Для нашей экспедиции купили две «Москвы-М»: одну с белым колпаком и зеленой дейдвудной трубой, другую — с голубой трубой и серым колпаком. Моторы так и стали называться «Зеленый» и «Голубой».
Встал вопрос, как поделить моторы между двумя отрядами — мы подозревали, что они никак не могут быть равноценными, на что указывали уже даты выпусков: Зеленый был изготовлен в 1967 г., а Голубой — в 1968. Тянули жребий, и мне достался Голубой.
Раньше у нас был венгерский подвесной мотор «Будаи». Не знаю, может быть это хороший мотор, но нас он не удовлетворял, а его явно не устраивали условия работы. Не было у него ни заднего хода, ни холостого, а на малом газу он перегонял «Стрелу», идущую средним ходом. Сперва мы не знали этой его особенности и чуть не попали в беду. На реке Великой во Пскове, когда мы пытались впервые завести «Будаи», к нам подъехал некий доброхот на «Стреле» и посоветовал упереть нос лодки в берег и в такой весьма устойчивой позиции осуществить первую заводку; он-де всегда так делает, когда его мотор не заводится. У нас хватило ума не последовать этому совету, иначе нас и лодку пришлось бы потом выковыривать из стен псковского Кремля. Стремительность бега «венгерца» доставляла нам немало затруднений, когда требовалось иметь минимальный ход. Вообще этот мотор в эксплуатации был неудобен страшно. Все важные элементы управления (даже краник, перекрывающий доступ из бака в карбюратор) были упрятаны под колпак, который все время приходилось открывать. Гребной винт с валом был соединен способом совершенно удивительным: металлический, видимо, из стали высшего сорта штифт входил в прорезь бронзовой втулки, запрессованной в резиновую манжетку. В результате, когда мы налетели на затопленные водой клади, бронзовая втулка оказалась смятой, а штифту — хоть бы что. Попробуйте в ста с лишним километрах от ближайшего города сменить бронзовую втулку!
Жизнь этого мотора напоминала замедленный стриптиз: каждый месяц с него что-нибудь снимали. Сперва колпак, потом стартерное устройство, потом еще что-то и еще, и еще...
Доконало «Будаи» трехнедельное пребывание под открытым небом, когда от дождя и грозы его укрывал лишь полиэтиленовый колпак.
Итак, летом 1968 г. я со своей группой приехал в Велиж на Западной Двине. В этом городе находилась наша база, а Двина была объектом работы. Велижане напоминают мне древних татар — у каждого воина батыева войска была минимум одна лошадь, — у каждого велижанина — минимум один мотор. В воскресный день на Двине такой же гул, как в Ленинградском аэропорту.
Стоило только навесить мотор на корму лодки, как сбежалась толпа знатоков и любителей. Этим-то мы и воспользовались, предоставив честь первой заводки молодому симпатичному блондину. Он оправдал наше доверие и на сороковом рывке добился успеха. Потом мотор заводили все, кто хотел, с первого или второго рывка. Даже мы сами.
На другой день мы с Физиком отправились на нефтебазу за горючим. Как ни странно, мотор удалось завести довольно быстро, и я направил одолженную на метеостанции «Казанку» вниз по Двине. Чуть ниже места, где мы заводились, стоял паром, о котором я совершенно забыл. Когда мы прошли под его тросом, паромщики заорали что-то насчет моей головы или бороды, я не понял.
Западная Двина имеет течение быстрое, русло ее извилисто, дно каменисто, а берега высоки и обрывисты. Вниз от устья реки Межи фарватер на Двине обозначен вехами, а ниже Велижа еще и бакенами. До нефтебазы нам следовало идти, ориентируясь по вехам. Из книги «Пособие водителю моторной лодки и катера» я знал, что вдоль левого берега расставляются белые вехи, а вдоль правого — красные, и понимал, что двигаясь вниз по реке, я должен иметь слева белые, а справа красные вехи. Каково же было мое изумление, когда я увидел перед собой частокол из белых вех!
Поровнявшись с ближайшей вехой, выяснили, что она когда-то была красной, на ее верхушке даже болтается какая-то тряпка, видимо, знаменующая собой «шарообразную черную фигуру». Только я перевел дух, как перед носом выросла уже по-настоящему белая веха. Дальше торчали, образуя подобие слаломной трассы, вехи, вешки и вешата. Я решил плюнуть на их указания и положиться на свой опыт, ибо все они ярким солнечным днем казались белыми и так сильно наклонились по течению, что идущему сверху тряпки на вершинах красных вех не были видны. На озерах я издали чуял скопления водорослей и мели, а на малых реках, где не было вводящих в заблуждение вех, угадывал фарватер, но здесь... Когда мы прошли мимо спасательной станции, дежурный кубарем скатился с берегового откоса и ринулся за нами на «Казанке» с «Вихрем», обогнал и пошел впереди, указывая дорогу.
Пристать к берегу у нефтебазы мы не смогли — там стоял громадный плот. К нему мы и причалили. Физик, забрав канистры, пошел за горючим, а я остался сидеть в лодке. Напротив был сплавной рейд. Сновали катера с водометами, лихо плавали плотовщики, стоя на одном бревне, на эстакаде грохотали огромные кряжи и, скользнув по деревянным, все время смачиваемым водой желобам, с плеском падали в реку. Я курил, созерцал и благодушествовал. Мимо прошел катер, люди в нем что-то мне кричали. Я подумал, что они приветствуют меня и помахал в ответ рукой. Потом завопил плотовщик с бревна. Он сердился на кого-то, кто был на берегу за моей спиной, и я сочувственно покивал ему головой. Потом «Казанку» вдруг рвануло, и я понял, что плот поволокли вниз по реке. Отцепиться от плота мне удалось минут через десять, когда я догадался срубить сук, за который Физик замотал цепь. Потом я завел мотор, но не мог отойти от плота — мы все время шли в узкостях между камнями. Наконец, на плесе я развернулся и пошел назад. Физик, ожидавший меня на берегу, был страшно сердит за то, что я, вздумав в одиночестве покататься на лодке, не оставил ему сигареты. Чтобы не терять времени даром, решили осмотреть три острова, мимо которых меня протащил проклятый плот, и врезались в камни. К островам пришлось подходить на веслах, домой возвращаться на них же. Никогда не пытайтесь поднимать на веслах «Казанку» вверх по Двине! Через час усиленной работы, когда мы пристали к берегу, я без труда нашел утерянный нами при отходе гаечный ключ. Пытались тащить «Казанку» бечевой, но из этого тоже ничего не вышло. По счастью я вспомнил, что недоброй памяти «Будаи» иногда не заводился из-за того, что на сетке отстойника карбюратора скапливалась всякая дрянь — окалина, краска от бака и т. п. Я полез в карбюратор Голубого и вытащил пригоршню такой же гадости (в дополнение к инструкции советую всем прежде всего хорошенько промыть карбюратор нового мотора). После этого мотор наш завелся, и мы без происшествий прибыли домой.
Спустя несколько дней решили двинуться вверх по Западной Двине, обследовать ее берега до устья Межи и подняться по Меже, сколько удастся.
Существует какая-то странная традиция в нашей экспедиции, которую никому еще не дано нарушить: в дальний поход мы всегда отправляемся во второй половине дня или даже близко к вечеру. В таких случаях многие путешественники откладывают отъезд до следующего утра, но мы так не делаем, ибо знаем, что это ни к чему не приведет — вместо следующего утра в лучшем случае выйдем часа в три дня.
Так и на сей раз мы втроем на полностью загруженной «Казанке» отправились часа в четыре пополудни.
От Велижа до устья Межи вряд ли будет тридцать километров. Спешить было некуда, и прямо в Ве-лиже мы забросили с лодки «дорожку». Велижане потешались над нашей наивностью, но мы поймали в черте города пару отличных щук и посрамили насмешников.
Выше Велижа .Двина широка, глубока и спокойна. Вехи в лучах заходящего солнца хорошо различались по цвету, тряпки на вершинах красных вех были видны отлично. Все было хорошо до порога Смоленский брод, когда выяснилось, что чья-то недобрая рука убрала все вехи в нижней части порога. Пристроились за лодкой рыбаков и благополучно миновали первое серьезное препятствие. В верхней части порога вехи были на месте, но все равно иной раз кошки на сердце скребли — так близко подходит к левому берегу, заваленному камнями, осыпями и топляками, фарватер. Вообще топляков на Двине несметное количество.
В верхней части порога пейзаж изумителен. Здесь Двина, стиснутая высокими берегами, образует колено. Особенно хороша при выходе из порога гора, поросшая громадными елями и соснами, с крутым рыжим боком, обращенным к реке. Мы зазевались и не заметили, как в порог сверху вошел буксир с плотом. Разумеется, в узкости плот прижал нас к камням, и мы лишились штифта, скрепляющего гребной винт с валом. Этот штифт все велижане почему-то называют шпонкой. В уютном заливчике сменили шпонку и двинулись дальше. До д. Горяны с ее огромным сплавным рейдом мы добрались благополучно, если не считать проливного дождя, но там выяснилось, что вся Двина перегорожена бонами, лишь возле правого берега оставлен узкий проход. Мы направились туда, и навстречу нам выплыла здоровенная красная веха. Пока мы пытались сообразить, где она раньше стояла, подвернулся топляк, и последней шпонки заводского изготовления не стало, а иных у нас в запасе не было.
Пошли в д. Устье, что на правом берегу Двины, почти "Напротив Горян, в надежде стрельнуть у какого-нибудь владельца мотора нужную нам деталь. Владелец обнаружился в первом же доме, куда мы постучались, но он ответил, что запасной шпонки заводского изготовления у него нет, что он забыл как она выглядит, что ему непонятно, почему мы, собираясь путешествовать по Двине, не заготовили шпонок впрок, но уж если так вышло, то ему все равно не ясно, в чем проблема. Мы сказали, что отныне без шпонок в кармане к реке не подойдем, даже купаться без них не будем, но мы не знаем, где сейчас взять материал для изготовления нужной детали. Тогда хозяин повел нас к нашей же лодке, прямо из-под нее выволок здоровенный пук ржавой проволоки и сказал, что теперь нам материала для изготовления шпонок хватит до конца навигации. Он посоветовал также не ходить на «Казанке», а взять у кого-нибудь в Велиже обыкновенную деревянную лодку местной постройки «с лыжей». У него самого раньше была лодка без лыжи и однажды на поездку в Велиж и обратно он израсходовал 16 шпонок. Правда, это было в конце июля очень засушливого года, когда вода в Двине стояла низко. Теперь у него лодка с лыжей, и он запросто везде проходит. А в Межу, добавил он, нам не войти, потому что вчера по ней пустили моль, и вся река сейчас забита бревнами. Нечего мокнуть под дождем, а надо идти к нему ночевать.
Мы отклонили предложение, решив лично убедиться в недоступности Межи для плавания. Странное упоминание о какой-то лыже запало нам в души, но мы постеснялись демонстрировать свое полное невежество в теории и практике эксплуатации малых моторных судов в верхнем течении Западной Двины и ничего не спросили.
Боны, поставленные, чтобы улавливать пущенный молем по Меже лес, загораживали только ее устье и часть Двины, выше путь был свободен. Нам удалось почти на руках протащить лодку вдоль правого берега, где оставался узкий проход, но когда мы вышли на свободное место, мотор не пожелал завестись. Мы как-то ухитрились на веслах преодолеть место слияния двух полноводных и быстроходных рек, и причалить у подножия городища, что стоит на стрелке, и получили возможность осмотреть это древнее городище, точнее то, что от него осталось, ибо здесь не менее сотни лет рыли ямы и траншеи при устройстве и возобновлении системы боновых заграждений. Пока мы осматривали остатки городища, сверху по Двине на полной скорости прошли две моторные лодки. Их эволюции при подходе к бонам заинтересовали нас. Оказалось, что при движении сверху надо сперва держаться середины реки, поров-нявшись со старицей Межи, резко взять влево и идти вдоль самого берега чуть ли не в двух метрах от. него, а миновав городище, так же резко принять вправо, обогнуть россыпь камней и дальше двигаться вплотную к правому берегу. Но, огибая россыпь камней, надо умудриться не попасть в воды Межи, которые могут затянуть лодку в боно-вое заграждение, откуда не выбраться с помощью всех лошадиных сил мотора.
Окончив работу на городище, мы решили двинуться вверх по Двине, теперь уже в поисках места для ночлега, потому что перспектива протаскивания лодки назад вдоль бонов нас, уставших и вымокших, страшила больше, чем движение в сумерках по незнакомой реке. Этому решению содействовало и то, что мотор вдруг завелся с первого же рывка. Однако место для лагеря оказалось найти трудно. Оба берега Двины высоки и круты, втаскивать вверх кладь, мотор и горючее трудно. Удалось найти относительно удобное место только выше д. Четверня. Здесь почти не было топлива, но все же нам удалось сварить своих щук. Посушиться же у костра возможности не представилось — дождь хлестал, не переставая. В палатку набилось множество комаров, устроив нам бессонную ночь.
Наутро дождь лил с прежней силой. Мотор завелся неожиданно легко. Мы стали замечать, что Голубой вообще легче заводится после длительного перерыва или если его внезапно заглушили с полного хода. Если же перед остановкой он долго работал на малом газу, то с заводкой приходится мучиться.
Мокрые, озябшие, невыспавшиеся, мы хотели как можно быстрее добраться до Велижа. Голубой словно понимал это и работал как бог, но пару шпонок под дождем сменить все же пришлось. Во время последней аварии какой-то вымокший до нитки энтузиаст ужения рыбы опять что-то говорил нам о загадочной лыже. Физик (лодку вел он, потому что дождь заливал мои очки) доставил нас в город довольно быстро, и потом повинился, что гнал лодку на полном газу. А ведь у нас еще не был снят ограничитель, и инструкция предупреждала, что до конца периода обкатки так гонять не следует. Однако очередной наш консультант сказал, что страшного ничего не произошло — так со многими бывает, а кроме того, он видел, что мотор наш сильно дымил — видимо, мы перенасытили горючую смесь маслом. Это, конечно, нехорошо, но если при таком топливе гонять мотор на полном газу, то все будет в норме (переобогащение смеси автолом было целиком на моей совести — я сбился со счета и влил масла чуть не вдвое больше нормы). Он также посоветовал снять ограничитель — обкатка, по его мнению, окончена. И верно, мы в общей сложности «накрутили» уже более сотни километров.
Настал день, когда мы должны были отправиться вверх по Двине и пройти как можно выше, обследовав при этом берега, и попытаться выйти через реку Двинку в озеро Двинье.
Отправились мы впятером на двух лодках. «Казанку» одолжили у спасателей, а второй лодкой у нас шла легкая, изящная плоскодонка местной постройки. На «Казанку» навесили Зеленого с его трехлопастным винтом и навалили на нее почти все наше имущество. Туда же усадили Студента и Студентку, а шкипером назначили Слависта. Он нрав Зеленого знал лучше.
Начало рабочей жизни Зеленого не было таким простым. Когда Славист привез его в Велиж, вид мотора был ужасен. Стартерное устройство скрежетало и было сдвинуто набок, все шланги и патрубки фонтанировали, а запас шпонок был исчерпан, хотя Славист работал на озере, где нужно затратить массу усилий, чтобы найти подходящий камень, топляк или просто хороший пук водорослей. На маленькую лодку я назначил шкипером себя. Со мной шел Учитель—местный житель, но отнюдь не рыболов, не моторовладелец и даже не болельщик. В моторах он разбирался не больше моего, а фарватер реки не знал вообще, но перед выходом взял интервью у местного краеведа, что-то запомнил, и поэтому мы с ним решили идти во главе нашей маленькой флотилии.
До Горян мы добрались без приключений, но затем изрядно помучились, протаскивая лодки вдоль правого берега, ибо нахальные ле-сосплавщики известный по первому плаванию проход превратили в чисто символический. В Горянах нам повстречались туристы на байдарках. Какое-то семейство очень остроумно использовало подвесной мотор «Салют» — две разборные байдарки были соединены параллельно, в одной помещалась мама, в другой — дочь; папа сидел на чем-то между байдарками. Я не заметил, каким образом были соединены корпуса, и на чем укреплен мотор. Студент говорил, что папа просто-напросто держал мотор в руках, сидя на дощечке, которая опиралась концами на борта байдарок.
Когда мы миновали боны и оказались возле слияния Межи и Двины, Голубой закапризничал, тогда как Зеленый завелся быстро. Мы решили не терять времени на возню с Голубым, а повести маленькую лодочку на буксире «Казанки». Я знал, как проходить это коварное место и имел опыт в вождении буксировщика (в 1964 году старина «Будаи» на Себежских озерах таскал за нами лодку с рабочими). Славист пошел на мое место укрощать Голубого, я занял его место на «Казанке» и весь сосредоточился на управлении.
Не знаю, как это получилось, но в какой-то момент я увидел краем глаза, что лодчонка, которой бы полагалось быть за кормой, туго натянув буксир и круто накренившись на правый борт, обогнала нас слева и опасно приблизилась к каменной россыпи. Вспоминая растерянные физиономии Учителя и Слависта, я верю, что это они сделали не нарочно. В следующий момент они умудрились переместиться к правому борту «Казанки», но, видимо, испуганные моей реакцией на предыдущее, обогнать ее не решились, а просто поставили свою лодку поперек течения. Что было с ними дальше я не видел, поглощенный предотвращением нависшей опасности оказаться с обеими лодками в боновом заграждении, но наблюдавший за их метаниями Студент понял, что такую буксировку надо срочно прекратить. Нет, он не перерубил трос, а просто подтянул лодочку к борту «Казанки». Тотчас все чудеса прекратились, и я закончил сложные эволюции без помех (стремнина осталась позади, и мы спокойно пошли против сильного, но ровного течения Западной Двины). Я всем рекомендую в подобных ситуациях не тащить буксируемое судно на тросе, а пришвартовать его к борту буксировщика.
На Двине было спокойно, за лесом высокого правого берега садилось солнце. Вдруг река сделалась полосатой — золото солнечных лучей чередовалось с черными тенями деревьев. Контрасты освещения были настолько сильны, что мы почти ослепли. К счастью, такая игра света и тени продолжалась недолго. Я предложил остановиться на ночлег на месте нашего старого лагеря, но все запротестовали: захватило особое любопытство, свойственное всем плывущим по незнакомой реке — а что за следующим поворотом, а за следующим, а еще дальше? За первым же поворотом все растворилось в фантастическом мерцающем розовом тумане — ничего не видно. Я сбавил ход «Казанки», потом остановился вовсе. Течением поволокло нашу связку вниз. Тут заработал отдохнувший Голубой, и мы поменялись со Славистом местами. Розовое наваждение внезапно кончилось, лодки были расцеплены, и караван наш двинулся вперед. За следующим поворотом река вдруг разделилась на несколько рукавов. Мы решили идти к левому берегу, поскольку река делала поворот вправо. Через несколько мгновений наша лодка прочно сидела на мели. Экипаж «Казанки» не понял, в чем дело — они застряли, не дойдя метров пяти до нас. Садилось солнце, звенели комары.
Всем, кто застрянет под вечер на этих мелях, я рекомендую ночевать на левом берегу чуть ниже первого острова — здесь удобно выходить на берег, много сушняка.
На утро мы двинулись дальше и благополучно миновали все препятствия. Правда, «казанцы» все же сорвали шпонку, но в этом они виноваты сами. Шкипер, не умеющий плавать, не был достаточно решителен и полагался на советы Студента. Студент понимал толк в речном деле, прекрасно умел плавать и по молодости лет был не прочь рискнуть, но забыл дома очки, а без них ему мерещилось всякое, и он часто давал противоречивые указания своему шкиперу. Студентка тоже вносила свою лепту в выбор пути. А так как шкипер, зная о близорукости Студента, боялся точно следовать его советам и прислушивался к словам Студентки, то происшествие со шпонкой нетрудно объяснить. Когда мы с Учителем заметили, что «Казанка» отстала, я решил повернуть назад. Тут мне не хватило ширины реки для разворота. Мы неудачно поставили мотор, прилив для установки дистанционного управления некстати уперся в край выреза на корме, и крутой разворот мне не удался. Совершил я и еще одну ошибку — не так вошел в поворот, как это делают местные водители. Они, идя против течения, обычно разгоняют лодку, делают небольшой контрразворот, сбавляют газ, потом круто перекладывают румпель в нужном направлении и резко увеличивают обороты. В этом случае быстрое течение реки помогает развороту, и лодка оборачивается почти «на пятке». Впоследствии я овладел этим приемом и даже умудрился сходу развернуть лодку в пороге близ д. Миловиды, а сейчас налетел на камни и сорвал шпонку, хотя река здесь была шириной с Мойку у Певческого моста в Ленинграде.
Мы поставили мотор как нужно, сменили шпонку и пошли дальше. Небольшие пороги, или по местному «забора», возле камня «Рудаки» нам не доставили неприятностей, но «казанцы» и здесь сорвали шпонку — шкипер чуть отклонился от нашего курса, испугавшись, что идет слишком близко к правому берегу. Потом он ссылался на логику, что-де мель должна была быть по всем законам левее, но вольно же было ему не доверять опыту местных рыбаков, на корме у которых я почти повис.
Далее наш путь был почти приятен. Учитель выполнял обязанности впередсмотрящего, вспоминая по ходу дела наставления, полученные перед отходом. Я с железной стойкостью следовал его указаниям и не обращал внимания на появляющиеся подозрительно близко «бруи» от камней, сидящих под водой, и «усы» от надводных препятствий. На «Казанке» же стоял немолчный шум и гвалт. Экипаж ее все время ссорился, подвергая сомнению правильность выбранного нами пути, которым предлагалось следовать и им. Они выдвигали собственные варианты курса — не менее трех сразу и обязательно полностью противоречащих один другому. Это стоило им еще пары шпонок. Что касается нас с Учителем, то мы шли без поломок, а узкость возле острова «Баран» прошли так лихо, что только потом я подумал, что не стоило здесь идти на полном газу.
В середине дня мы достигли деревни Кресты с ее знаменитыми порогами, различные части которых в старинной литературе носят названия: Горошки, Браты, Брод и Выдра. Раньше эти пороги именовались Родительскими (именно так их называл стольник Максим Цызырев, тайно обследовавший Двину от Витебска до ее истоков), а теперь — просто Крестовскими. Стольник выполнял явно шпионское задание — почти все течение Двины находилось тогда в руках Польши, а Петру I в стратегических целях были совершенно необходимы сведения об этой реке. Вот и пришлось славному стольнику в 1701 году заниматься таким деликатным делом.
Западная Двина по порожистости когда-то занимала третье место после Меты и Днепра среди рек европейской части России, а с постройкой Днепрогэса вышла на второе. Крестовские пороги не самые выдающиеся, но в верхнем течении, несомненно, самые тяжелые. Неудивительно поэтому, что все остановились перед порогами, чтобы осмотреться и получить дополнительные указания у местных знатоков. Советы знатоков, увы, были малопонятны, к тому же несколько противоречивы. Мы решились идти через пороги — их вид не обещал, как нам казалось, слишком драматических ситуаций, а кроме того, «люди ведь ходят». Хватило нашей решимости лишь на одну попытку.
В узкости шириной метра три, между огромными камнями, среди кипящей воды обе наши лодки лишились хода и управления и были позорно вынесены из порога. Самый трудный участок мы обошли вдоль правого берега: где на веслах, где бечевой, где на шестах, предусмотрительно похищенных Учителем на сплавном рейде в Горянах. Жители Крестов насмехались над нами, глядя с берега. Отметим, однако, что никто не сел к нам в лодки, чтобы указать правильный путь.
Из Крестов мы вышли, разумеется, во второй половине дня. дождавшись дождя с холодным ветром. Стартовать решили от левого берега, где был небольшой уютный пляж. Положение затруднялось, правда, тем, что в воде торчали сваи от некогда бывшего здесь моста (он И сейчас значится на карте автомобильного атласа, и я видывал растерянные физиономии тех, кто ему верит), а метрах в десяти вниз по течению начинался порог.
Я завел Голубого, Учитель выгреб от берега, и я дал мотору ход. Свая! Трах! Шпонки нет, и Учитель с трудом выводит лодку из начала порога. Повторяем операцию с тем же успехом. «Казанцы» ликуют. Учитель говорит, что нельзя давать лодке ход так рано. Я возражаю, что, видимо, дал слишком поздно. Новая попытка — нас утаскивает в порог довольно далеко, выходим обратно с помощью весел и шеста. Рычим друг на друга. Заводим лодку метров на 15 выше остатков моста и. наконец, благополучно отплываем. «Казанцы» стартуют одновременно с нами, и мы некоторое время идем бок о бок очень узким и извилистым фарватером. Экипаж «Казанки» потом рассказывал всем, что я выбрал единственную бывшую здесь сваю и пытался расщепить ее винтом. Они говорили, что надо быть бог весть кем, чтобы трижды налетать на одно и то же препятствие. Но я думаю, что все-таки свай было больше.
За Крестами вид реки постепенно меняется. Раньше она, стесненная крутыми берегами, казалась узким извилистым коридором с высокими зелеными стенами и голубым в белых пятнах облаков потолком. Теперь горы отступают от берегов, река становится шире, спокойнее. Попадаются прямые участки метров по 200—300. А за деревней Боровые начинаются огромные плесы. Река теперь похожа на анфиладу парадных дворцовых залов, каждый длиной не меньше километра. Здесь удивительный покой и тишина, в которой, кажется, глохнет даже рев наших моторов.
Плесы, плесы! Можно, наконец, отдохнуть, распрямить спину, не пялить глаза, не крючиться от давящего страха в ожидании скорого и неминуемого удара камня в днище лодки или по мотору. Закурить можно! И я даю полный газ.
Ну, лодка! Вот, лодка! Молодцы велижане! Не даром их предки славились как мастера строить громадные струги и барки, которыми перевозили смоленский хлеб в Ригу, когда еще не было железных дорог. Мне в жизни не приходилось ходить с такой скоростью на самодельной простой (да простой ли?) плоскодонке. Нет, недаром называют велижане свои лодки гоночными.
Первый зал кончился. Узкость, каменистый перекат, двойной поворот — двери в следующий зал. Река повернула на восток, сейчас поворот на север. Я по наитию сбросил газ, вошел в поворот и... Учитель в панике вскинул обе руки вверх: «Стоп, стоп!» Вроде плес как плес, но видны колышащиеся водоросли, «бруи», «усы»... Сзади нас тянется полоса взбаламученного ила, вот уже и вода из контрольного отверстия мотора не льется. А впереди какие-то подозрительные островки. Я выключаю мотор, и в следующий момент основательный толчок чуть не валит нас на дно лодки. Сидим! Плотно сидим.
Учитель роется в памяти и объявляет, что большое село справа — Русаново, а значит, сидим мы на Русановских мелях, о которых его предупреждал оставшийся дома навигатор.
Поднимаем вверх весло, нацепивши на него мою штормовку, чтобы предупредить об опасности идущих следом. Минут через семь появляется «Казанка». Судя по волне за лодкой, экипаж ее тоже решил прокатиться с ветерком. Хода они не сбавляют и лихо садятся на мель, не доходя до нас. На вопрос, какого черта они не сбавили ход, если видели сигнал, отвечают, что вид моей штормовки на весле навел их на мрачные мысли и они поспешили к нам на помощь.
Чтобы освободить от водорослей винт Зеленого, пришлось взяться за нож. На веслах и шестах загоняем лодки вверх по реке и ночуем у устья мутного ручья за северной околицей Русанова.
Мы в пути уже более суток. Велижские рыбаки проходят много дальше за один вечер предвыходного дня, но они знают фарватер и, кроме того, им не надо осматривать берега.
Наутро пошел дождь, холодный и крупный, задул пронизывающий ветер. Мы озябли, устали, а на реке опять узкости, камни, перекаты, островки и мели. Наконец, мелькнули в дожде какие-то строения, река сделала крутой поворот, разлилась по плесу — Губа! Стуча зубами, забираемся в деревенский клуб, топим печку, сушимся. К вечеру погода исправляется. Решаем разделиться: Славист и Учитель вернутся в Велиж на лодочке с Зеленым, а я и студенты на «Казанке» с Голубым попытаемся пройти дальше. Делим горючее и припасы. На следующий день погода ясная, но с утра прохладно. Часов в десять Славист и Учитель уходят вниз, а мы чуть позже — вверх. Около шести часов того же дня лодочка вернулась в Велиж. Ее экипаж израсходовал только один бак бензина и потерял всего одну шпонку. Научились все-таки!
Плавание вверх тоже протекало спокойно, Двина не преподносила особых сюрпризов. К полудню стало жарко, от нашей недосушенной одежды пошел пар. Около часу дня посреди реки вдруг появился остров, справа от кс торого в Двину впадал паршивенький ручеек. Неужто Двинка?! Да, да, она, но наш план пройти по ней до озера Двинье, конечно, невыполним. Мы со Студентом пешком идем по берегу Двинки. Мели, камни, завалы из упавших деревьев, русло безнадежно узкое и мелкое. Я достаю из сумки выписку. Река Двинка, вытекает из озера Двинье... длина.., ширина.., глубина.., скорость течения в истоке.., в устье... Д. Н. Анучин, «Верхневолжские озера и река Западная Двина». М., 1898 г.
Решаем подняться по Двине еще выше, до устья Жижицы. Может быть, там повезет... Но Голубой вдруг заартачился и никак не заводится. На наше счастье впереди появляется лодочка. В иен еще один учитель, но уже из Велижа, который запросто заводит мотор. Говорит, что Голубой в полном порядке, просто не надо спешить, нервничать, много дергать за веревку; надо подумать, покурить — заведется!
Он объясняет, как пройти мимо островка к устью Двинки. Удивительно толковое объяснение. На берегах ориентиров нет — лес, лес, лес... Учитель говорит так: 100 метров вдоль правого берега, 200—250 метров посредине реки, километра два вдоль левого, затем обойти, держась правого берега, три первых острова, один оставить слева по ходу и еще один — справа. Без происшествий следуем по указанному маршруту, но как проходить последний остров — забываем и садимся на мель. Часа в четыре мы у устья Жижицы, чуть выше его — устье Торопы. В Торопу войти можно, да не нужно — в Жижицу нужно, да никак. Наш последний консультант говорил, что не знает, .ходят ли на лодках по Двинке (никто в Велиже этого не знает), но по Жижице ходят; правда, сейчас мы вряд ли пройдем — конец июля, много водорослей. Он прав — узкая, извилистая, но глубокая Жижица заросла так, что и под мотором не пройти. Справимся опять у Д. Н. Анучина; «Длина Жижицы.., ширина.., глубина.., по ней сплавляют лодки и барки до Велижа». А теперь на «Казанке» не войти! Поднимаемся вверх по Двине до деревни Устье. Тут уже сама Двина так обмелела и заросла, что мы сразу наматываем на винт пук водорослей. На веслах спускаемся до деревни Шипково. Селение крохотное, как и все другие здесь, исключая Кресты, Русаново и Губу. Ниже Шипкова на высоком песчаном берегу становился лагерем. Горючего у нас — чуть в баке и одна канистра на двадцать литров, пополнить негде. И одна буханка хлеба на троих.
Пытаемся наловить рыбы, ибо мясные консервы уже надоели, но клева нет. Конец июля — пора глухая. Нам удается поймать лишь несколько паршивых окуньков па уху, которую Студентка умудряется пересолить.
На следующий день Голубой опять не заводился. Иного мы о г него и не ожидали — слишком долго ходили вчера на малом газу, с него же и заглушились, не дав мотору больших оборотов. Проверили систему питания — порядок. Решили разобрать и проверить магнето, но только сорвали резьбу съемника. Пришлось сплавляться вниз на веслах. К счастью, у деревни Рушицы встретили нашего вчерашнего консультанта. Он спросил, что произошло вчера с мотором и полез в цилиндры. Там, по его выражению, было «болото». Прокачав цилиндры, он еще минут десять болтал с нами в ожидании пока «болото» высохнет. А потом завел мотор, погонял «Казанку» по реке на разных режимах, потребовал, чтобы мы завели мотор сами и отругал за попытку дергать шнур двумя руками — выигрыша в силе нет, а стартер можно сломать. Затем дал несколько советов, которых нет ни в какой инструкции. Погожим ясным днем заводитесь, поставив колпачок карбюратора на 5, а не на 7. Если завести мотор не удалось и по воде пошли радужные круги (явный пересос), совсем заверните колпачок карбюратора и опять подергайте за шнур. Мотор может завестись — тогда быстро выверните колпачок! Если же он не завелся, а круги на воде исчезли, поверните колпачок на 7 или даже на 8, дерните разочек, но не сильно, потом поставьте на 5 и заводите. Должен завестись!
Все время регулируйте карбюратор! Сейчас жарко, мотор у вас новый, запросто тянет при положении колпачка на 3, пойдете на 5 или 7 да еще на малом газу — пересосете и при заводке будете в поту. Вечереет— можно поднять до 5. Вошли в тень берега — регулируйте, вышли на солнце — опять! Подул ветер — регулируйте, стих — опять! Идете по тихой воде — она теплая, как в озере, вышли на стремнину — холодная. Регулируйте. Слушайте звук мотора и регулируйте карбюратор.
Последовав его советам, мы успели дойти в тот день почти до Крестов, а на другой были уже в Вели-же. Шпонку потеряли всего одну и где? В Смоленском броде. Опять я принял белую веху за красную (почти у правого берега стояла!) и опять мы сидели в памятной нам по встрече с плотом бухточке. Мимо прошли две лодки, экипажи которых хохотали над нами и орали что-то про лыжу.
Когда мы сдавали «Казанку» спасателям, они пожурили нас, что мы на их лодке полезли черт знает куда — надо было идти на лодке с лыжей. Тут я не выдержал и возопил, что раньше все нужно было сказать и про лыжу и про то, что «Казанка» для Двины — малоподходящее судно. Спасатели несказанно удивились, что я не знаю, что на «Казанке» «Москва» худо тянет, что «Казанка» плохо управляется в сильном речном течении, где ее трудно повернуть, особенно, когда идешь вверх; раз я просил «Казанку», значит, все учел и именно она-то мне и нужна, несмотря на все ее недостатки. А что касается лыжи, то вон стоит лодка, и я могу изучать лыжу, сколько хочу.
Я пошел и посмотрел: торчит из-под днища лодки стальная полоса, немного выступающая за ширину винта, и все! Кто говорит, что лыжа увеличивает ходкость, кто говорит, что снижает управляемость. Знаю твердо лишь одно — лыжа отлично защищает винт от удара о камни, и невежда тот (правы спасатели), кто суется на Двину без этого приспособления.
Мы потом еще много плавали с Голубым по Двине, правда, без лыжи, но шпонок больше не теряли, а мотор заводился как миленький, вероятно, потому, что я спрятал инструкцию к нему на самое дно ящика с документами и постарался забыть все, что в ней написано про запуск мотора. Мы всегда заводили Голубого так, как советовал наш последний консультант. И сколько бы ни трясся мотор по ухабистой дороге в кузове грузовика, сколько бы ни тосковал на улице, укрытым от дождя тонким полиэтиленовым мешком, он всегда был готов к работе. Ну, иногда самую малость покапризничает, проявит характер, но не больше!