночевали у рыбаков в пос. Кизроевка. Утром подул северо-восточный ветер (сначала — умеренный). На море сразу стало прохладно. Одели рабочие костюмы (обыкновенно сидели в лодке в одних трусах), но скоро оказалось, что и они не спасают от пронизывающего ветра. Надевать плащи просто побоялись, потому что ветер крепчал с каждой минутой. Он уже гудел в наших снастях. Пенящиеся гребни виднелись повсюду, вот уже пена стала полосками ложиться по ветру. Убрали кливер, зарифили основной парус, но все равно шли с большой скоростью. Это мы видели, когда лодка поднималась на гребень волны и на горизонте открывался берег. Отдельные гребни через корму, а иногда даже как-то и через борт вкатывались в лодку. Двое непрерывно кастрюлей и тазом откачивали воду. Моментами становилось страшно, особенно когда мы оказывались между волнами, в провале. Тогда вообще кругом ничего не было, кроме бешено несущейся воды. Взлетая вверх, далеко видели беснующееся море...

Но вот показалась Махачкала. Влетели в гавань. Оказалось, что 60 км от Сулаки до порта мы шли всего три часа!

Пошли к дежурному по порту. Он зарегистрировал нашу лодку «Металлист» в вахтенном журнале. Но когда узнал, что мы собираемся в Баку, сказал, что о сегодняшнем отходе не может быть и речи. В порту подняты шары, запрещающие всякому судну выход в море — шторм. Он удивился, как мы вообще проскочили па такой скорлупке — лодка стояла как раз против его окна. Больше того, оказывается, с вышки порта нас заметили уже давно и хорошо видели, как мы откачивали воду. Дежурный добавил, что по его мнению, порт вообще не имеет права выпустить нас на «Металлисте» в море. Лодка явно не пригодна для морского плавания, а капитан порта отвечает за суда, выпущенные из порта.

Это нас огорчило. Мы пошли к капитану порта, который очень внимательно нас выслушал и спокойно сказал, что выпустить лодку, действительно, не имеет права. Вызвав тут же какого-то чиновника, он приказал немедленно отобрать у нас весла и парус.

Пошли мы в город искать начальство и жаловаться. Были во многих советских, комсомольских и партийных организациях города, просили разрешения продолжать переход до Баку. Все звонили в порт, разговаривали все с тем же начальником порта, а потом отвечали, что в порту правы, — нельзя.

Когда мы вечером вернулись в порт для ночлега (там нам отвели комнату), дежурный передал, чтобы мы в понедельник 13 августа в 10.00 были в приемной председателя Дагестанского ЦИКа. Долго гадали, — зачем вызывают. Мы были настойчивы, назойливы, по ведь никого не оскорбляли. Ясно одно: если бы давали разрешение на выход, не вызывали.

В 10 утра — мы в приемной. Секретарь доложил о нас. Входим в средний величины кабинет. Из-за письменного стола навстречу поднялся товарищ в черкеске с газырями и кинжалом за поясом и громко приветствует нас: «Ай, джигиты! Ай, джигиты! Корабли стоят — шторма боятся, а они на лодчонке в Баку идут!» Хлопает каждого из нас по плечу, усаживает, расспрашивает — кто мы, о нашем походе. Я на всякий случай подаю ему свой завкомовский мандат. Стал он спрашивать про завод, про Ленинград. Рассказывает, что Ленинград знает, учился там, а потом, смеясь, говорит: «Ну, джигиты, поход на вашей скорлупе в Баку и я не разрешу. Я слышал, у вас нет денег на дорогу? (мы, по наивности, разговаривая в учреждениях, в качестве одного из аргументов упоминали то, что у нас нет денег на проезд в Ленинград, а в Баку мы деньги получим). Сколько же вам надо?»

Для нас такой поворот был совершенно неожиданным. Я сказал, что надо 150 рублен. Тут же он приказал секретарю выписать нам 150 рублен. Мы поблагодарили, тепло распрощались, а секретарь отвел нас в кассу, где нам и выдали эту сумму. Решили в тот же день сесть на поезд — и в Ленинград! Лодку бесплатно сдали местному Союзу металлистов, такелаж, паруса и всю кухонную утварь распродали и поздно вечером сели на поезд Баку—Ростов. Тем и закончилось плавание...

Общая длина маршрута нашего перехода составила более 4200 км, из них 550 км Каспийским морем. На весь маршрут затрачено 76 дней. Из них на стоянки в городах ушло 28, чистых ходовых — 48. Средняя скорость получается довольно высокая — 87 км в сутки. А ведь большую часть пути мы прошли на веслах.

Экипаж наш был очень дружным, сплоченным. Мы были всегда внимательны друг к другу. Не заводилось у нас никаких тайн и секретов, не было и никаких ссор, кроме, пожалуй, одного небольшого происшествия.

С верховьев Волги на лодках спускались тогда многие группы туристов. Одни — до Жигулей, другие — до Сталинграда, а некоторые и до самой Астрахани. И вот иногда мы были свидетелями распада таких групп из-за ссор и обид. Под Казанью встретились мы с преподавателями педтехникума то ли из Углича, то ли из-под Ярославля. Их было четверо, два преподавателя и две преподавательницы. Шли они в Астрахань, а взаимная грызня началась с Нижнего Новгорода. Повинен в том был Амур. И вот теперь, в Казани, на берегу Волги путешественники распродавали свое походное имущество. Одна из преподавательниц стала проситься идти с нами до Баку. Девушка была очень симпатичная. Мои добры молодцы распустили голубиные хвосты, закрутились, начали убеждать меня взять ее в коллектив. Я понимал, что это добром не кончится. Рассудок подсказывал, что присутствие женского пола на маленькой лодке создаст множество неудобств, может повлиять на нашу спаянность и дисциплину. А впереди трудный переход — Каспийское море.

Я сказал им все, что думаю о их варианте. Ребята рассердились, а кто-то намекнул, что они могут обойтись и без меня, раз я выступаю против воли коллектива. Тогда властью, данной завкомом, — мне был выдан мандат, что я являюсь капитаном перехода, да и сама лодка была записана на мое имя! — я предложил им подчиниться или сойти на берег. Это сразу их отрезвило, а через полчаса после отхода от Казани, уже все трое смеялись над своим нелепым предложением.

Вскоре по возвращении в Ленинград наш дружный коллектив распался, на этот раз по моей вине. Я стал студентом Коммунистического университета, кроме того — влюбился и год ходил женихом, а затем Красная Армия полностью завладела всем моим временем. Когда же оно у меня появилось, никого из старых товарищей найти не удается...